Карл Отто Конради - Гёте. Жизнь и творчество. Т. I. Половина жизни

• Название: Гёте. Жизнь и творчество. Т. I. Половина жизни
• Автор: Карл Отто Конради
• Издательство: Радуга
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1987

Известный литературовед ФРГ профессор Карл Отто Конради в предлагаемом двухтомном труде рассматривает проблемы жизни и творчества Гёте на широком фоне общественного и духовного развития Германии XVIII–XIX веков. Книга К. О. Конради рассчитана на широкого читателя, желающего глубже проникнуть в духовный мир великого немецкого писателя.

---

Над всем этим царила герцогская семья, каждый из членов которой имел свой круг придворных: правящий герцог Карл Август и герцогиня Луиза, герцогиня-мать Анна Амалия и принц Константин. Позднее также трое сыновей герцогской четы, родившиеся в 1783, 1786, 1792 годах. Так как герцогская фамилия в Веймаре происходила из имперского дворянства, то важнейшие должности при дворе, естественно, занимали дворяне, на более низких должностях служили представители бюргерства и крестьянства.

Впрочем, в Веймаре бюргеры также иногда занимали довольно высокие посты. В административных учреждениях страны дворяне и бюргеры были представлены примерно поровну. Некоторые из дворян, служивших на высоких должностях, принадлежали к этому сословию сравнительно недавно — это были бюргеры, которым одно или несколько поколений назад было пожаловано дворянство за заслуги на какой-то из придворных должностей. Так, например, дедом первого министра двора Анны Амалии и Карла Августа барона Якоба Фридриха фон Фрича был книготорговец и издатель из Саксонии. Аристократы нередко проявляли интерес к новым идеям и реформистским веяниям, личные контакты между бюргерством и дворянством редко омрачались сословными предрассудками. Сейчас уже почти забыто, что такой человек, как Людвиг фон Кнебель, «закадычный друг» Гёте, происходил из франконского дворянства. Такая атмосфера равенства бюргеров и дворян, правда в рамках государственной системы, которую никто не подвергал сомнению в принципе, была характерна для Веймара. Обозримость маленького государства, безусловно, этому способствовала. Надо думать, что это обстоятельство сыграло свою роль в решении Гёте остаться здесь.

Жители и посетители Веймара достаточно часто описывали и высмеивали стиль маленького города, почти деревни. С чистотой на улицах и в узких переулках дело обстояло, видимо, тоже не лучшим образом. Еще в 1759 году было издано распоряжение по городу: «Грязь на улицах остается после ассенизации. Тот, у кого нет ворот, не должен вывозить повозки в переулки по базарным дням, должен также следить за тем, чтобы в воскресные и праздничные дни грязь не оставалась лежать на указанных площадях». Сельский колорит веймарского ландшафта, наоборот, часто хвалили: в нем «есть большая привлекательность. Город находится в красивой и плодородной местности. Тут и там поднимаются прелестные холмы, покрытые кустарником или вспаханными полями. Справа от шоссе в сторону Эрфурта — пологие склоны высокой горы Эттерсберг, создающие великолепную перспективу. Город слегка спускается к романтической долине, по которой струится Ильм». Однако что до самого города, то тут опять жалобы. «Кривые улочки тянутся во всех направлениях, а дома, чаще двух-, редко трехэтажные, свидетельствуют о возрасте города […]. Площади ничем не лучше базарной площади в маленьком провинциальном городке. Базарная площадь — это просто неправильный четырехугольник, ничем не примечательный» (Фридрих Альбрехт Кнебе, «Историко-статистические известия о знаменитой резиденции, городе Веймаре», Эльберфельд, 1800). Другой путешественник неодобрительно высказывался о том, что переулки Веймара ни чистотой, ни расположением, ни архитектурой домов не могут сравниться с веселой Готой. Не следует удаляться от центральных улиц, если не хочешь попасть в такие дыры и закоулки, которые «придают городу облик самого заштатного медвежьего угла» («Путешествие по Тюрингии, а также землям в среднем и нижнем течении Рейна», Дрезден, 1796). Множество подробностей о тогдашней ситуации Веймара можно узнать из воспоминаний Карла фон Люнкера. Они написаны в 1840 году, однако, по его собственным словам, относятся ко времени начиная с 1772 года. Автор родился в 1767 году, тринадцати лет стал одним из шести придворных пажей и оставался на этой должности в течение четырех лет. «Дома, окружавшие рынок, были надстроены в более позднее время, а тогда оставались еще низенькими и неприглядными. Под тогдашней ратушей (теперь она называется домом городского совета) во всю длину дома тянулись две большие сводчатые галереи, в одной находились мясные ряды, распространявшие тяжелый запах, другая служила для хранения пожарных лестниц, крюков и прочих принадлежностей такого рода […]. Между прочим, на рынке было тогда всего две лавки: одна из них в доме придворного агента Паульсена, сейчас там лавка Гримма; в ней продавались лучшие сукна, а также широкие золотые и серебряные блестящие галуны, которыми украшали почти все мужские придворные костюмы, кроме этого, там были золотая и серебряная отделка всякого рода и разные виды бархата, из которого знатные господа шили себе камзолы, а знатные дамы так называемые робы […]. Кроме того, по левую сторону улицы, которая ведет к зданию главной полиции, где теперь живет владелица лавки украшений Штеффани, торговали парфюмерией и гримом, владельцем этого магазина был француз по имени Гамбю. На Гончарном рынке была еще суконная лавка Штихлинга, довольно большая, она принадлежала отцу покойного президента».

