Наталья Труш - Куда он денется с подводной лодки

• Название: Куда он денется с подводной лодки
• Автор: Наталья Труш
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-9524-4013-5

Второе предательство со стороны мужчины стало для Инги последней каплей. Еще в юности ей пришлось пережить расставание с любимым, а теперь – столкнуться лицом к лицу с изменой. Пытаясь справиться с болью, она в полном одиночестве поселилась на даче подруги Антонины. Кроме нее в поселке остался лишь нелюдимый Илья. Встреча с ним принесла Инге ответы на все мрачные вопросы ее прошлого. Оказывается, она была лишь звеном в цепи странных роковых совпадений...

---

Денис позвонил через неделю, без долгих разговоров спросил:

– Мама, это правда?

– Что «правда»? – переспросила его Инга.

– Что ты ушла от отца. Это – правда?

– Правда. – Инга обиделась на сына: он так был озабочен, что даже не поздоровался. – А «Здравствуй, мама!» где?

– Мама, а ты меня спросила? – Денис, казалось, и не слышал ее вопроса. – Ты сама вот так решила, да?

– Динь, для тебя ничего не изменилось. – Инга старалась говорить так, чтобы голос не дрожал, но у нее плохо получалось. – Ты взрослый, и общаться со мной и с отцом тебе никто не запрещает…

– При чем тут «общаться»? – Денис почти кричал в трубку. – У нас дом был, семья! Понимаешь? «Семья»! А теперь – пепелище! И я не «общаться» с вами хочу, а жить…

Он еще долго говорил Инге обидные слова. Она прощала, потому что лучше так, чем та правда, от которой тошнит.

– Помиритесь, мама! – попросил под конец Денис. – Ну хоть ради меня.

Инге бы соврать, а она не могла. Так и сказала:

– Не могу…

В трубке телефона повисла тишина.

* * *

Стас Воронин после разговора с братом жены понял, что правды тот не знает. Более того, Инга, похоже, рассказала брату и сыну, что у нее, а не у Стаса кто-то в жизни появился.

Стас в какой-то момент почувствовал угрызения совести, но это было секундное замешательство. Оно быстро прошло, и доктор Воронин успокоился. Зная Ингин характер и ее ангельское терпение, он понимал, что может не спешить с поиском жилья. А там… Кто знает, как «там» все повернется? Может, Инга еще одумается и вернется. Он готов к примирению. Мало ли, что у кого в жизни случается! Стас бы многим теткам мог рассказать, в какие авантюры их мужья пускались в поисках острых ощущений. Но, отведав этих самых запретных плодов, серьезные отцы семейств натягивали на себя уютные семейные одежки, на морду навешивали вывеску «Занято!» и возвращались в свои дома, где их ждали и любили. Вранье, конечно, все. И «ждали и любили» – тоже вранье. Во вранье вокруг Стаса Воронина жили все. Так ему казалось, во всяком случае. И от всей той лжи, в которой кувыркались его друзья и сослуживцы, ему казалось, что и его Инга совсем не святая. А уж братик ее финский тем паче!

Вот так он себя успокоил да и зажил потихоньку в загородном доме тестя, из которого не спешил выезжать. Свою личную жизнь Стас Воронин от греха подальше проживал отныне в саунах и на рабочем месте. «Береженого Бог бережет!» – рассудил он, решив не рисковать лишний раз.

Глава 2

Баринов курил пятую сигарету за утро, прихлебывал из чужого, ставшего ему родным за эту неделю синего бокала со сколом на ручке горячий травяной чай и смотрел то на лист бумаги, то за окно. Лист был девственно чист. Тот, на котором Баринов в первый же день что-то написал под заголовком «Расказ» с одним «с», он стыдливо спрятал под стопку чистой бумаги, выбросить не решился, подумал мимолетно «а вдруг!..».

Его тянуло доверить бумаге свои мысли. Почему-то хотелось написать обо всем, что с ним произошло. Вот только форму никак выбрать не мог. Пробовал даже что-то в стихах завернуть, но не пошли стихи. Впрочем, Баринов не истязал себя поиском рифмы, он просто «мысль думал», глядя в окно и попивая чай.

А за окном пейзаж был не очень радостный: небо, завешенное серыми тучами, словно грязной ватой. Лишь кое-где между клочками проглядывала осенняя синь. Елки остроконечные на ближних подступах к топкому лесу. Редкие сизые шлейфы дыма из труб дачных домиков, в которых так же, как и он, приземлились на зимовку редкие отшельники. И задница соседки по участку. У Баринова было ощущение, что она как застыла на этой точке неделю назад, так и не сдвинулась с места. Совершенно унылая задница, обтянутая какой-то стремной полосатой юбкой, полуприкрытая старой курткой.

Баринов, как ни напрягался, не мог представить себе хозяйку «пятой точки». Видок такой, что, даже захоти чего сексуальное домыслить, не получится.

