Эвелин Левер - Мария-Антуанетта

• Название: Мария-Антуанетта
• Автор: Эвелин Левер
• Издательство: Феникс
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1997
• ISBN: 5-222-00383-3

Жизнь французских королей, в частности Людовика XVI и его супруги Марии-Антуанетты, достаточно полно и интересно изложена в увлекательнейших романах А. Дюма «Ожерелье королевы», «Графиня де Шарни» и «Шевалье де Мезон-Руж».

Но это художественные произведения, и история предстает в них тем самым знаменитым «гвоздем», на который господин А. Дюма-отец вешал свою шляпу.

Предлагаемый читателю документальный очерк принадлежит перу Эвелин Левер, французскому специалисту по истории конца XVIII века, и в частности — Революции.

Для достоверного изображения реалий французского двора того времени, характеров тех или иных персонажей автор исследовала огромное количество документов — протоколов заседаний Конвента, публикаций из газет, хроник, переписку дипломатическую и личную.

Живой образ женщины, вызвавшей неоднозначные суждения у французского народа, аристократов, даже собственного окружения, предстает перед нами под пером Эвелин Левер.

---

Если дофин и проявлял живой интерес к своей супруге в обществе, то наедине его поведение оставалось весьма странным. «Я начинаю уставать от постоянного ожидания», — писала Мария-Терезия дочери. Весьма обеспокоенная холодностью принца, она посылает из Вены одного из своих врачей, которому, однако, также не удалось объяснить «странное супружеское состояние» молодых. Мария-Терезия, которая ничего не понимала в поведении принца по отношению к жене, спрашивала себя, «не являются ли те дурные принципы воспитания, которые были внушены дофину, причиной его неполноценности». «Поведение, по меньшей мере, необъяснимое», — явно лицемерил Мерси, поскольку испанскому послу он не постеснялся сказать, что это просто-напросто «моральная фригидность».

Прекрасно осознавая странность своего поведения, дофин попытался объясниться с женой. В начале января он вдруг внезапно затронул волнующий его вопрос, сказав ей, «что на следующий день после их свадьбы он хотел фактически подтвердить их брак, но тот страх, который его удержал, мешает до сих пор ему сделать ото». Мерси отметил, что в отношениях между супругами «наблюдалось больше фамильярности и таинственности». Дофина уже не слишком распространялась об этих интимных подробностях, но было ясно, что ее муж «действительно влюблен в нее». 21 марта принц, наконец, провел ночь в спальне своей жены.

На следующий день весь двор знал ату новость и многие предполагали, что принц исполнил свой супружеский долг. Дофин ночевал вместе с Марией-Антуанеттой и на следующую ночь, но «из этого не следует, что это действительно свершилось. По крайней мере, у меня есть серьезные доводы опасаться этого», писал Мерси Марии-Терезии. «Общество думает, что брак свершился, — продолжает он. — Я стараюсь поддерживать это мнение, так как оно положит конец унизительным пересудам на такую деликатную тему». В другой раз Мерси был лучше информирован, ибо Вермон, как обычно, поспешил сообщить ему последние новости. «Мы много и откровенно беседовали, — писал он. — мадам дофина пообещала ничего не требовать; она сдержала свое слово». Итак, дипломат подчеркнул, что «очень важно, что мадам дофина не расстроилась из-за того, что могло бы причинить ей боль в настоящий момент, ведь отвращение, которое могло последовать после этого, расстроило бы и без того хрупкий брак, которому были необходимы сильные чувства».

Фактическое подтверждение брака занимало все мысли императрицы и посла, поскольку это было, в прямом смысле слова, конкретизацией знаменитого союза. Развлечения молодых приобрели для них первостепенную политическую важность; в это время, когда немилость к Шуазелю обернулась его ссылкой, малейший толчок мог стать причиной изменения внешней политики королевства. Мерси и те, кто стоял за ним, прекрасно понимали, что преемник Шуазеля, который еще не был назначен, не будет таким горячим союзником Австрии, как его предшественник. Они успокаивали себя, думая, как писал об этом посол Кауницу 28 января 1771 года, что «альянс важен для Франции так же, как и для Австрии. Я предъявлю эту аксиому новому министру, как только он будет назначен, скажу ему об этом более или менее ясно и четко и, наконец, заставлю его считаться со мной», — продолжал он. В своих письмах императрице и канцлеру Мерси не скрывал того отвращения, которое он испытывал к Людовику XV и его правительству, постоянно упоминая «о беспорядке, который царил при дворе», и утверждая, что «все решения являются следствием прихоти фаворитки или же спровоцированы интригами министров и придворных». И Кауниц, лицемерно притворяясь, отвечал ему, что «ужасно наблюдать за государством, которое управляется как сегодняшняя Франция», или, как он пишет несколько недель спустя, «хорошие друзья и союзники они стыдятся всего, что происходит во Франции». Австрия подавила в себе презрение к своему союзнику, который тем не менее был так любезен. Пусть Франция слабеет, это может сыграть только им на руку.

Очень осторожная на этот счет в переписке с дочерью, Мария-Терезия все же позволяет себе высказать презрение, бьющее из ее немецкого самолюбия, и показывая свое отношение к французам как к людям легкомысленным и беспечным. Никого она не пощадила: «Я не могу достаточно точно предвидеть все обстоятельства, в которые будет вовлечена вся королевская семья Франции, по вся она уже давно обмельчала. Они не способны задать топ пли сиискать уважение к себе. Задавать этот тон придется Вам», — писала она дочери 1 ноября 1770 года. Когда-то она советовала ей воздерживаться от политики, сейчас же открыто напоминает, что та должна заменить Шуазеля. «Не позволяйте себе следовать дурным примерам, не уподобляйтесь легкомысленным французам, оставайтесь истинной немкой», — а это уже 10 февраля. И Мария-Антуанетта до конца своей жизни сохранит это антифранцузское предубеждение, которое внушила ей мать. Властная мать, которая защищает лишь интересы империи, — такой была Мария-Терезия, оставаясь для Марии-Антуанетты главной и последней инстанцией. «Достойная дочь Марии-Терезии» — назовут Марию-Антуанетту придворные льстецы.

