Карл Отто Конради - Гёте. Жизнь и творчество. Т. I. Половина жизни

• Название: Гёте. Жизнь и творчество. Т. I. Половина жизни
• Автор: Карл Отто Конради
• Издательство: Радуга
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1987

Известный литературовед ФРГ профессор Карл Отто Конради в предлагаемом двухтомном труде рассматривает проблемы жизни и творчества Гёте на широком фоне общественного и духовного развития Германии XVIII–XIX веков. Книга К. О. Конради рассчитана на широкого читателя, желающего глубже проникнуть в духовный мир великого немецкого писателя.

---

Гёте, как видно, до самого конца сохранил неоднозначное отношение к отцу. Почтительная сыновняя любовь диктовала старому Гёте такие строки: «Жизненный путь отца до тех пор совершался в соответствии с его желаниями; мне предстояло идти по той же проторенной дороге, только дальше» (3, 29). Императорский советник восхищался сыном и следил с любовью и участием за его жизненным путем, хотя и не без озабоченности и опасений. Он назвал его в одном из немногих сохранившихся писем (к Шёнборну, 24 июля 1776 г.) «оригинальным» человеком, а получив из Веймара стихотворение «Морское плаванье», он собственноручно переписал его, точно стремясь подавить собственный скептицизм и запомнить ту уверенность в себе и веру в будущее, которые высказал в нем автор. В двенадцатой книге «Поэзии и правды» Гёте даже пишет, что отец был «доволен своей жизнью»: «Отец, предаваясь обычным занятиям и застарелым пристрастиям, был доволен своей жизнью и чувствовал себя превосходно, как человек, осуществляющий свои планы вопреки всем препонам и задержкам» (3, 424).

Катарина Элизабета Текстор, дочь городского шультгейса и госпожа советница Гёте

Значительно подробнее, чем с отцом, знакомят нас документы с матерью Гёте Катариной Элизабетой, урожденной Текстор, — и прежде всего ее письма, многие из которых написаны увлеченным рассказчиком. Тексторы были старинным родом юристов, осевшим с 1690 года во Франкфурте. Прадед Катарины Элизабеты Иоганн Вольфганг Текстор (1638–1701) был профессором и ректором университета в Гейдельберге; в 1689 году после занятия города французами он бежал и годом позже стал синдиком Франкфуртского магистрата. Один из его сыновей, Кристоф Генрих (1666–1716), также юрист, жил в качестве адвоката и советника курпфальцского придворного суда в свободном имперском городе, его же старший сын, дедушка Гёте Иоганн Вольфгант Текстор (1693–1771), занимал в городе высшую должность имперского городского и судебного шультгейса, хотя он не принадлежал ни к одному из знатных патрицианских родов. Он был исполнен бюргерского самосознания и, с достоинством соблюдая весь внешний ритуал своей почетной должности, не был склонен к расточительности и пышности, любил свой сад и, если верить слухам, отказался от дворянского звания. Женой его стала Анна Маргарита Линдгеймер (1711–1783) — дочь юриста, дед которой по отцовской линии был мясником и торговцем скотом во Франкфурте, в то время как дед по материнской линии занимал важные юридические должности в Гессене. К дедушке и бабушке Текстор-Линдгеймер обращено первое дошедшее до нас стихотворение Гёте: оно написано александрийским стихом по случаю наступления нового 1757 года.

Образованию своих дочерей шультгейс не уделял, как видно, большого внимания. Он считал достаточным, в духе своего времени, если они умели хоть как-то писать и считать и готовы были вступить в брак. Катарина Элизабета, родившаяся 19 февраля 1731 года, вышла замуж за императорского советника Гёте, когда ей было 17 лет. У нее, таким образом, было достаточно времени, чтобы познакомиться с тем, что входило в круг интересов ее мужа и до тех пор, вероятно, было ей чуждо. Позднее ее интересы принадлежали целиком театру, со всем, что его окружало, — с нежной дружбой с директором театра Гроссманом, а с 1784 года с граничащим со страстью увлечением актером Унцельманом, которое, однако, в 1788 году кончилось ничем.

Трудно, говоря о «госпоже советнице Гёте», какой она предстает нам в своих письмах, не впасть в исполненный энтузиазма тон. Правда, при этом не следует слишком большое внимание обращать на ее правописание. Она пишет, не думая о правилах, которые она к тому же и не очень учила. «Виноват школьный учитель», — пишет она, наполовину оправдываясь, наполовину иронизируя над собой.

Какая жизненная сила, какой оптимизм в этой женщине; какое упорное жизнелюбие в самые тяжелые времена, когда между 1756 и 1777 годами умерли ее пятеро детей или когда в 90–х годах шла война и она одна должна была управляться с постоем и всем прочим; какая вера в жизнь, которую она передавала другим; какая твердость, когда вопреки общественным условностям она приняла как само собой разумеющееся в качестве члена семьи Кристиану Вульпиус, с которой ее сын жил в свободном браке! Ее способность принимать жизнь такой, какая она есть, и не терять при этом надежды была неизменной:

«Мое самочувствие, слава богу, совсем хорошее, я довольна — терпеливо мирюсь с тем, что не могу изменить, надеюсь на лучшее и не расстраиваюсь раньше времени» (1 января 1793 г.).

«Есть много радостей в Господнем мире! Только нужно уметь их найти — и не пренебрегать даже малым» (28 февраля 1796 г.).

