Феликс Кривин - Жизнь с препятствиями

• Название: Жизнь с препятствиями
• Автор: Феликс Кривин
• Издательство: У-Фактория
• Жанр: Юмористические стихи
• Год: 2002
• ISBN: 5-94799-059-8

Почему смеется Кукабарра? Это тем более непонятно, что в лесах, где живет эта птица, гораздо больше страшного, чем смешного. Но она смеется утром, в обед и вечером, потому что "если хорошо посмеяться, то вокруг станет больше смешного, чем страшного".

Известный писатель Феликс Кривин тоже предпочитает смеяться, но не для того, чтобы не бояться жить, а потому что шутка — союзница правды, которая одевает ее так, что невозможно узнать. Это очень важно для автора, так как жизнь часто похожа на маскарад, где пороки прячутся под масками самых безобидных и милых существ — овечек и зайчишек.

Вошедшие в сборник рассказы, сказки и стихи очень разнообразны: автор рассматривает проблемы микро- и макрокосмоса, переосмысливает исторический и литературный опыт человечества. Поэтому из книги можно узнать обо всем на свете: например, почему впервые поссорились Адам и Ева, как умирают хамелеоны, и о том, что происходит в личной жизни инфузории Туфельки…

---

Кривин Феликс Давидович Жизнь с препятствиями

Доля шутки — доля правды

У каждой шутки доля правды — такая же, как у правды, нелегкая судьба. У каждой, которая связывает свою судьбу с правдой. Зачем?

Зачем ей, беспечной дочери вымысла, брать на себя чужие заботы? Зачем связываться с правдой, которая зачастую не приносит радости — ей, приносящей всем только радость?

Правду хотя и уважают, но многие недолюбливают. А шутку любят все, хотя особого уважения к ней не питают.

Вот тут-то и соединяются любовь и уважение, которыми издавна пользуется юмористическая и сатирическая литература. Если больше шутки — юмористическая, если больше правды — сатирическая…

Две неравные части, две равные участи. Две доли в — разных значениях: доля-часть, вырастающая в долю-участь.

И тут не забыть бы еще одно родственное слово: участие. Участие — со-действие и участие — со-чувствие.

Впрочем, такие времена никогда не настанут. Сатире смелость будет нужна всегда — чтобы не бить лежачего, за что осуждал ее еще Добролюбов, а критиковать тех, кто стоит, и не просто стоит, а стоит у власти.

В сказках Салтыкова-Щедрина правда и шутка существуют как бы отдельно друг от друга: правда отступает на второй план, в подтекст, а шутка остается полновластной хозяйкой в тексте. Но она не хозяйка. Она делает лишь то, что ей правда подсказывает. И прикрывает она собой правду так, чтоб ее, правду, можно было лучше увидеть.

Заслонить так, чтоб можно было лучше увидеть, — в этом и состоит прием аллегории. Скрыть, чтобы выпятить. Затушевать, чтобы подчеркнуть.

Такая это математика: шутку пишем, правда в уме. Поэтому сказка, что бы в ней ни было напридумано, не фантастическая, а вполне реалистическая литература.

У Чехова шутка сливается с правдой, растворяет ее в себе или сама в ней растворяется. Когда шутка растворяет в себе правду, хочется больше смеяться, а когда она сама в правде растворяется, становится грустно, смеяться уже не хочется, хотя нам вроде бы рассказывают смешное. Это у нас пошло еще от Акакия Акакиевича: вроде бы смешной человек и все над ним у Гоголя в повести смеются, а нам почему-то смеяться не хочется. И смешно — а смеяться не хочется.

В рассказах раннего Чехова, во многих рассказах Аверченко, Тэффи, Бухова правда растворяется в шутке до того, что над ней уже можно не задумываться. Поэтому эти рассказы такие смешные: смеешься ведь тем больше, чем меньше задумываешься.

А в рассказах зрелого Чехова шутка растворяется в правде и становится почти совсем незаметной. Попробуйте посмеяться над рассказами «Ванька» или «Тоска». Если у вас получится, плохо ваше дело!..

Бессмертен юмор. И тем бессмертней, чем трудней и смертельней времена, чем неблагоприятней они для юмора.

А они бывали весьма неблагоприятными. Потому что доля шутки — доля правды.

И бывало шутке трудно, и бывало невесело. Как правде.

И запрещали ее, и гнали, и преследовали. Как правду.

И отправляли в ссылку, и заточали в крепость. Как правду.

И притесняли, третировали, зажимали ей рот.

Времена ведь как люди: они любят посмеяться над другими временами, но не терпят смеха над собой. Время Щедрина охотно смеялось над временем Гоголя, время Чехова — над временем Щедрина. И даже заявляло, что ему нужны Щедрины. Не Чеховы, не Аверченки, а именно Щедрины.

И оно их имело. Потому что и Гоголь, и Чехов, и Щедрин смеются и над грядущими временами. Какое время ни наступит, сатирики прошлого смеются и над ним.

Вот почему юмор бессмертен.

Когда у старика Демокрита спросили, как он понимает истину, он ответил коротко:

— Я смеюсь.

