Гурам Дочанашвили - Одарю тебя трижды (Одеяние Первое)

• Название: Одарю тебя трижды (Одеяние Первое)
• Автор: Гурам Дочанашвили
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Современная проза
• Год: 1984

Роман известного грузинского прозаика Г. Дочанашвили — произведение многоплановое, его можно определить как социально-философский роман. Автор проводит своего молодого героя через три социальные формации: общество, где правит беспечное меньшинство, занятое лишь собственными удовольствиями; мрачное тоталитарное государство, напоминающее времена инквизиции, и, наконец, сообщество простых тружеников, отстаивающих свою свободу в героической борьбе. Однако пересказ сюжета, достаточно острого и умело выстроенного, не дает представления о романе, поднимающем важнейшие философские вопросы, заставляющие читателя размышлять о том, что есть счастье, что есть радость и какова цена человеческой жизни, и что питает творчество, и о многом-многом другом. 

В конце 19 века в Бразилии произошла странная и трагическая история. Странствующий проповедник Антонио Консельейро решил, что с падением монархии и установлением республики в Бразилии наступило царство Антихриста, и вместе с несколькими сотнями нищих и полудиких адептов поселился в заброшенной деревне Канудос. Они создали своеобразный кооператив, обобществив средства производства: землю, хозяйственные постройки, скот. 

За два года существования общины в Канудос были посланы три карательные экспедиции, одна мощнее другой. Повстанцы оборонялись примитивнейшим оружием — и оборонялись немыслимо долго. Лишь после полуторагодовой осады, которую вела восьмитысячная, хорошо вооруженная армия под командованием самого военного министра, Канудос пал и был стерт с лица земли, а все уцелевшие его защитники — зверски умерщвлены.

Этот сюжет стал основой замечательного романа Гурама Дочанашвили. "До рассвета продолжалась эта беспощадная, упрямая охота хмурых канудосцев на ошалевших каморрцев. В отчаянии искали укрытия непривычные к темноте солдаты, но за каждым деревом, стиснув зубы, вцепившись в мачете, стоял вакейро..." "Облачение первое" — это одновременно авантюрный роман, антиутопия и по-новому прочитанная притча о блудном сыне, одно из лучших произведений, созданных во второй половине XX века на территории СССР.

Герой его, Доменико, переживает горестные и радостные события, испытывает большую любовь, осознает силу добра и зла и в общении с восставшими против угнетателей пастухами-вакейро постигает великую истину — смысл жизни в борьбе за свободу и равенство людей.

Отличный роман великолепного писателя. Написан в стиле магического реализма и близок по духу к латиноамериканскому роману. Сплав утопии-антиутопии, а в целом — о поиске человеком места в этой жизни и что истинная цена свободы, увы, смерть. Очень своеобразен авторский стиль изложения, который переводчику удалось сохранить. Роман можно раздёргать на цитаты.

К сожалению, более поздние произведения Гурама Дочанашвили у нас так и не переведены.

---

— Не знаете, который час? — громко спросил Винсенте.

У нас у всех есть свой город, и, влюбленные в него, мы поднимаемся вечером на синеющий холм и садимся, уткнув подбородок в колени, обхватив их руками, и, без­молвные, сгорбивши спины, завороженно следим, как опускается ночь, поглощая наш город, как внезапно за­светится где-то окно, залучится пока еще слабо мерцаю­щий свет... но темнеет, уже там и сям озаряются окна, и свет упрямо пробивается в ночь из-за штор... Вон там, в чьем-то доме, разом вспыхнули два огонька, и грозная тень заполняет, затеняет окно... Воцаряется тьма, раз­реженная светом пестроцветных огней... Вот уж веет прохладой, и скоро разольется по городу звон, разне­сется по улицам бесстрастный голос обманщика Леопольдино, возвещая: «Час ночи, в городе все споко-о-ой-ноо...»

— Как, уже час? — не поверил Тулио.

— Да, ребята, — деликатно подтвердил Артуро. — Ра­зошлись бы, пора...

— Сколько с нас...

— Если этот молодой человек не потребует сдачи, считайте, что уплачено.

— Не нужно сдачи, — торопливо сказал Доменико. — Не нужно. Я плачу...

— Еще немного мелочи остается, сорок грошей, угод­но получить?..

Все испытующе выжидали, и Доменико понял.

— Можно оставить их вам?

