Л Климович - Книга о коране, его происхождении и мифологии

• Название: Книга о коране, его происхождении и мифологии
• Автор: Л Климович
• Жанр: Религия

---

Еще в IX веке, особенно в правление халифа Мамуна (813-833), когда учение мутазилитов стало государственным вероисповеданием, в дискуссиях о добре, зле и т. п., устраивавшихся в Багдаде и других центрах Аббасидского халифата, принимали участие и иноверцы, в том числе ученые из христиан и зороастрийцев. В это же время на арабский язык переводилось немало произведений древнегреческих, сирийских, индийских и других авторов. Писались иноверцами и новые произведения. Одним из них явилась книга некоего мага Мартанфарруха "Истолкование, устраняющее сомнения" ("Шканд гуманик вичар"), написанная, как предполагают, около середины IX века. В этой книге с позиций здравого смысла подвергнуты острой критике представления о единстве бога, его всемилостивости, о грехопадении и другие представления не только христиан, манихейцев, иудеев, но и мусульман. Рукопись этой книги сохранилась не полностью, но и то, что дошло до нас, весьма выразительно. Так, говоря о единстве бога, автор не допускает возможности, чтобы из одного источника - единого бога - шло "и горе, и грех, и правда, и ложь, и жизнь, и смерть, и добро, и зло". Почему, говорит Мартанфаррух, всемилостивый бог допускает к своим созданиям зло - чертей и дьявола, адские исчадия? "Если он этого не знает, то где же его: премудрость и всезнание? Если же он не хочет отдалить от своих созданий вред и зло и дать каждому в отдельности благо, то куда делись его справедливость и правосудие? Если он не дал этого, так как не мог, то в чем же его всемогущество?"

Рационалистические доводы приведены Мартанфаррухом и при критике сказаний о грехопадении и предшествовавшем ему эпизоде с Адамом, которому бог "по причине дружбы и уважения заставил поклониться величайших ангелов и многих служителей своих". Затем бог послал этого мужа "в райский сад, дабы он занимался там садоводством и питался всеми плодами, кроме плодов того дерева, о котором он (бог. - Л.К.) сказал: "Не ешь!" И приготовил он для того мужа искусителя и соблазнителя и впустил его в сад...".

Зачем, спрашивал Мартанфаррух, бог позволил первым людям, соблазненным обманщиком, поесть запретных плодов в райском саду, а потом за это их наказал? "А затем, почему же он не сделал этот сад столь хорошо и прочно огражденным, чтобы тот обманщик (змей, дьявол. Л.К.) не мог туда пробраться? И еще. Если он все это знал и хотел, чтобы это случилось, то недостойно это его, чтобы при своей мудрости и воле он сотворил нечто, о чем потом пожалел, и чтобы воле и приказу его сопротивлялись и враждовали с его пророками и исполнителями его приказов..."

Именно в этих простых, логичных доводах, берущих начало в суровой действительности феодального общества, следует искать и корни тех сомнений, которые столь строго возводил к "первопроклятому", Иблису, аш-Шахрастани. На наш взгляд, критика Мартанфарруха весьма точно и проникновенно охарактеризована известным востоковедом Е.Э. Бертельсом (1890-1957): "Здесь ни разу не назван ни ислам, ни Коран, но вместе с тем очевидно, что для подрыва авторитета коранического предания автор умышленно не ссылается на какие-либо священные книги, не опирается на древние учения, а критикует его с точки зрения здравого смысла, рационалистически, методами, показывающими знакомство с классической диалектикой"[Бертельс Е.Э. Избранные труды. История персидско-таджикской литературы. М., 1960, с. 123.].

В XII веке, когда писал аш-Шахрастани, критика идеи первородного греха, за который Адам и его жена были изгнаны из рая, обосновывалась уже и социальными мотивами. К этому времени и жена Адама, ни разу не названная по имени в Коране, стала именоваться Хавой (Хавва), а плоды с коранического райского "дерева" определены как колосья пшеницы, пшеничное зерно. И вот замечательный поэт из Ширвана Афзальаддин Хакани (1121-1199), немало видевший человеческого горя в родном Азербайджане и за его пределами, с горечью отметил, что грехопадение и понесенное за него от Аллаха наказание ничего не изменили, - люди и в годы жизни поэта, как и он сам, страдали из-за хлеба, вернее, из-за того, что его не хватало.

Был изгнан Адам из Эдема за зернышко райской пшеницы.

Достоинство вынужден был я свое потерять из-за хлеба.

О боже! Ты знаешь о муках моих и муках Адама!

Ты сам прогневись на пшеницу, чтоб нам не страдать

из-за хлеба.

(Перевод В. Державина)

Эта мысль и через века волновала тех, кому, подобно Хакани, было мучительно унижаться ради "белого хлеба властителей с черной душою". И вновь они не могли не вспомнить, что изгнание Адама, вопреки благочестивым проповедям и сказаниям, не принесло людям пользы. Живший в Индии выдающийся поэт и мыслитель Мирза Абдулкадир Бедиль (1644-1721), придерживаясь традиции, восходящей к Хакани, рассказал в четверостишии о нищете и бедствиях, царивших в его время:

Бедный Адам - он страдать на земле обречен.

