Владислав Егоров - Букет красных роз

• Название: Букет красных роз
• Автор: Владислав Егоров
• Издательство: БПП
• Жанр: Короткие любовные романы
• Год: 2009

Простые житейские истории, окрашенные светлым и прекрасным чувством любви, рассказаны автором порой с грустью, а порой с лёгкой иронией.

Двенадцать любовных историй, и каждая непохожа на другую.

---

Алексей Васильевич невольно отметил, что женщина одна. Раньше ее непременно сопровождал муж — высокий, худой, нескладный старик с седыми отвислыми усами. Его наряд тоже был постоянен — серая шляпа и такого же цвета плащ, висевший на нем мешком. Алексей Васильевич припомнил, как в позапрошлом, кажется, году он, возвращаясь с этюдов, обогнал эту пару примерно на этом же месте и стал нечаянным слушателем короткого разговора между ними. Она, смешно семеня на цыпочках, на ходу поправляла мужу шарф и с нарочитой строгостью выговаривала.

— Ты, Паша, прям, как ребенок. Все время расхристанный. Снова заболеть хочешь?

— Ну, Оленька, — оправдывался старик, — вечер же совсем теплый, и ветра нет.

И столько в их голосах звучало нежности, что Алексей Васильевич с тихой завистью подумал: «Вот, поди ж ты, оба в старческом возрасте, а как любят друг друга!». И еще припомнилось сейчас, что он тогда шел и все прикидывал, отпраздновали ли они уже золотую свадьбу. Старику-то явно под восемьдесят, ну а ей все-таки не больше шестидесяти - шестидесяти пяти, так что навряд ли. И потом еще не раз в тот день возвращался он мыслями к этой трогательной паре, и непонятно почему охватывала его спокойная умиротворяющая грусть…

Когда Алексей Васильевич очнулся от воспоминаний, старушка в красном пальто уже сидела на лавочке на том берегу пруда. Верный принципам реализма, он принялся и ее переносить на холст.

Сзади раздаюсь вежливое покашливание. Это давал о себе знать Володя — работник дома отдыха с неопределенным кругом обязанностей. Зимой он выдавал лыжи, а в остальные времена года был, по его собственному определению, «на подхвате» — то мебель надо перетаскать, то скамейки покрасить, то декоративный кустарник ровненько обрезать, то опавшие листья сгрести в кучки и сжечь. С Володей, который, кстати, был его сверстником, но так всеми и звался просто Володей, Алексей Васильевич познакомился еще лет восемь назад и сразу же установились у них добрые отношения. Несмотря на бестолковую свою службу, был Володя не только усердным читателем журнала «Огонек», но и все репродукции, помещаемые там, рассматривал внимательно, так что имел основание считать себя ценителем живописи. Он подолгу терпеливо и сочувственно наблюдал, как выписывает очередной этюд Алексей Васильевич, и, уходя, обязательно говорил что-нибудь одобрительное: «Похоже! Очень похоже сегодня у вас получилось. Ну, точно, как на открытке».

И сейчас Володя долго молчал, только причмокивал тихонько, следя за неспешными движениями кисти в руке Алексея Васильевича. Потом, когда тот стал смешивать краски, осторожно протянул указательный палец к красному пятну, означавшему сидевшую на лавочке старушку, и спросил чуть слышно:

— Ольгу Николаевну нарисовали? Правильно я угадал? — и, не дожидаясь ответа, добавил, явно повторяя чьи-то слова. — Жалко женщину. Горемычная у нее доля.

— А что так? — поднял голову Алексей Васильевич.

— Так она теперь вдова, — громким шепотом объяснил Володя. — Своего супруга еще по весне схоронила.

«Конечно, об этом я сам бы мог догадаться. С чего бы другого стала носить женщина черный платок?» — укорил себя за плохую наблюдательность Алексей Васильевич и вздохнул.

— Печально на старости лет одной остаться. Тем более, если прожили совместно долгую жизнь.

— Ой, так вы не в курсе их истории? — удивленно воскликнул Володя. — Она у них интересная, хотите, расскажу?

— Не возражаю, — отозвался Алексей Васильевич, правда, без особого энтузиазма, потому как опасался, что рассказчик будет отвлекать от работы, а вот-вот уже начнет темнеть.

Володя наморщил лоб, стараясь придать своей простоватой физиономии серьезное выражение, и глубоко вздохнул:

— Небось, вы наблюдали их раньше и думали, уж больно они подходящие друг для дружки. Потому и решили, что они прожили долгую совместную жизнь. Правильно?

— Пожалуй, правильно, — согласился Алексей Васильевич.

— Вот и я такого мнения придерживался, — покачал головой Володя. — А, оказывается, у них все не так было, как со стороны виделось. Они, можно считать, еще молодоженами оставались, когда он помер. Несколько месяцев всего в законном браке прожили. Мне про их историю женщины из нашего буфета посплетничали, а им подробности сама Ольга Николаевна сообщила. Знаете, когда у человека горе, ему выговориться надо…

Володя умолк на секунду, чтобы снять с плеча опавший кленовый лист, и, осторожно разглаживая его, повел неторопливый рассказ.