— Если будет угодно... — Артуро изобразил смуще­ние.

— Тогда оставьте.

— А на ночь устроились, синьор?

— Нет.

— Можете у меня заночевать.

— Пошли со мной, если не устал, — шепнул Ту­лио. — К скверным женщинам поведу. Хочешь?

Доменико показалось, будто Джузеппе стиснул ему горло своими лапами, но Джузеппе стоял далеко.

— Нет.

— Пошли, голубчик, — ласково молвил Артуро. — Ря­дом живу.

И действительно жил рядом.

Отворил желтую калитку, повел его по усыпанной гравием дорожке и, поднявшись на второй этаж, оставил одного: «Постойте тут, сеньор, на веранде, минуточку...»

Из комнаты, обхватив руками толстый тюфяк, одея­ло, подушку, продолжая спать на ходу, выбралась жен­щина, задев плечом дверной косяк, и, не почувствовав, прошла на веранду, так и не открывая глаз.

— Пожалуйте, наша лучшая комната, отдыхайте, — пригласил Артуро. — Вот кровать, постельное белье со­всем свежее, о плате сговоримся, думаю. Спокойной но­чи, сеньор.

Доменико остался в кромешной тьме. Постоял не­много и осторожно, чтобы не звякнули монеты, снял оборванную, обтрепанную одежду. Он лежал умиротво­ренный — приятно пахло свежее белье. И вдруг напал страх: «Где я... Зачем я тут...» Приподнялся на локте, чутко уставился в темноту. Присел. Тихо сунул руку в карман, вынул все одиннадцать драхм и спрятал под подушкой: «Не убили бы!»

Одну драхму положил обратно в карман, — может, удовлетворятся ею... Чудилось, кто-то притаился за дверью. С головой укрылся одеялом... Трудно ли от­крыть дверь, подкрасться с ножом, взмахнуть, и... все... конец... Нет, нет... Кто-то оберегал его... А то и просто стиснут горло сильными пальцами, а другой рукой — по­душку на лицо, да еще коленкой придавят, чтоб быстрей задохся... Нет, нет... Кто-то защищает его, кто-то не даст погибнуть!.. Успокоился, всем существом доверился это­му кому-то, неведомому, и, расслабленный, разом ощу­тил, как устал.

Хорошо было в чистой постели, и он, неслышно вздохнув от избытка чувств, пристроил щеку на ладони, погрузился в безмятежный сон.

...Кто-то любил его.

По ночам Краса-город обходил человек. Низко­рослый, короткорукий, он то натужно приподнимал к груди тяжелый фонарь с трепетным пламенем и ози­рался, напряженно щурясь, то, пригнувшись, светил на булыжную мостовую, не валяется ли там что, потом рас­прямлялся, шел дальше, шаркая своими непомерно боль­шими башмаками, подаренными кем-то из милости. Зи­мой он ютился в дощатой халупе, а когда очень мерз, разводил возле нее огонь и отогревал окоченевшие пальцы. В ненастную ночь с головой укрывался мешком и, сгорбленный, брел под дождем, обходя город. Время от времени заглядывал в свою лачугу, освещал большие песочные часы и снова ковылял по улицам, возвещая: «Два часа ночи, в городе все спокойно...» Летом человек всю ночь проводил на улице, смущенно всматриваясь в темные окна, и, когда раззванивались часы, выкрики­вал, размахивая фонарем: «Четыре часа ночи, в городе все спокойно...» Но за одним окном приглушенно рыда­ла женщина, видимо уткнувшись лицом в подушку, за другим — звякала, разбившись, посуда, по шторе третье­го металась тень, кто-то стенал у постели больного ре­бенка, а Леопольдино, ночной врун, заслышав дальний звон часов, смущенно выкрикивал, замкнув ладони у рта: «Три часа но-очи, в городе все спокойно...» Иногда навстречу Леопольдино брел, спотыкаясь и шатаясь, пьяный, и страж прятался за ближайший дом, пряча фо­нарь под свой длинный балахон... Иногда боязливо семе­нила, постукивая каблучками, оробевшая в темноте жен­щина, из тех, что считались в Краса-городе скверными и до которых так падки были мужчины. Леопольдино их тоже сторонился; фонаря, правда, не прятал, но глаза отводил... Потом рассветало... Краса-город выявлялся из мрака со всеми своими пороками и добродетелями, горе­стями и радостями, со своими розовыми и голубыми до­мами, и Леопольдино, иззябший, измученный, разбитый бессонной ночью, восклицал с непонятной радостью: «Шесть часов у-утра, в городе все спокойно...» — и отправ­лялся спать в халупу, когда все другие, лениво потяги­ваясь и позевывая, открывали глаза...

