Сергей Антонов - Овраги

• Название: Овраги
• Автор: Сергей Антонов
• Издательство: Известия
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1989

Книгу известного советского писателя Сергея Антонова составили две повести — «Овраги» и «Васька». Повесть «Овраги» охватывает период коллективизации. «Васька» — строительство Московского метро. Обе повести объединяют одни герои. Если в повести «Овраги» они еще дети, то в «Ваське» это взрослые самостоятельные молодые люди. Их жизненные позиции, характеры, отношение к окружающему миру помогают лучше и глубже понять то историческое время, в которое героям пришлось жить и становиться личностями.

---

— Почему это она меня должна грызть?

— А давай ребят спросим. Ребята, кто может объяснить, почему при раскулачивании Чугуева у Мити не проснулись угрызения совести?

Ученики молчали.

— Вопроса не понимаете?.. Сформулируем иначе. Как называют господ, которые совершают налет на имущество, а то и на жизнь граждан? Кто знает, поднимите руки. Отвечай, Кабанов.

— Налетчики, — ответил первый ученик Генька.

— Верно. Садись. Еще кто? Отвечай, Ваня.

— Разбойники. Бандиты.

— Верно. Садись. А как вы думаете, почему раскулачку Чугуева Митя назвал налетом? Разве его отец, или Пошехонов, или, тем более, сам Митя похожи на разбойников?

Ребята озадаченно молчали.

— Они, конечно, тоже ворвались к Чугуеву и забрали у него имущество и выгнали его из собственного дома. Но ведь есть же разница между Митей и разбойником? Кто скажет, какая?

— У него на рукаве красная повязка была, — ответил первый ученик.

— Умница! Разбойник знает, что он разбойник. Знает, что совершает пакость. А что означает красная повязка на рукаве? Красная повязка означает, что в дом явились не разбойничать, а исполнять законы. А с законами не спорят, потому что они направлены на счастье трудового народа… Теперь понятно, почему Митя не испытывал угрызений совести?

— Понятно.

— И вы тоже забудете о совести, исполняя закон?

— Забудем!

— Значит, все вы такие же дурачки, как Митя, — Евгений Ларионович зачесался. — Сейчас поймете почему. Существует Евклидов закон: кратчайшее расстояние между двумя точками — прямая линия. Но, когда вы возвращаетесь домой, например в Сядемку, вы все-таки не лезете в лужи, обходите овраги, кустарники, одним словом, нарушаете закон Евклида и в конечном счете достигаете заданной точки не по кратчайшему, а по самому разумному в данных условиях расстоянию. Чтобы закон хорошо работал, каждый сознательный гражданин обязан приправлять букву закона своим разумом и, главное, совестью. Если ваша совесть мается, противится закону, если вам стыдно, остановитесь и подумайте. Ибо любой закон, если его применить бессовестно и бездумно, перестанет быть законом, а становится преступлением.

Слушая учителя, Митя вдруг вспомнил, как позорно страдал, когда Петр таскал Риту за ухо. А Евгений Ларионович, словно уловив его мысли, сказал:

— Платонов хвалился, что ему не было совестно раскулачивать Чугуева. А я ему не верю.

— Не верите, и не надо! — ответил Митя. — Кулаков надо ставить к стенке всех, без всякого исключения, чтобы и духу их не было. А кто их жалеет, тех тоже расстреливать.

Ответа не последовало. Петр принес мешок с кизяком, и Евгений Ларионович строго обратился к нему:

— А ты, Алехин, не боишься остаться на второй год? Пелагея Николаевна жалуется, что ты прекратил посещать уроки.

— Врет она. Сегодня я пришел по звонку. А на нее напишу жалобу. Плохо учит.

— Не напишешь ты жалобы, Алехин. По той причине, что писать ты еще не умеешь. Хотя и числишься заведующим развлечениями. И не стыдно?

— Кого стыдиться? Сегодня вон волки Жучкой разговелись в аккурат возле Сядемки. Я ночью выходить во двор опасаюсь, не то что сюда к вам топать. Таблицу умножения выучу, а меня волк зарежет. Какой интерес!

— Ребята же ходят?

— Они оравой ходят. На них волк не кинется. Для меня шкеты не компания. Я все ж таки заведующий, а они кто? На святки приезжали какие-то химики, хвастали, что капканы по оврагам поставили. А ноне волк грамотный. Ни капкан, ни отрава его не берет…

Евгений Ларионович спохватился, что уже восьмой час, и объявил конец занятий. Ребята как сидели в шубах и варежках, так и кинулись на волю. Хороводовские отделились. Им в другую сторону — версты три с гаком. Сядемские, как всегда, заспорили, как лучше идти. Одни, поглядывая на мрачные небеса, потянулись к санному пути, обозначенному лапником и вешками, до моста. Перейдешь через мост, тут и Сядемка. Другие, бесшабашные, звали на реку. Если перейти по льду реку Терешку да двинуть по-над оврагами гребнем, до Сядемки будет на версту меньше.

— Я пойду через реку, — заявил Митя.

— Ты, рыжий ячейщик, не заводись, — сказал Ванька Карнаев. — Куда Генька поведет, туда и потопаешь.

