Осама Дадзай - ЗАКАТНОЕ СОЛНЦЕ

• Название: ЗАКАТНОЕ СОЛНЦЕ
• Автор: Осама Дадзай
• Издательство: ГИПЕРИОН
• Жанр: Современная проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-89332-097-2

Дадзай Осаму, пожалуй, одна из самых трагических фигур в японской литературе XX века. Его трудно отнести к определённому литературному направлению. Многие называют его классиком «романа о себе» («ватакуси-еёсэцу»), другие говорят о близости к романтизму, но при том, что и то и другое, несомненно, присутствует в его творчестве, прозу Дадзая Осаму трудно вместить в узкие рамки одного жанра.

---

Мне как-то приснилось, что мы держим друг друга за руки. И я вдруг понял, что она тоже давно любит меня. Даже после пробуждения моя ладонь сохранила тепло ее руки, и я подумал, что не должен желать большего, что следует смириться. Вовсе не потому, что я страшился нарушить какие-то моральные нормы, нет, я просто ужасно боялся ее мужа, этого полубезумца, впрочем, даже и не «полу». Решив смириться, я постарался направить в другую сторону пламя, сжигавшее мою душу, пустился во все тяжкие, стал совершенно разнузданно и неистово распутничать, так что даже этот художник однажды ночью неодобрительно скривился, покосившись в мою сторону. Я делал все, чтобы избавиться от призрака этой женщины, постоянно преследовавшего меня, забыть ее, обрести свободу. Но напрасно. Наверное, я из тех мужчин, что способны любить только одну женщину, во всяком случае раньше я никогда не встречал столь же красивую и желанную. Это я могу сказать совершенно точно.

Дорогая сестра!

Хоть разок напишу перед смертью.

…Суга-тян.

Это ее имя.

Вчера я привез в наш дом совершенно не нужную мне танцорку (она глупа по самой своей сути), но я вовсе не собирался умирать сегодня утром. Я хотел сделать это в ближайшее время, но не сегодня. Эта девица очень наседала на меня, требуя, чтобы я куда-нибудь ее повез, а поскольку я и сам устал от разгульной токийской жизни, то решил привезти ее к нам, подумав, почему бы не провести несколько дней в сельской тиши с этой дурой. Я понимал, что тебе это будет неприятно, но все равно приехал. Но тут ты засобиралась к подруге в Токио, и я сообразил, что лучшего случая мне может и не представиться.

Мне всегда хотелось умереть в своей комнате, в нашем доме на Нисикатамати. Я приходил в ужас при мысли, что я могу умереть где-нибудь на улице или на дороге, и к моему трупу будут прикасаться праздные зеваки. Но дом на Нисикатамати перешел к другим людям, и мне ничего не остается, как умереть в этом сельском жилище, я вполне смирился и с этим, только до сих пор все не мог решиться, мне не хотелось делать это, когда в доме нет никого, кроме нас с тобой, ведь я знал, что ты первая обнаружишь тело, и хорошо представлял себе твой страх, твое отчаяние.

И вот такой шанс. Тебя нет, так что труп самоубийцы обнаружит эта дура — танцорка.

Вчера вечером мы долго пили, потом я уложил ее в европейской спальне на втором этаже и, постелив для себя в той комнате, где умерла мама, сел писать эти жалкие записки.

Дорогая сестра!

У меня нет больше никаких надежд. Прощай.

В конечном счете моя смерть вполне естественна. Ведь люди умирают не только ради идей.

И вот еще, мне очень неловко, но я хочу попросить тебя об одном одолжении. Мамино полотняное кимоно. Ты перешила его для меня, чтобы я носил его будущим летом. Прошу тебя, положи его ко мне в гроб. Мне так хотелось его надеть.

Уже рассвело. Прости, что причинил тебе столько мучений.

Прощай.

Вчерашнее опьянение прошло. Я умираю трезвым.

Еще раз прощай.

Сестренка!

Я все-таки аристократ.

8

Сон.

Все уходят, исчезают вдали, оставляя меня одну.

Выполнив формальности, связанные со смертью Наодзи, я около месяца жила в нашем холодном пустом доме. Потом, без всякой надежды, написала ему еще одно письмо, скорее всего последнее.

Похоже, и Вы меня бросили? Или, может быть, пытаетесь забыть?

И все же я счастлива. Кажется, мое желание исполнилось, и у меня будет ребенок. Я думала, что все потеряла, но эта крошечная жизнь, зародившаяся во мне, заставляет меня улыбаться, забывая о собственном одиночестве.

Не думайте, что я раскаиваюсь или считаю ужасной ошибкой случившееся со мной. Это не так. Недавно я поняла наконец, для чего все это нужно — войны, мир, торговля, профсоюзы, политика. Вы, наверное, этого так и не знаете? Тогда Вы всегда будете несчастны. Но я объясню Вам. Для того, чтобы женщины могли рожать прекрасных детей.

