Кристофер Хитченс - Бог не любовь: Как религия все отравляет

• Название: Бог не любовь: Как религия все отравляет
• Автор: Кристофер Хитченс
• Издательство: Альпина нон-фикшн
• Жанр: Религия
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-91671-092-2

Для Кристофера Хитченса, одного из самых влиятельных интеллектуалов нашего времени, спор с религией — источник и основа всех споров, начало всей полемики о добродетели и справедливости. Его фундаментальные возражения против веры и непримиримость со всеми главными монотеизмами сводятся к неумолимой убежденности:

«Религия отравляет все, к чему прикасается».

Светский гуманист Хитченс не просто считает, что нравственная жизнь возможна без религии, но обвиняет религию в самых опасных преступлениях против человечности. Российский читатель, во всем его мировоззренческом и поколенческом многообразии, имеет возможность согласиться или поспорить с доводами автора, в любом случае отдавая должное блеску его аргументации, литературному таланту, искренности и эрудиции.

---

Подозрение, что стихийные бедствия насылаются в наказание, полезно еще и тем, что оставляет широкий простор для интерпретаций. После Нового Орлеана, пораженного гибельным сочетанием застройки ниже уровня моря и равнодушия администрации Буша-младшего, я узнал от видного израильского раввина, что наводнение было наказанием за эвакуацию еврейских поселений из Сектора Газа. От мэра Нового Орлеана (который не слишком блистал при исполнении своих служебных обязанностей) я узнал, что оно было божьей карой за вторжение в Ирак. Выбирайте грех на свой вкус: именно так поступили «преподобные» Пэт Робертсон и Джерри Фолвелл после разрушения Всемирного торгового центра. В тот раз причину следовало искать в том, что Америка смирилась с гомосексуализмом и абортами. (Некоторые древние египтяне верили, что содомия вызывает землетрясения. Предвижу массовое возрождение таких взглядов, как только разлом Сан-Андреас в следующий раз вздрогнет под гоморрой по имени Сан-Франциско.) Когда развеялся дым на месте трагедии 11 сентября, оказалось, что из обломков торчат два куска искореженной арматуры в форме креста, и многие принялись гадать, что бы это значило. Учитывая, что поперечные перекладины всегда использовались в строительстве, было бы удивительно, если бы среди обломков не оказалось ни одного креста. Я, признаюсь, поразился бы, сложись обломки в звезду Давида или в звезду с полумесяцем, но такого пока не наблюдалось — даже там, где это впечатлило бы местное население. И потом, не стоит забывать, что чудеса, как нам говорят, случаются по велению всемогущего, всеведущего и вездесущего бога. Странно, что такой бог не смог устроить ничего пограндиознее.

В итоге все эти «доказательства» веры выставляют веру еще более слабой, чем она была бы сама по себе, безо всякой поддержки. Что безосновательно утверждается, бездоказательно и отвергается. Это особенно верно, когда «свидетельства» шиты жирными белыми нитками чьих-то интересов.

«Обращение к авторитету» — слабейший из аргументов. Он слаб, когда ссылаются на других («Писание говорит»), и еще слабей, когда говорящий ссылается на себя самого. Это подтвердит любой ребенок, слышавший от родителей: «Потому что я так сказал» (и любой родитель, ловивший себя на том, что невольно повторяет слова, которые сам когда-то находил крайне неубедительными). И все же требуется определенный «прыжок» иного рода, чтобы дойти до мысли, что вся религия придумана обыкновенными млекопитающими и не скрывает в себе никаких загадок. Неужели за ширмой волшебника Страны Оз действительно нет ничего, кроме блефа? Я всегда остро ощущал вес истории и культуры и потому не перестаю задавать себе этот вопрос. Неужели все это было зря — и титанические усилия богословов и книжников, и нечеловеческие старания художников, архитекторов, музыкантов отразить величие бога в чем-нибудь долговечном и прекрасном?

Вовсе нет. Мне не важно, сколько человек писало поэмы Гомера, и был ли Шекспир тайным католиком или тайным агностиком. Мой мир не рухнет, если в конце концов выяснится, что автором величайших трагедий, комедий и произведений о любви и морали все-таки был граф Оксфордский, хотя должен признать: мне важно единое авторство, и не хотелось бы, чтобы Шекспиром оказался Фрэнсис Бэкон. Как учитель нравственности, Шекспир гораздо выше Талмуда, Корана или любого другого рассказа о жутких сварах племен железного века. Но изучение религии приносит огромную пользу и нередко позволяет стоять на плечах выдающихся писателей и мыслителей, которые, безусловно, превосходили тебя в интеллекте, а иногда и в нравственности. Многие из них в свое время сбрасывали оковы идолопоклонства; многие даже рисковали жизнью, споря с единоверцами. Однако настало время, когда даже пигмей вроде меня, пользуясь плодами чужих трудов, знает больше, чем знали они, и видит, что оковы религии давно пора разорвать раз и навсегда. Текстология, археология, физика и молекулярная биология общими усилиями не только доказали лживость и человеческое авторство религиозных мифов, но и предложили более точное, более просвещенное понимание мира. Утрату веры могут компенсировать новые чудеса, гораздо более удивительные, и погружение в волшебные произведения Гомера, Шекспира, Мильтона, Толстого, Пруста. Их авторство тоже принадлежит человеку (хотя, бывает, слушаешь Моцарта и начинаешь сомневаться). Говорю это, как человек, переживший болезненный кризис и утрату собственной светской религии.

