Андрей Ваджра - Путь зла. Запад: матрица глобальной гегемонии

• Название: Путь зла. Запад: матрица глобальной гегемонии
• Автор: Андрей Ваджра
• Жанр: Прочая документальная литература

Эта книга о Западе, но не о том, который привыкли видеть миллионы людей «цивилизационной периферии» на красочных и обворожительных рекламных проспектах. Эта книга о Западе, который находится за плотной завесой тотальной пропаганды — по ту сторону иллюзий.

Данное исследование представляет собой системный анализ западной цивилизации, интегрирующий в единое целое социально–политические, духовно–психологические, культурные и геополитические аспекты ее существования в контексте исторического развития. В работе детально прослеживается исторический процесс формирования западной многоуровневой системы тотального контроля от эпохи колониальных империй до современного этапа глобализации, а также дается обоснованный прогноз того, чем завершится последняя фаза многовековой экспансии Запада.

Рекомендуется политологам, социологам, экономистам, философам, историкам, социальным психологам, специалистам, занимающимся проблемами национальной безопасности, а также всем, кто интересуется ближайшим будущим человечества.

Q.A. Отсутствует текст предисловия Максима Калашникова.

---

Как констатировал К. Берк: «Мастерский ход Дандоло (ум. в 1205 г.) превратил Венецию в «подлинную колониальную империю Средневековья» (Тирье), просуществовавшую почти два столетия. Умело управляемая и разумно эксплуатируемая, она обеспечивала городу в лагуне доступ к азиатским товарам и безопасность морских перевозок или же, если сформулировать кратко, господство в восточной части Средиземноморья» [10, с. 47].

Для максимально эффективной эксплуатации ресурсов этой обширной территории венецианцы создают соответствующую систему колониального управления, в основу которого были положены два главных принципа — регионализм и централизм.

Общее руководство империей осуществлялось постоянным коллегиальным органом исполнительной власти, называвшимся «управлением» (regimen), во главе которого стоял ректор. Высшие чиновники (непременно венецианцы), избираемые на два года, являлись бывшими членами Большого совета или же Сената Венеции. Они действовали в рамках «договора» (commissio), определявшего их полномочия и жалованье, а по возвращении на родину представляли отчет о своем управлении вверенной им территорией. Из метрополии в колонии направлялись специальные комиссары, именуемые «синдиками Левантийских земель» (sindaci ad partes Levantis), для контроля за деятельностью местных властей и для выслушивания возможных жалоб со стороны жителей.

К середине XV века Венеция путем войн и дипломатических интриг захватывает обширные территории и на материке, взяв под свой контроль торговые пути через Альпы и долину реки По. Надежно утвердившись на суше, она умело управляет своими материковыми владениями (Dominio di Terra Ferma). С подчиненными себе крупными городами она заключает компромиссные соглашения. Так, она сохраняет ряд прерогатив падуанской коммуны, позволяя той выбирать свой Совет, назначавший, в свою очередь, судебных чиновников. В Вероне она сохраняет Сенат, наделенный правом издавать законы И избирать судей. В Виченце, Брешии и Бергамо продолжает действовать целый ряд местных статутов, равно как и судебных институтов. Администрации городов, подчиненных Венеции, нередко самостоятельно собирали налоги, а зачастую и сами назначали должностных лиц в подвластные им, более мелкие, населенные пункты.

Взамен Венеция оставила за собой право одобрять конституции своих сателлитов и запретила изменять их без своего дозволения, а в отдельных случаях включает в них выгодные ей законы.

Для управления сухопутными владениями Большой совет республики избирал главного проведитора Террафермы и подчиненных ему ректоров, которые должны были непременно принадлежать к патрицианским домам. В большие города обычно направляли подеста, наделенного гражданскими и судебными полномочиями, а также капитанов, ответственных за сбор налогов и за войска. В помощь им выделялись камерлинги, занимающиеся финансами, которые также должны были быть знатного происхождения; их сопровождали законники, которых они подбирали себе в Венеции. Задачи каждого чиновника четко определялись в приказе о назначении на должность.

Ректоры, отвечающие за общественный порядок, бесперебойное функционирование финансовой системы, выполнение общественных работ, вооружение, оборону и снабжение продовольствием, находились под контролем регулярно приезжающих инспекторов–надзирателей; также ректоры выступали посредниками между местными администрациями и метрополией, являющейся высшей и последней инстанцией в решении любых вопросов.