Приезд герцогини в город был всегда общественным событием. Люнкер рассказывает: «Герцогиня имела обыкновение иногда по воскресеньям и праздничным дням прогуливаться на эспланаде после обеда; время ее появления становилось известно в высшем обществе без ее ведома, изысканная публика собиралась в большом количестве, рассаживалась на скамьях по обеим сторонам и смотрела на герцогиню. Правительница появлялась обычно в кринолине со всей своей свитой, главный маршал шел впереди, паж нес шлейф […]. Дальше следовал низший персонал, состоявший из скорохода, гайдуков, карлика (помню, что в царствование покойной герцогини был мавр). Многие чиновники и бюргеры также спешили на эспланаду еще и потому, что им редко случалось видеть герцогиню вблизи».

Фридрих Хеббель уже в 1858 году с насмешкой писал об этой провинциальной резиденции в Тюрингии: «Все неправдоподобно маленькое, ограниченное со всех сторон. И тут я понял то, что знал уже давно и что, в сущности, не нуждалось в подтверждении: никогда и ни при каких обстоятельствах я не смог бы долго выдержать этого цирка. Все те же франты и те же щеголи верхом; в воскресенье красные, в понедельник серые пояса. Язык здесь вообще не нужен: каждый знает, что думает другой, еще прежде, чем тот откроет рот. Нет, лучше укрощать гиен, чем гладить барашков! В Веймаре нужно быть Гёте или его секретарем!» (письмо Кристине Хеббель от 24 июня 1858 г.).

Юный герцог и бюргерский сын

Трудно судить о том, что побудило Карла Августа пригласить в Веймар поэта, прославленного благодаря «Гёцу» и «Вертеру», а затем очень скоро ввести его в высшую совещательную и административную коллегию страны. Решающую роль тут, безусловно, сыграла симпатия, в то же время и большая доля восхищения восемнадцатилетнего молодого человека поэтом, который был восемью годами старше и о котором так много говорили и писали. Нам даже неизвестно, прочел ли принц драму о Гёце и роман о Вертере или только получил о них информацию от Виланда либо от Кнебеля. Из беседы о Юстусе Мёзере во время первой встречи в Веймаре Карл Август, во всяком случае, смог понять, что гениальный поэт интересуется проблемами управления государством. И все же вызывает удивление, с какой целеустремленностью молодой герцог добивался формального назначения Гёте веймарским министром. Может быть, он надеялся на то, что в старом правительстве повеет свежий ветер; может быть, он хотел иметь рядом сильную личность, ни с кем и ни с чем не связанную в этой стране; может быть, он нуждался в человеке, которому мог доверять благодаря личной симпатии, от которого мог ожидать не только естественной лояльности государственного деятеля, но и дружбы духовно — продуктивной личности — вся жизнь у обоих была еще впереди. Для придворных кругов и веймарского общества, как и для позднейших исследователей, было полной загадкой, почему герцог так стремился к союзу с Гёте и Гёте — с герцогом, в этом никак не могли разобраться.

То, что Гёте выбрал Веймар, также нелегко понять. Конечно, во Франкфурте он чувствовал себя неуютно. Структура власти и администрация имперского города давно окаменели. Ведущая роль принадлежала нескольким семейным кланам. Чтобы иметь право голоса и какое-то влияние, нужно было быть гораздо старше двадцати трех или двадцати четырех лет. Однако на рождество 1773 года он ответил на предложение Кестнера поступить на службу неподалеку от него (и, значит, Лотты) в следующих словах: «Мой отец, конечно, ничего не имел бы против, чтобы я где-то поступил на службу, да и здесь меня не удерживает ни любовь, ни надежда на карьеру […]. Но, Кестнер, те таланты и силы, которыми я обладаю, слишком нужны мне самому, с давних пор я привык следовать лишь своему инстинкту, а это никакому князю не может понравиться. И потом… пока я разберусь во всей этой субординации». И разве его бедный Вертер не рассуждал с отвращением о сословном высокомерии, царящем при дворе, где граф был вынужден указать ему на дверь только потому, что он бюргер? «Что это за люди, у которых все в жизни основано на этикете и целыми годами все помыслы и стремления направлены к тому, чтобы подняться на одну ступень выше!» (6, 54). Блестящие ничтожества, скука среди этих противных людей, их погоня за рангами, стремление во что бы то ни стало перегнать друг друга — все это наполняло отвращением Вертера. Познакомившись со старой аристократкой, он высказался о ней весьма непочтительно: «Старуха с первого взгляда не понравилась мне […], не имея в преклонных своих годах ни порядочного состояния, ни ума, не имея никакой опоры, кроме внушительного ряда предков, отгородилась точно стеной своим аристократизмом и не знает иной услады, как взирать с высоты своего величия поверх бюргерских голов» (6, 54). Когда Вертер решил уйти со службы, он сообщил об этом матери с большой осторожностью: «Конечно, ей должно быть обидно, что блистательная карьера сына, метившего со временем в тайные советники и посланники, так резко оборвалась и сверчок вернулся на свой шесток» (6, 60). И вдруг Гёте сам оказался на пути к тайному советнику и на придворной службе. Правда, уже и в «Вертере» хорошо обеспеченный, но обреченный герой говорит такие слова: «Глупцы, как они не видят, что место не имеет значения и тот, кто сидит на первом месте, редко играет первую роль! Разве мало королей, которыми управляет их министр, мало министров, которыми управляет секретарь? И кого считать первым? Того, по-моему, кто насквозь видит других и обладает достаточной властью или достаточно хитер, чтобы употребить их силы и страсти на осуществление своих замыслов» (6, 54). По-видимому, поэт надеялся, что сможет проявить такую же активность. Во всяком случае, он знал, что недостаток такой активности явился причиной гибели Вертера.