1988

Ньютоново яблоко

Административное рвение

Сплетня

Очки это видели своими глазами…

Совсем еще новенькая, блестящая Пуговка соединила свою жизнь со старым, потасканным Пиджаком. Что это был за Пиджак! Говорят, у него и сейчас таких вот пуговок не меньше десятка, а сколько раньше было — никто и не скажет. А Пуговка в жизни своей еще ни одного пиджака не знала.

Конечно, потасканный Пиджак не смог бы сам, своим суконным языком уговорить Пуговку. Во всем виновата была Игла, старая сводня, у которой в этих делах большой опыт. Она только шмыг туда, шмыг сюда — от Пуговки к Пиджаку, от Пиджака к Пуговке, — и все готово, все шито-крыто.

История бедной Пуговки быстро получила огласку. Очки рассказали ее Скатерти, Скатерть, обычно привыкшая всех покрывать, на этот раз не удержалась и поделилась новостью с Чайной Ложкой, Ложка выболтала все Стакану, а Стакан — раззвонил по всей комнате.

А потом, когда Пуговка оказалась в петле, всеобщее возмущение достигло предела. Всем сразу стало ясно, что в Пуговкиной беде старый Пиджак сыграл далеко не последнюю роль. Еще бы! Кто же от хорошей жизни в петлю полезет!

Административное рвение

Расческа, очень неровная в обращении с волосами, развивала бурную деятельность. И дошло до того, что, явившись однажды на свое рабочее место, Расческа оторопела:

— Ну вот, пожалуйста: всего три волоска осталось! С кем же прикажете работать?

Никто ей не ответил, только Лысина грустно улыбнулась. И в этой улыбке, как в зеркале, отразился результат многолетних Расческиных трудов на поприще шевелюры.

Сила убеждения

— Помещение должно быть открыто, — глубокомысленно замечает Дверная Ручка, когда открывают дверь.

— Помещение должно быть закрыто, — философски заключает она, когда дверь закрывают.

Убеждение Дверной Ручки зависит от того, кто на нее нажимает.

Часы

Понимая всю важность и ответственность своей жизненной миссии, Часы не шли: они стояли на страже времени.

Пустая формальность

Гладкий и круглый Бильярдный Шар отвечает на приглашение Лузы:

— Ну что ж, я — с удовольствием! Только нужно сначала посоветоваться с Кием. Хоть это и пустая формальность, но все-таки…

Затем он пулей влетает в Лузу и самодовольно замечает:

— Ну вот, я же знал, что Кий возражать не станет…

Юбилей

Юбилей Термоса.

Говорит Графин:

— Мы собрались, друзья, чтобы отметить славную годовщину нашего уважаемого друга! (Одобрительный звон бокалов и рюмок.) Наш Термос блестяще проявил себя на поприще чая. Он сумел пронести свое тепло, не растрачивая его по мелочам. И это по достоинству оценили мы, благодарные современники: графины, бокалы, рюмки, а также чайные стаканы, которые, к сожалению, здесь не присутствуют.

Несправедливость

— Работаешь с утра до вечера, — сокрушался здоровый Зуб, — и никакой тебе благодарности! А испорченные зубы — пожалуйста: все в золоте ходят. За что, спрашивается? За какие заслуги?

Хлястик

— Замерзнет, небось, человек, — беспокоился Хлястик. — Руки, ноги, плечи поотмораживает. За поясницу-то я спокоен, здесь я лично присутствую. А как на других участках?

Модницы

Мухи — ужасные модницы. Они останавливаются возле каждого куска приглянувшейся им узорчатой паутины, осматривают ее, ощупывают, спрашивают у добродушного толстяка Паука:

— Почем миллиметр?

И платят обычно очень дорого.

Краеугольный камень

— Уголь — это краеугольный камень отопительного сезона, — говорил Кусок Угля своим товарищам по сараю. — Мы несем в мир тепло — что может быть лучше этого? И пусть мы сгорим, друзья, но мы сгорим недаром!

Зима была суровой, тепла не хватало, и все товарищи Куска Угля сгорели. Не сгорел только он сам и на следующий год говорил своим новым товарищам по сараю:

— …Мы несем в мир тепло — что может быть лучше этого? И пусть мы сгорим…

Краеугольный Камень оказался камнем обыкновенным.

Пробочное воспитание

В семье Сверла радостное событие: сын родился.

Родители не налюбуются отпрыском, соседи смотрят — удивляются: вылитый отец!

И назвали сына Штопором.

Время идет, крепнет Штопор, мужает. Ему бы настоящее дело изучить, на металле себя попробовать (Сверла ведь все потомственные металлисты), да родители не дают: молод еще, пусть сперва на чем-нибудь мягоньком поучится.

Носит отец домой пробки — специальные пробки, утвержденные министерством просвещения, — и на них учится Штопор сверлильному мастерству.

Вот так и воспитывается сын Сверла — на пробках. Когда же приходит пора и пробуют дать ему чего-нибудь потверже (посверли, мол, уже научился!) — куда там! Штопор и слушать не хочет! Начинает сам для себя пробки искать, к бутылкам присматривается.