«Наше нынешнее положение во всех отношениях тревожно и сомнительно, но тужить до времени или даже унывать не по мне; надеяться на бога, пользоваться каждой минутой, не терять головы, хранить себя от болезней — поскольку это мне всегда шло на пользу, то я и теперь буду этого держаться» (1 августа 1796 г.).

Она проявляла живой интерес к растущей славе сына, радовалась множеству гостей, посещавших дом на Хиршграбене, и связям, установившимся с Веймаром: с герцогиней-матерью Анной Амалией, с придворной дамой Гёхгаузен, которой она писала забавные письма в рифму, ждала от нее книг и напоминала ей, когда не приходили «Журнал дес люксус унд дер моден» Бертуха или «Тойчер Меркур». В свою очередь она посылала подарки в Веймар, и не только к Рождеству: ткани, платья, платки, кружева и лакомства, например каштаны: «Я хочу, чтобы вы их съели с аппетитом с жареным гусем и красной капустой» (18 октября 1806 г.). Она не скупилась на советы и предостережения взрослому сыну, который отнюдь не всегда торопился отвечать; неоднократно напоминала она ему, что ждет письма, и некоторое время известия к сыну и от него шли через Фрица фон Штейна.

В 1795 году, продав дом на Хиршграбене, она переехала в квартиру на Росмаркте с великолепным видом. Все, что можно было продать из имущества, находившегося в старом доме, было продано. Большая сумма была выручена за продажу огромного запаса вина, хранившегося в погребе (среди них вина старых разливов); библиотека императорского советника тоже была продана с торгов (1693 книги — писала она в письме от 19 декабря 1793 г.), после того, как сын и зять Шлоссер взяли себе то, что хотели. (Благодаря каталогу, составленному для этого случая, у нас есть точные сведения о составе отцовской библиотеки на Гросер-Хиршграбен.) Вплоть до самой смерти, последовавшей 13 сентября 1808 года, она прожила в этом доме «У золотого колодца» на Росмаркте, открыто и бодро, спокойно отдавая себе отчет в близком конце, распорядившись обо всем на случай своей смерти.

Вряд ли удастся добиться полной ясности об отношении сына к матери. Считается, что в образах женщин-матерей в его произведениях нашли прекрасное отражение неизгладимые воспоминания о ней. Может быть, и так. Но следует отметить некоторые странности. Лишь с 1792 года сын стал хранить письма, которые мать ему писала из Франкфурта. Из числа написанных до этого он сохранил полностью четыре письма, и, кажется, он выбрал их сознательно. В них он и его мать выступают в благоприятном свете (23 марта 1780 г.; 17 июня 1781 г.; февраль 1786 г.; 17 ноября 1786 г.). В первых из них звучит восторженное одобрение: «Если бы не существовало Веймара и таких замечательных людей в нем — и моего дорогого дитяти, — я бы приняла католичество… но раз господь так осчастливил нас, будем радоваться этой земной жизни» (23 марта 1780 г.). И ее радость в связи с известием из Рима о его путешествии в Италию: «Я готова ликовать, что исполнилось твое самое сердечное желание с ранней юности» (17 ноября 1786 г.). Почему же Гёте уничтожил все остальные письма тех лет? Не писала ли она — никогда не стеснявшаяся прямо высказывать свое мнение — своему баловню и более суровых писем о его прегрешениях, озабоченно следя за ним или даже делая ему выговоры или, может быть, касаясь в этих письмах чего-то, что никак не вязалось с тем его представлением о своей собственной жизни, которое он позднее хотел внушить себе и окружающим?

В родном городе и у матери «веймарский» Гёте бывал лишь от случая к случаю, в последний раз в августе 1797 года в течение трех недель. На ее похороны в сентябре 1808 года он не поехал во Франкфурт из Франценбада, где он лечился и откуда вернулся 17 сентября в Веймар. Госпожа советница со своей стороны ни разу не побывала в Тюрингии. Из этого, конечно, не следует делать поспешных выводов. Ведь и к дочери Корнелии Шлоссер в Эммендинген (Баден) она не собралась. Очевидно, она неохотно путешествовала, тем более что тогда более или менее далекое путешествие было сопряжено с большой потерей времени и с неудобствами. «Я не любительница путешествовать», — писала она (2 июля 1784 г.), и дело ограничилось для нее поездками в Оффенбах, Висбаден и Гейдельберг. Дальше она, как видно, никуда не ездила. С гордостью пишет она, поводив по родительскому дому знаменитого сына какую-то даму: «Дама должна путешествовать, чтобы видеть ученых мужей Германии; ко мне они приходят домой, это гораздо удобнее» (23 декабря 1784 г.). Первоначально Гёте не настаивал на том, чтобы видеть мать в Веймаре. Может быть, он опасался, что из-за пробелов в ее образовании она не подойдет к веймарскому обществу или вызовет общее недовольство своей прямотой и энергичной манерой выражаться? В конце концов, она сама однажды заметила: «Если бы я так же охотно писала, как болтаю, вы бы еще не то услышали» (28 марта 1808 г.), хотя и в письмах выражалась энергично и часто шла напролом. Богатый ли материал для биографа содержали уничтоженные письма? Об этом можно только гадать. Во время войны, в беспокойные 90–е годы, Гёте многократно настаивал, чтобы мать приехала в Веймар, но она осталась во Франкфурте.