— Сюда, значит, приезжали они ежегодно именно 27 сентября. Это у них стало обязательной традицией отмечать день своего знакомства таким образом. Сегодня, получается, четырнадцатая годовщина, как они впервые встретились. В нашем доме отдыха свела их судьба, за один столик посадила. Было ей тогда пятьдесят, а ему шестьдесят один — на одиннадцать лет он старше ее будет. Служил Павел Афанасьевич инженером в каком-то институте, так что путевку сюда ему, наверно, профком в порядке обмена дал, а Ольга Николаевна, она с нашего калужского филиала, трудилась там по простой рабочей специальности — штукатуром в строительной бригаде. У него такая биография. Сообщаю, сами понимаете, со слов наших буфетчиц, а они, женщины любопытные, Ольгу Николаевну капитально расспросили. Так вот, сам он из Ленинграда. Учился там в институте, еще студентом женился и перед самой войной дочку народил. На фронт пошел добровольно, но ранен был и попал в плен. После победы, естественно, отработал несколько лет на стройках коммунизма. Жена и ребенок померли от голода в блокаду. Видно, любил их крепко и новой семьи не стал заводить. А может, просто никому не глянулся или смущало пятно в его биографии. В общем, остался он бобылем. А у нее известная история. Муж пьяницей оказался. По пьянке под машину угодил, остался без ног. Ей же за ним и ухаживать. А он и в таком плачевном состоянии художества свои продолжал. И вот при этой жизненной ситуации, когда хоть в петлю лезь, повстречала женщина, как говорится, свою судьбу, любовь настоящую. Годы, она понимает, уходят стремительно, ловить надо счастье, а калеку как бросишь? И жалко его все-таки, и перед дочерью совестно будет, и люди осудят. Так что, шутка сказать, все эти годы любовь у них была нелегальная, что ли. Все больше переписывались до востребования. Ну, может, раз в квартал подскочит она на выходные в Москву. Вроде бы как за продуктами. Дочь у нее уже взрослая была, сама замужем. Она и в голову не могла взять, что мать, как девчонка, на свидания шастает, думала, та по очередям стоит. А продукты-то Павел Афанасьевич загодя припасал, чтоб, значит, не тратить драгоценное времечко на всякую ерунду…

Володя, видно, здорово расчувствовался, потому как последние фразы произнес совсем тихо. Алексей Васильевич оторвался от этюдника и заметил с улыбкой:

— Вроде у нас уж лет пять, как снабжение повсеместно наладилось…

Володя, усмехнувшись, посмотрел на Алексея Васильевича и, будто несмышленому мальцу простую задачку объясняет, медленно, чуть ли не по слогам произнес:

— Да и будь в Калуге тогда с продуктами нормально, они, безусловно, еще бы какой-нибудь основательный повод для свиданий нашли. А так они давали объяснение самое обыкновенное и понятное. Ну, а впоследствии, когда, как вы правильно выразились, с продовольствием дело, улучшилось, Ольга Николаевна другие резоны приводила и я своих отлучек. И только когда год назад муж-калека отдал Богу душу, она дочери открылась и к своему долгожданному Павлу Афанасьевичу перебралась. Дочь, хоть тоже женщина, а этот материн поступок понять не сумела, не простила ее. А она, Ольга Николаевна, специально в церковь ходила свечку поставить Богородице, благодарила, значит, что ниспослано было ей на исходе лет истинное счастье. Правильно Пушкин сказал: «любви все возрасты покорны». Только счастье долгим не бывает. Теперь, значит, она осталась одна-одинешенька. Приехала вот поплакать, попечалиться…

Володя свернул лист в трубочку, щелчком сбил его с ладони, давая понять, что рассказ закончен, и исподлобья взглянул на Алексея Васильевича. Тот молчал: что тут скажешь? Тогда Володя попрощался и по обыкновению похвалил:

— Осока у вас очень натуральная получилась.

Он ушел. А Алексей Васильевич еще долго стоял недвижно и смотрел на тот берег, где продолжала сидеть одиноко старая женщина. Потом он перевел взгляд на свой этюд, решительно вскинул кисть и быстрыми мазками написал рядом с красным серое пятно. Длинное и нескладное.

1994 г.

Чужие письма

Сергей Разгуляев, тридцатидвухлетний телохранитель известного московского бизнесмена, проснулся в тот день довольно поздно с тяжелой от похмелья головой. Его босс накануне улетел в Швейцарию проворачивать очередное дельце, взял с собой только начальника охраны, и у остальных появилась возможность расслабиться. Они и расслабились. Там же в кабаке Сергей «снял» совсем молоденькую смазливую «телку». Теперь она лежала рядом, повернувшись к стене, и громко посапывала. После некоторого раздумья Сергей вспомнил, что зовут ее, кажется, Милой. Посмотрев на дощатый потолок, он установил, что находится на даче. Последнее, что удержала память, когда выходили из кабака, эта самая Мила вешалась ему на шею и кричала на всю Тверскую: «Хочу на лоно природы! Чтоб луна и шампанское! Луна и шампанское!».