Я с самого начала знала, что не могу рассчитывать ни на Вашу доброту, ни на Ваше чувство ответственности. Передо мной стояла лишь одна задача — довести до успешного конца рискованную авантюру, на которую я отважилась во имя своей беззаветной любви. Мое желание исполнилось, и душа обрела покой — так спокойно бывает только лесное озеро.

Я победила.

Дева Мария понесла не от мужа своего, но, родив, она вряд ли лучилась от гордости и стала Богоматерью.

Я испытываю глубокое удовлетворение от того, что, без колебаний преступив старую мораль, смогла обрести прекрасного младенца. Вы, наверное, и впредь будете жить богемной жизнью, бормотать «гильотина, гильотина» и пьянствовать в кругу молодых людей и их подружек. Я и не прошу Вас отказываться от такой жизни. Возможно, для Вас она что-то вроде последней битвы.

Не хочу говорить Вам пустые банальности: «бросьте пить, подумайте о собственном здоровье» или «желаю Вам долгой жизни и творческих успехов». Не удивлюсь, если люди будущего скажут Вам спасибо не столько за ваши творческие успехи, сколько за то, что Вы ценой неимоверных усилий сумели-таки сохранить верность своей беспутной жизни.

Жертва. Жертва эпохи меняющихся моральных устоев. И Вы и я — жертвы.

Где она, где Ваша революция? По крайней мере, в мире, нас окружающем, все осталось по-прежнему, мы по-прежнему опутаны старой моралью. Пусть на поверхности моря и бушуют волны, на дне вода остается совершенно неподвижной, она словно погружена в глубокий, беспробудный сон, какая там революция!

Но я считаю, что в своем первом сражении сумела одержать хоть и маленькую, но все же победу над старой моралью. И впереди у меня еще много новых побед, я буду одерживать их вместе с моим ребенком.

Родить ребенка от любимого человека и воспитать его — вот моя революция!

Даже если Вы забудете меня, даже если своим пьянством сведете себя в могилу, я буду жить ради того, чтобы довести свою революцию до конца.

Один человек много говорил мне о Ваших дурных наклонностях, но именно Вы сделали меня сильной. Вы осветили радугой революции мою душу. Вы подарили мне цель, ради которой стоит жить.

Я горжусь Вами, и своего ребенка, когда он родится, тоже научу гордиться Вами.

Внебрачный ребенок и его мать.

Мы будем жить светлой жизнью, борясь со старой моралью.

Желаю и Вам продолжать Вашу борьбу.

Никакой революции пока нет и в помине. Похоже, что ей нужны новые, еще более достойные и благородные жертвы.

Жертвы — вот самое прекрасное, что есть в этом мире.

Я знаю и еще одну жертву, но вряд ли этот человек заслуживает Вашего внимания.

Уэхара-сан!

Мне больше не о чем просить[object Object] ради этого человека, этой жертвы, я обращаюсь к Вам с одной-единственной просьбой.

Не можете ли Вы устроить так, чтобы Ваша жена хоть один раз взяла на руки моего ребенка? И я бы тогда сказала ей:

— Это ребенок Наодзи, которого тайно родила ему одна женщина.

Зачем мне это нужно? Этого я никому не скажу. Я и сама этого не знаю. Но я очень этого хочу. Я хочу этого ради той не стоящей Вашего внимания жертвы, которую зовут Наодзи.

Вам это неприятно? И все же, надеюсь, Вы сумеете преодолеть себя. Вы не станете сердиться на брошенную и забытую Вами женщину за этот легкий и единственный выпад, который она себе позволила, и постараетесь выполнить ее желание.

Господину М. Ч. (Моему Чудаку)

7 февраля 1947 года

ПОСЛЕСЛОВИЕ ПЕРЕВОДЧИКА

Когда-то, еще студенткой, я работала переводчицей в Иностранной комиссии Союза Писателей, и мне посчастливилось познакомиться с некоторыми японскими писателями и критиками. Среди них был Окуно Такэо, от которого я впервые услышала имя Дадзая Осаму. На лекциях по японской литературе у нас в институте это имя если и упоминалось, то очень уж вскользь и скорее в отрицательном контексте — наркоман, поддерживал правительство во время войны и т. д. Оно не было под таким запретом, как имя Мисима Юкио, но все же его принято было избегать. И уж, разумеется, не поощрялись попытки переводить Дадзая Осаму на русский. Каким-то чудом проскочили два рассказа «Жена Вийона» и «Вишни».

Окуно Такэо много рассказывал мне о Дадзае как о лучшем прозаике XX века и подарил книгу его рассказов. Некоторые из них я попробовала перевести, позже они были опубликованы в сборнике японских новелл «Была любовь и была ненависть». Это был мой первый переводческий опыт. И, по существу, первая крупная публикация писателя.

Сейчас из двадцать первого столетия мы можем смотреть на двадцатое как на нечто завершенное и определенное в этой своей завершенности. Если раньше для нас, в нем живших, оно имело только начало, то теперь обрело и конец, мы видим его отстраненно, поражаясь его ёмкости и одновременно малости на фоне временной бесконечности.