Этой зимой несчастный дофин продолжал оставаться заторможенным и нерасторопным мужем рядом с прекрасной супругой, мать которой, находясь за сотни лье от Версаля, не упускала ни малейшего события, мадам Дюбарри же стала практически символом французского двора. Фаворитка наслаждалась своим триумфом. По желанию короля, она устроилась в бывших апартаментах дофины Марии-Жозефины Саксонской, расположенных как раз под покоями короля. Государю достаточно было спуститься по внутренней лестнице, которая вела в библиотеку, чтобы оказаться прямо в спальне своей любовницы. Выходя окнами на мраморный двор, «маленькие кабинеты», целый ряд салонов и спален, открывающих окна лишь к полудню, представляли собой чистейший образец лучших творений архитекторов того времени.

Долгие месяцы строительные группы Габриеля работали над созданием столь тихого и уединенного места для короля и его любовницы. Вдали от шумного двора, в покоях, выдержанных в гармоничных пропорциях и отделанных золотом и белой тканью, Людовик XV чувствовал себя действительно по-домашнему. А воображение мадам Дюбарри, вероятно, подсказывало ей, что она — королева Франции, хотя бы здесь, за пологом алькова, в этой спальне, ввиду огромного комода, наполненного севрским фарфором.

До сих пор она была довольна такой жизнью: занималась всеми увеселительными мероприятиями при дворе; назначала репетиции придворного театра… Королевский интендант Папийон де Лаферте не принимал никаких решений без ее ведома. Она проверяла проекты по реконструкции Комеди Франсез; и когда строители угрожали бросить работу, так как им не платили (а это случалось очень часто), начальник строительства умолял ее поговорить с королем. Если Марии-Антуанетте требовался ремонт в ее апартаментах, изысканность и удобство которых значительно уступали покоям фаворитки, ее просьба не могла пройти мимо этого всемогущего создания, что весьма раздражало принцессу.

Людовик XV привык принимать некоторых своих министров в покоях Дюбарри, иногда даже в ее присутствии. И чтобы удовлетворить эту особу, министры соглашались. Не беремся утверждать, но, как писала мадам Дюдеван, «она была большей государыней, чем ее предшественница или даже кардинал де Флери». Ее власть росла с каждым днем. Даже почетные гости, такие как молодой король Швеции Гюстав III, не забывали почтить ее вниманием. После отставки Шуазеля многие его сподвижники были сняты с важных постов и на их место пришли ставленники Мопу и Терре. Все изменения приписывались исключительно капризам фаворитки. Однако позволим себе предположить, что сотрясение внутренней политики было неизбежно, заслуга это Дюбарри или нет.

Мадам вместе с Вогийоном внимательно следила за событиями, связанными с графом Прованским, который должен был в мае жениться. Младший брат дофина женился на Марии-Жозефине Савойской, внучке короля Сардинии Шарля-Эммануэля III. Гувернер и фаворитка присвоили себе право определить состав придворных для новобрачных. Людей назначали падежных и преданных, из тех, кого Мерси и Мария-Терезия называли «шайкой». Так, герцогиня де Валантинуа, приближенная фаворитки, стала первой фрейлиной будущей графини Прованской, а граф Моден, тесно связанный с Вогийоном стал приближенным принца. Для того чтобы располагать союзниками на местах, они объединили две свиты, так что старые придворные, вроде герцога де Круа, очень удивились: «Нарочно не придумаешь». Министры и фаворитка хотели создать вокруг Людовика-Станислава и Марии-Жозефины «савойскую партию» — противника «шуазелистам» и проавстрийцам, которых представляла Мария-Антуанетта. «Партия Вогийона и Дюбарри рассчитывает на поддержку графини Прованской», — писал Мерси Марии-Терезии.

Новый министр иностранных дел еще не назначен, посол обеспокоен — более того, король начал замечать, что дофина поддерживает настроения противников его любовницы. В довершение всего, дофин, всегда податливый, начал игнорировать традиционные ужины в Сен-Гюбере, выражая явное презрение по отношению к графине Дюбарри, канцлеру Франции, а также тем, кто их поддерживает. Его бывший гувернер тоже не был обойден вниманием — презрение к нему было очевидно. Смена отношений, замеченная королем, могла исходить, скажем так, только от его жены. Людовик XV, который очень не любил ссориться со своими детьми, вынужден был вызвать к себе мадам де Ноай. Похвалив ее за качества, которые ей удалось привить дофине, король перешел к упрекам: принцесса должна вести себя скромнее, когда находится при дворе, и держать при себе свои насмешки. Ей следует избегать фамильярности, которую она позволяет себе на охоте с молодыми людьми из ее окружения. Наконец, он коснулся самой серьезной проблемы: дофина позволяет себе слишком свободное суждение о том, что она видит или что хочет видеть, и ее оценка может вызвать весьма нежелательный эффект в королевской семье. Король даже позволил себе намек, рассчитанный для ушей этой фрейлины, что сожалеет о дурных советах, которые дофина получает от тетушек.