Прибыль, получаемая Венецией от эксплуатации своей колониальной империи, по тем временам была фантастической. В речи, произнесенной в 1423 году дожем Томмазо Мочениго, были подведены блестящие успехи венецианской экономики:

«Наш город вкладывает в торговлю 10 миллионов дукатов; наши купцы ведут дела по всему миру, перевозят товары на судах, кораблях и галерах, и доход от перевозок составляет 2 миллиона дукатов, а прибыль, проистекающая из разницы между вложенными капиталами и валовым доходом, составляет 4 миллиона дукатов. Известно, что по морям плавает 3 тысячи наших больших судов водоизмещением от 10 до 200 амфор, экипаж которых составляет 8 тысяч человек. Известно также, что каждый год у нас в море выходит 45 галер, как больших, так и малых, и экипаж на них насчитывает 11 тысяч человек; у нас работают 3 тысячи корабельных плотников, 3 тысячи конопатчиков, 16 тысяч ткачей, что ткут шелк, сукно и бумазею. А еще известно, что у нас построено домов на сумму в 7 миллионов 50 тысяч дукатов; сдача жилья внаем приносит доход в 500 тысяч дукатов; тысяча нобилей имеет ежегодный доход от 700 до 4 тысяч дукатов…» [10, с. 48].

Для того чтобы экономические достижения Венеции выглядели более наглядно, ее финансовое положение можно сравнить с успехами других европейских государств того времени. По данным Ф. Броделя, в XV веке бюджет Венеции оценивался в 750–800 тыс. дукатов, к которым добавлялся доход материковых владений — 464 тыс. и доход от империи с «моря» — 376 тыс., что составляло общую сумму в 1615 тыс. На тот момент французский бюджет располагал всего лишь миллионом дукатов. С Испанией же и Англией, по бюджетным поступлениям, Венеция была почти на равных. В связи с вышеуказанным можно сделать вывод, что по своим доходам Венеция занимала первое место в Европе. При этом надо учитывать, что к тому времени она, в комплексе со своими материковыми владениями и морской империей, имела население, не превышающее полтора миллиона человек, в то время как, например, во Франции Карла VI население составляло 15 млн.[4, с. 116—117].

Кроме того, финансово–экономическая специфика итальянских городов–государств позволяла им легко проникать в финансово–экономические системы европейских стран и занимать там лидирующие позиции. Само финансово–экономическое устройство итальянских республик по своему характеру было экспансионистским, рассчитанным на борьбу и захват.

Именно скрытое завоевание чужого экономического пространства стало условием могущества любого итальянского города, стремившегося, порой неосознанно, властвовать в обширной европейской экономической системе. Фактически господство Италии того времени основывалось на денежном могуществе, а ее политика, как внутренняя, так и внешняя, представляла собою лишь обслуживающий элемент ее гигантской финансовой машины, главным императивом существования которой была экспансия, стремление к постоянному поглощению материальных ценностей, что толкало ее на захват новых рынков.

Данное явление было почти банальным в своей повторяемости: такова Венеция, которая проникает в византийское пространство; такова Генуя, которой удалось проникнуть в Испанию, или Флоренция, проникшая во Французское королевство, а перед этим — в королевство Английское и т.д.

Излишек капитала, который соответственно становился свободным (в XVIII в., например, лишь половина генуэзских капиталов размещалась внутри города, другие «странствовали» по миру), выгодно использовался итальянскими финансовыми магнатами в других странах, позволяя проводить политику финансовой экспансии.

Опыт трех четвертей столетия, прежде всего генуэзских купцов и банкиров, позволил им с помощью управления торговыми потоками, а также капиталами и кредитами (возможность мобилизовать кредит) стать распорядителями европейской торговли и финансов. А это, в свою очередь, вынуждало их негласно, путем манипулирования политическими деятелями разных государств (на уровне личных, неофициальных отношений и закулисных интриг) корректировать их внешнюю и внутреннюю политику, навязывая им свои цели и правила политической «игры», дабы обеспечить сохранность своих капиталов, т.е. негласно контролировать и направлять процессы общеевропейской политики.

Таким образом, при царствующих монархиях Европы скрыто, но непоколебимо правила олигархия[37] итальянских республик. Необходимо подчеркнуть, что царила именно олигархия (узкий и замкнутый круг очень богатых людей, свободно вхожих в дома вельмож и королей в качестве их советников и сотрудников), а не Венеция, Флоренция, Генуя или Италия вообще, игравшие для них лишь роль удобных на тот час «штаб–квартир», которые олигархи могли покинуть в любой момент вместе со своими капиталами. Здесь властвовал универсальный принцип людей без Родины — «ubi bene, ibi patria»[38]. T. e. они имели транснациональнуюсущность, а поэтому для них не существовало каких–либо незыблемых правил и законов, определяемых национальной традицией. В своих действиях эти люди стояли над всякой традицией или правом, руководствуясь лишь собственной выгодой. Естественно, что подобная ситуация не располагала их к неукоснительному соблюдению буквы закона. Прежде всего она открыла широкую дорогую для «закулисных» финансовых и политических комбинаций, игнорирующих общеобязательные, формальные правила политических и экономических отношений. В связи с этим Я. Буркхардт писал: «…Италия становится родиной «внешней политики», которая и в других странах постепенно делает несущественными общепризнанные правовые отношения. Вполне объективная, чуждая как предрассудков, так и нравственных сомнений, трактовка международной жизни достигает порой совершенства, в блеске которого она кажется элегантной; целое же производит впечатление разверзнувшейся бездны.