Александр Климов - Звёздный зоопарк

• Название: Звёздный зоопарк
• Автор: Александр Климов
• Жанр: Научная Фантастика

---

Климов Александр & Белогруд Игорь Звёздный зоопарк

Александр Климов, Игорь Белогруд

Звёздный зоопарк

Вы, конечно, удивитесь и скорее всего мне не поверите. Я бы и сам не очень-то поверил человеку, рассказавшему мне такую историю. Тем более что я даже не исследователь-межпланетчик, а простой лаборант.

Работаю я в зоопарке смотрителем отделения каракатиц. Но зоопарк не простой, а звездный.

Это огромная космическая станция, повисшая в пустоте где-то посередине исследуемого сектора галактики и похожая с расстояния на макет кристаллической решетки. Это сотни километров металлических коридоров, маленькие электромобильчики, заменяющие обслуживающему персоналу собственные ноги, искусственная гравитация, вольеры, клетки, кормушки и... тысячи самых разнообразных существ, привезенных автоматическими разведчиками с новых планет. Среди них попадаются довольно милые зверушки, например мои каракатицы, но это уж кому как повезет.

Вообще-то, в смотрители я попал по ошибке. Я только-только закончил курсы лаборантов-химиков и как раз ожидал рейсе на Промакс, коротая время в буфете космопорта, когда меж столиков пробрался толстый растрепанный человек и истошно завопил:

"Лаборант Иванов! Срочно следуйте за мной. Звездолет отправляется через пять минут!"

Я срочно последовал за толстяком и лишь через четверть часа обнаружил, что лечу к звездному зоопарку. Это происшествие открыло мне, что лаборанты Ивановы встречаются несколько чаще, чем я предполагал.

Возвращаться из-за меня, выйдя на трассу, естественно, не стали. Растрепанный заведующий кадрами тяжело вздохнул, но уже через минуту уговорил меня принять отделение каракатиц. Я согласился. Звездный зоопарк - это звучало так романтично...

Но романтика кончилась в первый же рабочий день. Правда, мне повезло: каракатицы, как их называли запросто, а по-научному - животные с труднопроизносимым названием, отличались мирным нравом и устойчивым добродушием. Их привезли с планеты Бромб, атмосфера и тяготение которой почти ничем не отличаются от земных. Ребята мне очень завидовали: многим из них приходилось день-деньской просиживать в барокамерах или плавать в аммиачных бассейнах вместе с прожорливыми гильдинскими тюленями.

Но и с моими подопечными скучать не приходилось. Они постоянно требовали пищи и нисколько не заботились о поддержании в вольере чистоты и порядка.

Кроме того, они любили петь. Я затыкал уши ватой, но каракатицы это сразу замечали и, чтобы не лишать меня удовольствия, тут же принимались визжать с удвоенной энергией.

Обязанности мои при внешней простоте отличались трудоемкостью. Экс-смотритель отделения за два часа ввел меня в курс дела и побежал подписывать обходной лист.

Но, честно говоря, в зоопарке мне понравилось. Я подружился с ребятами, записался в секцию настольного тенниса и отпустил бороду. Через три месяца я так изучил станцию, что с завязанными глазами смог бы найти отсек каракатиц, панцирных бегемотов или каких-нибудь электрических кур.

А в тот памятный день я сидел возле вольеры и сочинял стихотворение для нашей стенной газеты "Веселая рептилия". Я поглаживал бороду, грыз карандаш, смотрел в потолок, но никак не мог придумать рифму к слову "жабры". В голову лезли какие-то "швабры", которые никак не хотели вписываться в выстраданный мной сюжет. В вольере шла обычная возня.

Собственно, вольеры в традиционном понимании этого слова не было. Была просторная комната с кондиционерами, пол которой перекрывался слоем искусственного грунта. По пластмассовым свайкам взбирались гирлянды голубого бромбского вьюнка, разраставшегося под потолком в пышную ажурную кровлю. Сверху веером расположились двенадцать мощных кварцевых ламп, поддерживающих жизнедеятельность каракатиц и со временем окрасивших мое лицо и кисти рук в цвет крепко заваренного чая.

Каракатицы, зелененькие, как молодые огурчики, покачивали овальными глянцевыми головками и задорно подпрыгивали на четырех упругих щупальцах. Их большие синие глаза тряслись на тонких антеннках и при особенно сильных прыжках стукали владельцев по головам.

Площадку огораживала стена из шести рядов оголенного провода, оставлявшая небольшое пространство для моего стола, ведер, щеток и комбинезонов. Каракатицы пролезали через любую щелку, но как огня боялись проводов под напряжением. Учитывая их миролюбивый нрав, их вполне можно было бы держать и без

ограды, и если это и делалось, то только для того, чтобы любопытные четырехножки не просочились в клетки каких-нибудь не очень разборчивых в пище хищников.