В общем, обстановочка в дачном домике и во всей округе складывалась совсем не поэтическая. Как раз наоборот. А так хотелось хорошего настроения! И еще очень хотелось поделиться со всем миром тем, что вдруг почувствовал, обретя свободу. Ну и выплеснуть на бумагу всю боль, которая накопилась. И не только за этот прошедший год. А за все время его долгой службы на Севере, когда в окнах никакого просвета – сплошная полярная ночь, и в жизни никакой радости – лямка бурлацкая...

И вот сейчас, когда есть и время, и место, и никто душу не рвет на ленточки, не давит, когда появилось то, чего он так ждал всю жизнь, – свобода, – ушло вдохновение. Не писалось, хоть ты застрелись! Впрочем, застрелиться не получилось бы – было не из чего...

Телевизор, который ему достался вместе с дачей, по словам его старой хозяйки, «говорить – говорил, но показания не давал». То есть ящик исправно бумчал, и Баринов даже угадывал по звуку, какой канал на связи, но на экране «шел снег» и не появлялось никакой «картинки».

Первую неделю Баринов это еще как-то терпел, а по прошествии ее взбесился. От этих серых туч, этой унылой задницы на соседнем участке да еще от раннего непрошеного «снега» по ящику он, того и гляди, захандрит, как в дальнем походе. И тогда – хана! Для того он забрался сюда?!

Отложив стопку чистой бумаги в дальний угол, Баринов взгромоздил на стол старый телевизор и стыдливо водрузил на нос новенькие очки, купленные по случаю, – заметил, что читать и писать стало трудновато, и, наткнувшись на киоск с очками, методом тыка подобрал нужные. «Вот и дожил до колес на носу! – сказал сам себе, полюбовавшись на себя в зеркало. – Башка давно седая, а теперь еще и очочки...»

Когда сквозь телевизионный «снег» на мутном экране проступили силуэты людей, Баринов удовлетворенно потер руки. Потом оделся потеплее и полез на крышу – поправлять антенну.

Вечер этого дня у него получился домашним, телевизионным. Был он таким тихим и умиротворенным, что Баринов наконец ощутил покой в душе. От протопленной печи тянуло жаром, за железной заслонкой в чугунке дозревала душистая картошка – «картопля», как говорила его деревенская бабка. Этого второго «хлеба» Баринову досталось целое поле от прежней хозяйки.

Так в его жизнь вошли эта дача, картошка, осень, последние проблески холодного солнца, дым из трубы, вымокающие на болоте грибы...

И еще – эта задница в окне. Целую неделю – одна и та же задница. «Она хоть ест?» – подумал Баринов про себя, в очередной раз критически посмотрев на тетку.

Она как будто услышала его, выпрямилась, воткнула в землю какую-то крошечную, несерьезную лопатку, подняла ведро и пошла в дом. «Видать, тоже картошку копает», – со знанием дела подумал Баринов. Издалека ему не очень-то было видно, что за урожай у соседки.

Спроси, зачем он купил эту дачу, он и ответить толком не смог бы. «Взбрело» – так сказала бы за него его покойная бабка. А он чувствовал, что надо ему уединиться, побыть в обнимку с природой, чтоб не мешал никто, не лез с нравоучениями, не обзывал «неудачником» и того хуже – «бездельником». Ну и до кучи – «кобелем». Хотя в последнем Баринов ничего страшного не усматривал. Ну, кобель! Это, между прочим, тоже кое-что говорит о мужике. Но это так, шуточки. На самом-то деле хотелось обдумать все, что с ним произошло.

Служба, которая была смыслом всей его жизни, закончилась так внезапно, что он не успел даже осознать, как это произошло и он вдруг, в один момент, стал сухопутным гражданином со всеми вытекающими – «неудачником» и «бездельником». И не в счет шло то обстоятельство, что до этого много лет он же был добытчиком, кормильцем и главным поставщиком материальных благ в семью.

* * *

Илья Александрович Баринов, разменяв пятый десяток, пытался начать жизнь заново. Вот он, реальный сороковник. Кто говорит, средний возраст с его обязательным кризисом, а если пристально посмотреть, то далеко-о-о за середину, так как по статистике российские мужики в шестьдесят три отправляются в мир иной. Это если еще ничем страшным не болеют.

Нет, туда Баринов, конечно, не спешил, но вот то, что у него в жизни что-то сломалось, – точно. Причем как посмотреть: с одной стороны – жизнь кончилась, с другой – началась. И второе ему, с его огромным желанием жить, нравилось куда больше.

Больше всего его во всем случившемся удивляла жена. Алла Константиновна не плакала, не заламывала руки, не умоляла супруга остаться с ней, а самое главное – с детьми, один из которых был беспомощным из-за родовой травмы. И хоть общими усилиями Бариновы подняли Алешку на ноги, он и в двадцать лет требовал постоянного внимания родителей. Если бы не он, Баринов давно распрощался бы с Аллой Константиновной. Не было любви между ними. То, что много лет назад за любовь приняли, было с его стороны страстью, с ее – выпендрежем перед подружками. Выйти замуж за курсанта-подводника, потомственного моряка, сынка большого морского чина – это был лотерейный билетик для девчонки, которая после школы завалила первый же экзамен в институт.