Когда я был марксистом, мои взгляды не были для меня предметом веры, однако я был убежден, что Марксу удалось сформулировать нечто вроде общей теории поля. Исторический и диалектический материализм был абсолютной истиной. В нем не было никаких элементов сверхъестественного, но был элемент мессианства (возможное наступление коммунистического царства на земле), и уж точно имелись свои великомученики, святые, догматики, а также (позднее) конкурирующие папские престолы, отлучающие друг друга от церкви. У него также были свои расколы, инквизиция и охота на еретиков. Я состоял в диссидентской секте, почитавшей Розу Люксембург и Льва Троцкого, и я готов подтвердить, что у нас были и свои пророки. Когда Роза Люксембург гневно вещала о последствиях Первой мировой войны, она казалась едва ли не смесью Кассандры и пророка Иеремии, а великолепная трехтомная биография Льва Троцкого, написанная Исааком Дойчером, так и называлась: «Пророк» (вооружающийся, разоружаемый и изгнанный). В молодости Дойчер учился на раввина, мог бы стать прекрасным талмудистом — как, собственно, и Троцкий. Вот как Троцкий предвосхищает гностическое Евангелие Иуды, описывая захват Сталиным власти в партии большевиков:

«Из двенадцати апостолов только Иуда оказался предателем. Но, окажись он у власти, он доказал бы, что предателями были остальные одиннадцать».

А вот жутковатый рассказ Дойчера о том, что произошло, когда силы, сочувствовавшие нацистам, вынудили норвежское правительство отказать Троцкому в политическом убежище и повторно его депортировать, обрекая на странствия и смерть. Во время встречи старика с норвежским министром иностранных дел Трюгве Лие и другими членами правительства происходит следующее:

Троцкий повысил голос настолько, что тот разносился по коридорам министерства:

«Это ваша первая уступка нацизму в собственной стране. Вы за это поплатитесь. Вы думаете, что вы свободны и вольны обращаться с политическим изгнанником, как вам заблагорассудится. Но грядет день — попомните мое слово! — грядет день, когда нацисты изгонят вас из вашей страны, всех вас…»

В ответ на это странное прорицание Трюгве Лие только пожал плечами. Но не прошло и четырех лет, как тому самому правительству действительно пришлось бежать из Норвегии от вторгшихся нацистов. И тогда, сгрудившись на морском берегу и нервничая в ожидании корабля, который должен 5ыл забрать их в Англию, министры и король Хааког с благоговейным ужасом вспоминали слова Троцкого, как сбывшееся проклятие пророка.

Троцкий обладал навыками эффективного материалистического анализа, позволявшими ему предвидеть события — далеко не всегда но порой с поразительной точностью. Кроме тоге, он совершенно точно чувствовал (это чувство выражено в работе «Литература и революция») неутолимое стремление бедных и угнетенных подняться над строго материальным миром и коснуться чего-то трансцендентного. Значительную часть своей жизни я разделял это чувство и до сих пор не вполне с ним расстался. Но однажды наступил момент, когда я более не мог, да и не желал защищаться от натиска действительности. Я признал, что марксизм знавал интеллектуальные, философские и этические победы, но все они остались в прошлом. Какое-то наследие героического периода, возможно, стоило сохранить, но факт оставался фактом: никакой карты будущего больше не было. Помимо этого, сама идея универсального решения всех проблем привела к чудовищным человеческим жертвам и к попыткам их оправдать. Те из нас, кто искал рациональную альтернативу религии, зашли в тупик не менее догматичный. Да и чего еще можно было ожидать от идеологии, созданной близкими родственниками шимпанзе? Непогрешимости? А потому, дорогой читатель, если вы добрались до этого места и обнаружили, что ваша вера иссякает, — на что я очень надеюсь — знайте, что мне, в определенной степени знакомы ваши ощущения. Бывают дни, когда мне не хватает моих былых убеждений, как может не хватать ампутированной руки. Но в целом я чувствую себя лучше, моя радикальность ничуть не уменьшилась, и смею вас заверить: вы тоже почувствуете себя лучше, как только отбросите догмы и позволите вашему освобожденному разуму думать самостоятельно.

Глава одиннадцатая Мутные истоки религии

В вопросах религии люди идут на самый изощренный обман и интеллектуальный подлог.