Чем, кроме смерти, он будет от смерти спасен?

Райской пшеницы поел он вчера - пострадал,

Есть ему нечего ныне - страдает от этого он.

(Перевод Л. Пеньковского)

Да, сказание Корана об Адаме и его жене, не знавших в раю голода, не замечавших наготы, не страдавших от зноя и жажды (20: 116-117), обращает взгляд человека не вперед, в будущее, а назад, в прошлое. Будто счастливый период истории человечества, его "золотой век" остался позади.

Этот рассказ, имеющий сходство с библейским, дает искаженное, идеализированное представление о первобытном обществе. "Что первобытный человек получал необходимое, как свободный подарок природы, - писал В. И. Ленин, - это глупая побасенка... Никакого золотого века позади нас не было, и первобытный человек был совершенно подавлен трудностью существования, трудностью борьбы с природой"[Ленин В.И. Полн. собр. соч., т: 5, с. 103.].

Позднейшее предание ислама развило учение об оставшемся позади "золотом веке". Так, слова Корана о том, что Адам и его жена до грехопадения не замечали наготы, послужили поводом для рассказа, будто Адам был введен в рай в одежде. Аллах-де после сотворения и одушевления Адама обрядил его в райские одежды, а ангелы, усадив на трон, сто лет носили Адама на своих плечах по небесам. Затем Аллах сотворил для Адама крылатую лошадь из белого мускуса, названную Маймуна (счастливая); одно крыло у нее было из жемчуга, другое - из коралла. Ангелы Джибриль, Микаиль и Исрафиль, усадив на Маймуну Адама, вновь катали его по всем небесам. Нетрудно заметить, что в этом предании, изложенном, например, в не раз издававшейся на арабском языке книге "Дакакиль-ахбар ва хакаик аль-игтибар" кадия Аби Абдуллы Кулаги, миф переплетен с элементами сказки, в жизни создателей которой - кочевников лошадь имела большое значение. Свое желание возможно скорее преодолевать пространство они выразили в красочном образе крылатого коня (вспомним "тулпар" в сказках народов Средней Азии и Казахстана).

Однако, если в народном творчестве этот сюжет, как правило, возвеличивает творческие силы человека, его разум, благородство, стремление к взаимной выручке, гуманность, то в Коране эти светлые чувства затенены, принижены мыслью о том, что, сколько бы человек ни старался, ничего хорошего он не создаст. Ибо, как гласит "слово Аллаха", "знайте, что жизнь в здешнем мире есть обманчивая утеха, обольщение, суетный наряд, тщеславие между вами, желание отличиться множеством имущества и детей: она подобна тем произрастаниям при дожде, которые собой пленяют земледельца, потом увядают, после того видишь их пожелтевшими, напоследок делаются сухими стеблями... Жизнь в здешнем мире есть только обманчивое наслаждение" (57:19-20).

Эти мотивы Корана отражают настроения людей, видевших, что народ томится в нищете и голоде, тогда как захватившая власть знать чинит насилие и самоуправство, поддерживает рабовладельцев и ростовщиков, продажность и корыстолюбие. Но эти люди не находили выхода из тяжелого положения. Такое случалось в истории разных стран и народов.

Обилие в "слове Аллаха" подобных настроений, связанных с обещаниями близких перемен в жизни арабов и наступлением "конца мира", светопреставления, привело отдельных исследователей к выводу о том, что Коран (за исключением тех его мест, которые имеют законодательный характер и по времени своего происхождения являются более поздними) есть новый "Апокалипсис", "откровение о конце мира". Этот взгляд развит французским исламоведом Полем Казанова в его книге "Mohammed et la fin du monde" (Paris, 1911) и затем нашел отражение в некоторых работах упоминавшегося выше египетского ученого и писателя Таха Хусейна. Любопытно в этом смысле и "важное примечание" А. Массэ, сделанное им при анализе Корана периода "до хиджры" в книге "L'lslam" (Paris, 1930, р. 82; ср. 2-е изд. русского перевода с 6-го французского издания: Массэ А. Ислам. Очерк истории. М., 1963, с. 78): "...прежде всего, главная идея Магомета была не провозглашением единобожия, но объявлением приближения последнего часа..." На наш взгляд, едва ли правильно отделять проповедь о "приближении последнего часа", имевшую место в период возникновения ислама, от провозглашения единобожия. К тому же мессианские и эсхатологические места Корана, часть которых, безусловно, древнего происхождения, могли быть затем усилены при его редактировании, расстановке в нем диактрических знаков, оформлении как книги. Нужно иметь в виду, что ожидания наступления "последнего часа" и связанных с ним крутых перемен не раз были и позднее, например, вера в то, что Халифату арабов суждено просуществовать лишь сто лет. Известно, что подобный "религиозный психоз" наблюдался и в католических странах Западной Европы накануне 1000 года.