«Где я?»

Он был в комнате Артуро.

ВТОРОЙ ДЕНЬ

В комнате Артуро был он.

Нежась на широкой постели, лишь теперь почувство­вал чуждую, непривычную мягкость пружинной кровати. Потянулся блаженно и вспомнил, сунул руку под подуш­ку — все десять драхм лежали на месте. Прощупал кар­маны брюк — нашел и ту одну драхму. Успокоился и снова натянул одеяло на плечи. Обвел взглядом комна­ту — на потолке темнело расплывшееся пятно. Доменико долго разглядывал его, и само собой проступило знако­мое лицо — ясно обозначились глаза, нос, борода... и губы могли быть такими вот, поджатыми.

Встать не решался, спали, вероятно, еще хозяева, не доносилось ни звука. Но и лежать дольше стало невмо­готу.

Оглядел незнакомые вещи. В Высоком селении не до­водилось видеть ни подобных стульев, ни такого стола, ни такой изящной серебряной чаши... Нет, не мог больше лежать, встал, босой прошел к двери, чутко прислушал­ся, посмотрел в замочную скважину — за дверью выжи­дательно стоял Артуро.

Доменико кашлянул.

— Проснулись, сеньор?

Доменико одним махом очутился в кровати.

— Да, давно уже...

— А я на цыпочках хожу, боюсь потревожить, — весе­ло сказал Артуро, распахивая дверь. — Как спалось, сень­ор? Прекрасно? Завтрак подать в постель?..

— Нет, зачем, — смутился Доменико. — Не больной я.

— Как угодно, мой юный сеньор, — и Артуро покло­нился, улыбаясь, но, когда Доменико натянул рубаху, брюки и сунул ноги в истоптанные постолы, улыбка его сменилась изумлением.

Доменико обернулся к нему и, хотя Артуро мгновен­но отвел глаза, все понял, спросил нерешительно:

— Здесь, в вашем городе... можно приобрести оде­жду?

— Почему же нет, как же нет, — оживился Артуро. — Были бы драхмы, простоквашу из птичьего молока до­стану, не то что одежду.

— Сколько понадобится?

— На обычную, какая на любом почтенном горожа­нине, и одной драхмы сполна хватит, а если не пожалее­те еще две драхмы, я вам одежду приобрету — слепой заглядится.

— Нет, такую не надо, — замотал головой Доменико.

Оставшись один, Доменико сгреб звонкие монеты из-под подушки, сунул их в карман брюк и вышел на веранду — светило солнце. Спустился в нижнюю комна­ту; там уже накрыт был стол, поразила непривычно кра­сивая посуда на белоснежной скатерти.

— О, пожаловали, сеньор? Моя супруга Эулалиа.

— В добрый час приход ваш, сеньор, — женщина слег­ка коснулась подола длинного платья, грациозно присе­дая.

— Здравствуйте, — ответил Доменико.

Женщина опешила. Метнула взгляд в Артуро и поки­нула комнату, оскорбленно вскинув голову.

— Ничего, сеньор, ничего, пустяки... Не стоит внима­ния.

— Какие пустяки?

— Видите ли, сеньор, приветствуя женщину, мужчине следует щелкнуть каблуками и отвесить поклон. Ничего, не принимайте близко к сердцу...

Доменико смутился.

— Я... я не знал. Пойду и... Как надо сделать?

— Вот так... Но сейчас не стоит к ней идти. Прошу завтракать. Вот хлеб, сыр, масло, мед... Яйца вкрутую изволите или всмятку?

— Все равно.

— Вот вам, пожалуйста, любые. Это рюмка-подстав­ка, чтобы не держать в руке. — И ни с того ни с сего громко затянул: — Зачем тебе серебро и злато, когда не­чего есть! — Высоко поднял руку. — Куда нужнее вареные яйца-а-а! — Набрал в легкие воздуха и грянул на высокой ноте: — А-а!..

Доменико оторопел, но Артуро спокойно — что тут-де особенного — указал рукой: