Василий Еловских - Четверо в дороге

• Название: Четверо в дороге
• Автор: Василий Еловских
• Издательство: Южно-Уральское книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1978

В сборник вошли повести «Тепло земли», «Гудки зовущие», написанные на документальной основе, и рассказы. Первая повесть посвящена современной зауральской деревне, вторая — уральским рабочим тридцатых годов.

---

Она не была просто исполнителем, не та натура; нерешительность, неуверенность странным образом сочетались в ней с неуемной любознательностью и стремлением к новому. Сказала Ивану Ефимовичу:

— Труд рабочего мы стали учитывать точнее. Дополнительную оплату установили большую. Хорошо! Но все это, как бы сказать-то... в зародышевом состоянии. Нет, не то! Все это по-настоящему еще не налажено. Спустим директиву и — конец. Конечно, теперь свинарка знает, каково ее задание на месяц и на день, знает, сколько должна получить привеса и при каких кормах, сколько заработает, если выполнит нормы. И все другие рабочие получают задания! Но... Тут вот появляется зловещее «но»... Расценки и нормы не должны быть застывшими. Условия на разных фермах разные. Где-то свинарник новый, хорошо механизированный, а где-то развалюха. И земля не одинаковая. Конфигурация, размеры полей тоже разные. На одном лугу много травы, на другом мало. Все это надо учитывать при определении норм и расценок. Их следует периодически пересматривать, так как условия, от которых они зависят, все время меняются. В нормальную погоду одно, в засуху другое. Хлеба полегли, и нормы комбайнерам, естественно, следует снизить. Надо, чтобы на фермах ежемесячно составляли краткий отчет о работе каждого человека. То есть подводить итоги. По каждому рабочему и по ферме в целом. Подсчитать решительно все затраты, вплоть до стоимости медикаментов и величины амортизационных отчислений, определить, во сколько обошелся центнер привеса. Так у свинарок. У людей других профессий — свое.

Как меняется у нее лицо: только что было по-детски мягким, по-девичьи смущенным, а теперь напряжено, в складках у губ появилось что-то жестковатое, суровое. И Лаптев подумал удовлетворенно: «Эта девонька себя еще покажет, дай срок».

— Вы можете сказать, что подобной практики, такого подробного анализа итогов работы каждого человека еще нет нигде в совхозах.

— Зачем говорить, — засмеялся Лаптев. — Только дело вот в чем... Наши управляющие и бригадиры едва ли смогут по-настоящему сделать экономический анализ работы свинарки или механизатора. Без нас им не обойтись. Что вы скажете на это?

Она усмехнулась:

— Ваши вопросы похожи на экзаменационные.

— Ну зачем же!.. А все же, как мы думаем?

— Надо подготовить что-то вроде краткой инструкции. Ну пусть это будет называться, к примеру, формой экономического анализа. В общем, рассказать и показать, что делать и как делать. А на экономическом совещании обсудить.

«Молодчина!»

— У вас есть набросок?

Неопределенно пожала плечами: опять неуверенность.

Он тут же решил: поручить все Дубровской. И доклад на экономическом совещании пусть тоже сделает она. Понаблюдать, как пойдет у нее.

Полмесяца спустя, уже после того как прошло совещание с докладом Дубровской, когда все, что надо было, обсудили, что надо, сделали, Лаптев услышал через, открытые двери низкий голос главного экономиста.

— Вы что, не доверяете мне? На совещании молчали, будто в рот воды набрали. Почему не спросили, если не ясно?

«Управляющего отчитывает, — подумал Лаптев. — Грубовато. Хотя действительно, что сидел, зевал?»

— Нужен анализ, точнейший учет всех затрат труда и средств на единицу продукции. И глубокое, по-настоящему научное выяснение причин отставания. У одной свинарки большие привесы и экономия во всем, у другой привесы маленькие и перерасход. Расскажите отстающей, почему у нее мал привес, почему гибнут поросята, почему она слишком много расходует кормов. И если что-то не сможете сделать, позвоните, приеду.

«Пошло дело, пошло!..»

Вечерами Лаптев много читал. Любил читать. Как-то он просматривал скромно изданную в Тюмени более сорока лет назад книжонку, взгляд быстро скользил по желтоватым порванным страницам и вдруг замер: «Саночкин Степан Иванович». Он сначала даже не понял, почему среди множества фамилий, перечисленных в книжке, именно эта заставила его насторожиться.

«На подступах к Тюмени разгорелись кровопролитные бои. Особую смелость и отвагу в борьбе с беляками проявил красногвардеец-пулеметчик Саночкин Степан Иванович, бывший крестьянин-бедняк из деревни Травное... Погибли смертью храбрых... Похоронены в братской могиле...»

Да!.. Лаптев вспомнил, теперь он хорошо вспомнил: в краеведческом музее, куда он изредка захаживал, когда жил в городе, хранятся старые газеты со статьями о пулеметчике Саночкине. И есть!.. А есть ли?.. Есть, есть... фотография, на которой рядом с другими красногвардейцами стоит и он, Саночкин. Она выставлена в музейной витрине.

Надо узнать отчество шофера Митьки. Нет, Митька никак не может быть его сыном — слишком молод. Молод?.. Если человеку все трын-трава, он не шибко стареет. Сколько же шоферу лет?

На другой день Лаптев узнал: Митька по отчеству Петрович. Отец погиб в Отечественную, тогда же умерла и мать. Мальчишка воспитывался в детдоме. Родни у него нет.

И все-таки Лаптев решил показать Саночкину книжку.

— Читайте! Тут вот... Не о вашем ли родственнике написано?

Митька повертел в руке книжку.

— Дед, выходит.

— Как выходит? Он в Травном жил? И вы знали, что он был красногвардейцем?

— Говорили,, что служил в армии и погиб. А уж где погиб, я не знаю.

— А отца вашего как звать?

— Отца? Петр Степанович.

— В Травном, кроме ваших родственников, кто-нибудь еще носил фамилию Саночкин?

— Не, только мы. Я вообще никого не встречал с такой фамилией.

— Отец погиб на фронте?

— Там... На памятнике его фамилия.

Да, Лаптев читал фамилии рабочих совхоза, погибших в Отечественную войну, высеченные на гранитном постаменте, стоящем возле конторы, но почему-то не запомнил Саночкина.

«Неладно получилось», — подумал он огорченно и спросил у Митьки:

— Наверное, отец награжден был?

— Есть штук пять или шесть орденов и медалей.

— А можете сказать какие?

Молчит, хоть бы бровью повел.

— Значит, не знаете. Не интересовались.

«Ну и внук, ну и сынок! Какое равнодушие, будто разговор идет о ком-то постороннем».

Лаптев вышел из-за стола, встал возле Митьки, большой, угрожающий.

— Да как же это так? Люди знают твоего деда и почитают его, а ты, выходит, никогда не интересовался им. Ты даже не можешь сказать, какими орденами награжден твой отец. Какой же ты сын и внук после этого, черт тебя дери?!

— А что вы на меня кричите? — грубо спросил Саночкин, но в голосе его Иван Ефимович уловил — вот чудно! — какую-то теплоту и близость.

Лаптева удивлял этот человек: из такой семьи, а занимается торговлишкой, пьянствует, колобродит и слывет в поселке за шута горохового!

Перед Октябрьским праздником он увидел Саночкина в Доме культуры у стенда «Борцы за Советскую власть». Митька рассматривал фотографию, на которой был и его дед. Ее прислали в совхоз по просьбе Лаптева из Музея. Красногвардеец чем-то напоминал внука: такой же широколицый, такие же веселые глаза и улыбка, будто собирался кому-то сказать: «Давай уж, не заливай!» Митька был серьезен, даже хмур. Повернулся к директору: «Да!..»

Лаптев, конечно, и думать не думал, что несколько бесед исправят Саночкина и он станет по собственному Митькиному выражению «парнем на все сто», но ведь когда-то надо начинать это исправление.

8

Давным-давно прошла суетная страда, отшумели бесконечные, тягучие осенние дожди, отсвистели ветры ранней зимы, гнавшие редкие иглистые снежинки по иззябнувшим, голым полям, и однажды ночью на землю незаметно пал ослепительно белый снег.

Стало тихо, покойно; по-зимнему тяжело запели застывшие ворота, подозрительно громко заскрипел под ногами снег; дым из новоселовских труб ровными столбами тянулся к небу и на фоне свежего снега казался пугающе черным; по всему угадывалось, что легла долгая зима с шумными, ослепляюще снежными сибирскими вьюгами и крепкими морозами.

Зимние дни не принесли облегчения. Как и летом, у Лаптева было много дел. Интересно все же складывается жизнь... Ехал сюда зоотехником, бредил научными опытами, мечтал о диссертации. Видимо, мечта так и останется мечтой, а опыты... Что ж, опытов было много, только не по животноводству, как он предполагал, а по управлению производством. Уж так получилось. Да и можно ли назвать это опытами? Здесь он все старание подчинял одному: наладить руководство совхозом, определить, какова роль руководителей хозяйства, каково их место в коллективе. Ему кажется, что он подходил к этому почти подсознательно; просто хотел работать хорошо, нащупывая торную дорогу; не мог же он уподобиться тонущему, который хватается за соломинку, отталкивая бревно.

Надо найти каждому человеку нужное, подходящее место; ведь определился же Вьюшков... Найти место... Человек не сразу его находит сам: кто-то переоценивает свои силы, кто-то недооценивает; у людей разные желания и устремления, и не всегда эти желания и устремления согласуются с возможностями, не сразу, бывает, и возможности разглядишь в человеке...