Владислав Егоров - Букет красных роз

• Название: Букет красных роз
• Автор: Владислав Егоров
• Издательство: БПП
• Жанр: Короткие любовные романы
• Год: 2009

Простые житейские истории, окрашенные светлым и прекрасным чувством любви, рассказаны автором порой с грустью, а порой с лёгкой иронией.

Двенадцать любовных историй, и каждая непохожа на другую.

---

Римма в разговор вступала редко и волновало ее лишь одно: какие у Хомякова девочки, часто ли болеют, как учится старшая и как это он рискнул уехать от них за тридевять земель. Этот интерес его искренне радовал.

— Не боись, девушка! — оживлялся он. — За дочками пригляд хороший. Енти пару месяцев они с сестрой моей поживут. Нюрка, старшая, уже вполне самостоятельная, заневестится скоро. И шти сама может сготовить и кашу, и чулки-носки постирает и сопли Дашке вытерет. Шибко-то они сестру не озаботят. А чего рискнул — опять же из-за них. Девчоночки растут, Нюрке, почитай, кажный год и одежку и обувку обновлять надоть. С Дашкой в ентом плане проще, она сестрино донашивает. В район съездишь, зайдешь в магазин, расплантуешь туды-сюды денежки — все начетисто. Заварухин наш, я о ем уже сказывал, зерно подчистую в закрома Родины отправляет, а колхозничкам — дулю. А тута в прошлом годе Тюлеген мне отвалил без малого пять центнеров пшенички и две тыщи рубликов. Я цельный год мучицей был обеспечен и дочкам обновки справил.

Здесь я решался вставить слово, выражал сомнение, что вряд ли в эту страду удастся ему как следует заработать. Смешно сказать, намолачиваем мы по четыре-пять центнеров с гектара, зерно же натурой будут выдавать комбайнерам не из расчета убранной площади, — по этому показателю мы далеко всех опередили, — а с намолота. Обидно, что нам самые малоурожайные поля достаются, а какие получше выделяют немцу Герингу.

— Ты, енто, Студент, особо не горячись, — добродушно говорил Хомяков. — Почему так плантует нонешнее начальство, понять можно. Мы с тобой приехали и уехали, а ентот Геринг житель постоянный. А что немцем народился, дык он в том невиноватый. Опять же он не фриц пленный, а наш русский немец. Я в прошлом годе тоже с ним соперничал, в гостях у него бывал. Мужик он спнравный, хозяйство свое блюдет. В доме чисто, половички на полу, коврик на стенке. Телка тады по первому стаду у него ходила, двух кабанчиков он выращивал, курей полтора десятка держал да еще пару индейских птиц, в наших краях таких не разводят. Наливочкой меня угостил собственного изготовления. Вкусная была наливочка. Что говорить, мужик обстоятельный. Промежду прочим тоже Иван. Пусть даже ему получшее загонки выделяют, а давай, Студент, поднатужимся да обгоним его. Вот и будет в том наша доблесть…

Иногда Хомякову все же удавалось разговорить Римму. Оказалось, что у этой простоватой бабенки совсем не простая судьба. Родители умерли еще до войны, и воспитывалась она в детском доме где-то в Кузбассе. Потом было ремесленное училище, потом уже в Петропавловске малярничала в вагонном депо. Жила сначала в общежитии, а комнату получила перед рождением сына. Рос он слабеньким, болел часто, врачи рекомендовали усиленное питание, вот она и перешла на работу в вокзальный ресторан. Комнату не отняли, потому что ресторан тоже относится к железнодорожному ведомству. Что там скрывать, признавалась она, на работу идешь — сумка куда легче, чем когда с работы. А еще, узнали мы, что любит Римма смотреть фильмы и читать книжки про красивую любовь.

5

Хорошая погода держалась довольно долго, но к немалой досаде Хомякова дни становились все короче и короче, а валки пшеницы лежали еще не на одной сотне гектаров. На ближнем к поселку поле ее вообще не скосили. Зерно там вроде никак не могло достичь нужной кондиции, и совхозный агроном настоял оставить этот самый урожайный участок для прямого комбайнирования.

— Ох, не успеем управиться до белых мух, — сокрушался Хомяков. — Под снег уйдет пшеничка.

Чтобы продлить работу до ночной росы, он приладил рядом со штурвалом лампочку, но освещение от нее было никудышным, а настоящего прожектора в совхозе не нашлось, так что от этой затеи пришлось отказаться. Зато поспать теперь удавалось подольше и вечернего свободного времени стало больше.

Тогда я еще сочинял стихи. После ужина выходил на большак, шел к какому-нибудь скирду соломы, устраивал там лежанку и, запрокинув голову к звездам, ждал, когда посетит меня муза. Не знаю, как так получилось, но в тот вечер приютом моего вдохновения стал последний скирд. В его дальнем от дороги конце было выщерблено несколько пещерок. Я выбрал самую узкую, залез в нее, подгреб соломы, сделав что-то вроде высокого бруствера, так что осталась видна лишь небольшая полоска неба, щедро усеянная звездным серебром.