К ограде припрыгала Машка - моя любимица. Она остановилась в полуметре от стены и осторожно просунула антеннки между проводами. Глазки свесились и заглянули ко мне в листок. Каракатица задумалась, механически пережевывая стебель вьюнка. Я подул на влажные глазки-капельки, и Машка, обиженно пискнув, унеслась в общую свалку.

Рифма не находилась, я вконец разозлился и порвал листок на мелкие клочки.

Психологи утверждают, что для снятия нервного напряжения и чувства неудовлетворенности полезно считать слонов, баранов... и просто одинаковые, похожие друг на друга предметы. Слонов у меня не было, и для успокоения я принялся пересчитывать каракатиц. Раньше их у меня было пятьдесят штук, затем двух увезли на Землю, так что на тот день в вольере должно было резвиться сорок восемь огуречных четырехножек. Я закончил подсчеты и не поверил глазам: между зарослями вьюна прыгало сорок девять каракатиц! Я пересчитал еще раз. Затем еще и еще... Их было сорок девять! Если бы одно животное исчезло, это все-таки как-то можно было объяснить. Могла ведь какая-нибудь шалунья удрать из электрической клетки, заглянуть в отсек хищников и закончить свою жизнь в необъятном желудке летающей крысы с планеты Гефест? Но появление лишней особы...

Для верности я сверился в журнале передачи дежурств. Сорок восемь! Не мог же кто-то пронести каракатицу под халатом и выпустить ее в вольеру ради шутки?

Я позвонил на пункт приема, где мне с иронией сказали, что с Бромба уже три месяца ничего не поступало.

Родиться сорок девятая четырехножка за то время, что я сочинял стихи, определенно не могла. Каракатицы несут салатовые граненые яички, которые высиживают никак не меньше шести месяцев. Я пробрался в вольеру и стал пристально изучать своих питомцев. Вдруг к Машке подскочила маленькая блестящая каракатица, приложила щупальце к ее голове и тут же умчалась в заросли вьюнка.

И тут случилось неожиданное. Машка замерла, неуверенно повела глазками и, завалившись на бок, пошла по какой-то странной кривой. Я вскрикнул, бросился вперед, но было уже поздно: каракатица налетела на оголенные провода и, обмякнув, повалилась на пол. Машка была мертва. Ее глазки затянуло белой мутью, а антеннки обвисли, вытянувшись желтыми ниточками. Каракатицы никогда и близко не подходили к проводам под напряжением. Они улавливали даже очень слабое электромагнитное поле и болезненно реагировали на его повышение.

Я был в панике: сначала неизвестно откуда появляется лишнее животное, а затем совершенно противоестественным образом, погибает милая, сообразительная Машка. Видимо, только моим возбужденным состоянием и можно объяснить то, что я отважился позвонить самому директору зоопарка.

Трубка прохрипела что-то неразборчивое, и послышались гудки

отбоя.

Надо отметить, что директора Ганса Пфаффа на станции побаивались. Он был строг, педантичен и сух. Казалось, его взгляд проникает в глубины сознания и, не обнаружив там ничего интересного, устремляется в заоконные пейзажи.

Через несколько минут дверь отделения распахнулась и в комнату въехали на маленьких электромобильчиках тощий Ганс Пфафф со своим оруженосцем завхозом Аполлинарием Кышмарским.

Пфафф выстрелил в меня лазерным взглядом, а Кышмарский оглядел отсек с явной подозрительностью.

Я выскочил из-за стола и принялся сбивчиво докладывать о таинственном происшествии, имевшем место в моем владении. Глаза директора бегали из стороны в сторону, и я догадался, что он пересчитывает каракатиц. Наконец я закончил рассказ, и в комнате повисла напряженная тишина.

Директор кашлянул и скрипуче проговорил:

- Объявляю вам выговор за гибель животного. И за неумение

считать хотя бы до пятидесяти.

Автомобильчики развернулись и, бибикая, выехали в коридор. Завхоз Аполлинарий на минутку обернулся и выразительно постучал себя пальцем по виску. Потом машины растворились в полумраке тоннеля.

Я был сбит с толку и лишь спустя некоторое время догадался

заново пересчитать каракатиц.

Их было снова сорок восемь!

Все оставалось по-прежнему: Машка лежала у оголенных проводов, остальные четырехножки резвились в зарослях вьюнка, но всех теперь их было столько, сколько и положено,- сорок восемь! Мне сразу стала понятна реакция Пфаффа на мой рассказ. Сорок девятая каракатица появилась ниоткуда и исчезла в никуда...