Митя огрел Ваньку мешком с учебниками. Ветхая лямка мешка порвалась. Пока Митя опахивал снег с тетрадок, ребята разбежались. При нем остался только первый ученик Генька, сын кузнеца Кабанова. Геньке колхоз доверил водить новичка домой после вечерних занятий. Он насмешливо следил, как Митя затягивал узел на лямке, и от этого у Мити ничего не получалось.

— Чего встал? — спросил раздраженно.

— Тебя жду.

— Чеши давай, — Митя сердился на Геньку и на узел, который на морозе не хотел завязываться.

— Домой один дойдешь?

— Дойду. Больно ты мне нужен.

— В штаны не накладешь сам-то?

— Чеши, тебе говорят, отсюда. Глиста в галошах.

— Догоняй, коли так.

Генька гордо потопал к дороге. А Митя ему назло зашагал коротким путем, к реке. Идти в сумерках одному по снежным полям было и весело, и жутковато. Митя знал, что у берега пробиты проруби и новые, заметные, и старые, коварные, чуть застекленные ледком. «Прошлый год, — стращал ребят Генька, — хороводинский старик как провалился в Терешку, так и остался лещей кормить». Митя осторожно, бочком спустился к излучине. На снежных застругах, застилавших лед, чернели свежие следы. Кое-где они прерывались голыми ледяными проплешинами. Осмелевший Митя проскальзывал их, как на коньках. Самое рискованное, по его мнению, препятствие — реку — он преодолел шутя и, взобравшись на берег, прикинул глазом пройденный путь. Во тьме алмазом блестел огонек, но очертания усадьбы едва различались. Да и следы пропали. Митя подумал, не стоит ли вернуться, переночевать в школе (несколько малышей остались), но вспомнил ехидного Геньку и упрямо двинулся туда, где, по его предположению, проходила тропа.

Вдоль реки дул ветер. Надломанная луна то появлялась, то пряталась. Вокруг расстилались бледные снега. Вот-вот должна появиться тропка, по которой он днем беспечно бежал в школу. По этой тропе топают домой и Ванька Карнаев, и другие сядемские ребята; далеко они не могли уйти. Мите даже послышались смех и веселая перекличка. Он распустил уши башлыка. Прислушался. Стояла мертвая тишина. В лунном свете лениво дымился снег. Алмазный огонек пропал. В душе ворохнулась тревога. Нет, на авось идти не годится… Он посмотрел на небо. Моряки проверяют путь по Полярной звезде. Но между черными тучами не было ни Полярной, ни какой-либо другой звездочки.

А идти становилось трудней. Острая снежная пыль больно секла щеки. Зябли колени. Митя прошел, пожалуй, версты три, а вокруг дремали все те же невысокие сугробы и расстилалась мрачная безлюдная, как на Луне, равнина. И, когда впереди зашевелилось что-то черное, он сперва удивился, а потом уже испугался и повернул в сторону. Но, вспомнив Геньку, устыдился и вернулся на прежний путь.

Черное чудовище оказалось всего-навсего голым лозняком, наполовину впаянным в сугроб и дрожащим на ветру.

«Эх, ты, — попрекнул себя Митя, — надо не вилять по сторонам, а идти по закону Евклида. Снег крепкий. Ветер в спину. Вот и топай, чтобы ветер дул в спину. Топай быстрей, пока…»

Закончить беседу с самим собой ему не удалось. Он куда-то провалился и, словно на салазках, съехал под откос. Что с ним случилось, понял не сразу. Он лежал в глубокой яме. По обе стороны коридором тянулись высокие стены.

Ветер здесь дул слабей. Лежать в снегу было приятно. Митю потянуло на дремоту, но он вспомнил рассказ того же Геньки о сядемской девчонке. Послали девчонку к соседям — Вавкиным за спичками, а была метель. Спички она взяла, а на обратном пути заплутала. Прислонилась к стожку и заснула навеки. А до дома было саженей двадцать. Наверное, и Сядемка где-то рядом, рядом уютные избы с теплыми соломенными крышами… И в доме Тихомирова светится огонек. Папа газету читает…

Митя вскочил, оглянулся вокруг и понял, что он на дне оврага. А овраги идут к реке, к Терешке. Если пересекать овраги один за другим, обязательно окажешься в Сядемке. Проще простого!

Он вытряхнул снег из-за шиворота и из валенка, ощупью разыскал слетевшую варежку и стал подниматься по откосу.

Влезать оказалось непросто. Как только Митя добирался до середины, снежная глыба валилась вниз и тащила его за собой. Так повторялось несколько раз. Он вспотел, устал и начал бояться по-настоящему. Отдышавшись, снял мешок и попробовал забираться наискосок по-пластунски, приминая под собой снег. Он поднялся почти до верха, уцепился за прут на срыве и уже праздновал победу, как вдруг прут сломался и он полетел вниз, поднимая снежную пургу.

Положение было безвыходным в самом буквальном значении слова. Митя сел, зачерпнул горсть снега и стал его сосать. Он ел снег и успокаивался. Все идет правильно. Пришло наказание за гибель мамы. Не надо ни веревку воровать, ни денатурат пить. Засну — и все.