Первые строчки пришли сразу:
Утонула звездочка в небе,
Скрылась в пене седых облаков…

Но дальше застопорило. В голову все время лезла какая-то «небыль», но эта рифма уже было здорово заезжена Пегасами многих стихотворцев, и я мучительно подыскивал свежее созвучие. Из поэтического транса меня вывел шорох шагов и тихие голоса.

— Да не бойся, никого здесь нет, — мужской тенорок показался мне знакомым.

— Когда я тебя ждала, видела, вроде ваш студент в ту сторону прошел.

Я узнал голос Риммы и понял, что ее спутником был Володя.

— Что ему здесь делать? — Этот вопрос он сопроводил смешком. — У него пары нет, да и вообще он какой-то малахольный.

Столь уничижительная характеристика из уст человека, к которому я относился с большой симпатией, потрясла меня. Если бы он не произнес этого обидного слова, я бы наверняка вылез из своей норы и, сказав что-нибудь шутливое, соответствующее моменту, удалился бы восвояси. Теперь же мне стало ужасно стыдно обнаруживать свое присутствие. Не оставалось ничего другого, как затаиться.

Они расположились по соседству, в каком-нибудь метре от меня. Долго шуршали соломой, видимо, Володя старался поудобнее расстелить плащ. Потом послышалась какая-то возня и громкий шепот Риммы:

— Ой, Володичка, ну что ты сразу обниматься да целоваться?!

— А что, не нравится?

— Глупый, конечно, нравится. Но сначала надо нежные слова сказать. Давай я кудри твои приглаживать буду, а ты слушай: Володичка мой ненаглядный! Соколик ясноглазый! Ой, счастье какое, что я тебя встретила! С первой минуточки полюбила тебя, желанный мой, долгожданный! Радость моя, дружок мой сердечный!..

Последние слова я еле расслышал. Снова зашуршала солома. Потом будто легкий женский стон. Тишина. И опять шуршание соломы. Тяжелое мужское дыхание. Женский вскрик. Тишина.

Мне было нестерпимо стыдно, что я стал невольным свидетелем, а точнее, слушателем чужих любовных утех. Я лежал, не шелохнувшись, и проклинал себя за то, что принял такое идиотское решение остаться в своем логове. Без шума из него не вылезешь, а ночь стоит такая лунная, что я сразу буду узнан.

После недолгих минут тишины я снова услышал их голоса. Первой заговорила Римма.

Ой, Володичка, спасибо тебе, что приласкал меня. Спасибо, что ответил на мою любовь. Я же знаю, что внешность моя не очень завлекательная. И маленькая, и конопатая и полная. Это я на нынешней работе растолстела. А раньше худющей была. Не поверишь, в детдоме меня «шкелеткой» дразнили. А ты вот что-то нашел во мне. Или просто ради баловства со мной связался?

— Ну, Римуля, снова ты завела свою пластинку! — В голосе Володи слышалось раздражение. — Я ж тебе уже целую неделю твержу, что ты тоже с первого взгляда понравилась мне. Очень даже понравилась. Может, как раз потому, что полненькая, есть за что подержаться. — Он засмеялся, не пытаясь даже приглушить голос.

— Ой, Володичка, нельзя так говорить с женщиной, которая тебя любит. Я ж не давалка какая, не «проститутка, поди». А что с тобой сошлась, не раздумывая, потому что полюбила тебя крепко-крепко. И во сне ты мне снишься, и каждую минуточку думаю о тебе, время тороплю, чтоб скорее пришла наша встреча. У меня, поверь, как Артурчик родился, ни одного мужчины не было. Обожглась однажды, и возненавидела вас всех. Думала, это на всю жизнь. А встретила тебя, и сердце будто огнем обожгло. Ой, чувствую неинтересно тебе слушать про мои сердечные страдания.

— Ну, Римуля, тебя не поймешь, — лениво протянул Володя. — То ты говоришь «радость моя», теперь, оказывается, какие-то страдания я тебе доставляю.

— Дурачок, — ласково сказала Римма. — Любовь настоящая — она и есть радость вперемежку со страданиями. Сердце прямо обмирает от радости, когда я с тобой, а как подумаю, что скоро ждет нас разлука, так и сжимается от горя. Ты, слышала, уже и на расчет подал?

— Да, вот закончим уборку, — подтвердил Володя, и подамся в далекие края. Дружок мой, вместе в Ленинграде служили, зовет на Дальний восток. Пишет: места красивые, и деньги хорошие зашибить можно. Я там никогда не бывал, а пока молодой, мир посмотреть надо. Я на подъем легкий — сегодня здесь, завтра там. Когда женюсь, тогда не попрыгаешь, семейная жизнь постоянного пребывания требует.

— Ой, Володичка, я и намека даже не делала про семейную жизнь. Знаю, не удержать мне тебя. Ты сокол вольный. Одно прошу: пока мы не разъехались, побудь до конца со мною, на других не заглядывайся.