Михаил Одинцов - Преодоление

• Название: Преодоление
• Автор: Михаил Одинцов
• Жанр: Биографии и Мемуары

Первой книгой нашего земляка генерал-полковника авиации Михаила Петровича Одинцова был вышедший в 1979 году в Москве роман "Испытание огнем", посвященный летчикам Великой Отечественной. О летчиках рассказывает и новое произведение Михаила Одинцова "Преодоление". Главный герой его Иван Сохатый впервые поднялся в небо еще до войны юным курсантом аэроклуба, а в наши дни мы видим его уже генералом, ведущим заоблачными дорогами могучий реактивный корабль. В судьбе героя "Преодоления", человека, влюбленного в небо, в окрыленную радость полета, можно найти немало схожего с судьбой самого автора. Но М. Одинцов подчеркивает, что Иван Сохатый ― собирательный образ. "Не написать о войне, о послевоенных буднях армии я не мог, а писать воспоминания, документальную книгу ― не хотел", ― так в беседе с журналистом сказал автор о своем произведении, жанр которого он определил несколько необычно: записки военного летчика. Сокращенный вариант "Преодоления" был выпущен в 1982 г. в Москве издательством ДОСААФ СССР.

---

В голове вспыхнула быстрая, как электрическая искра, мысль: "Попал в спутную струю!… Лишь бы хватило эффективности стабилизатора удержать "Миг" в горизонтальном полете! Только бы не перевернуло носом к земле!"

Еще через какую-то долю секунды Сохатый увидел, как силуэтик самолета за стеклом прибора перевернулся на спину.

"Времени терять больше нельзя! Если удержусь на спине, то самолет в перевернутом положении пойдет вверх и выскочит из струи. Если же опоздаю, машина перевернется к земле боком. Тогда уж не миновать клевка вниз".

Каким способом мозг в ничтожно малые отрезки времени успевает перебрать массу противоречивой информации, управляется найти наиболее подходящий вариант действия, отдать распоряжение?!

Сделал! Сохатый резко отдал ручку управления от себя. Застопоренные намертво привязные ремни больно врезались в плечи. А вскоре различил в смотровом окошечке авиагоризонта не коричневую, а голубую окраску силуэтик и самолет дружно и согласованно шли в небо.

До испарины на теле обожгло радостью: "Жив, Ваня! Выбрался! Спутная струя уже ниже! Ушел все же от земли!"

Сохатый хорошо помнит, как он со вздохом облегчения поворачивал истребитель спиной вверх. Прижав голову к заголовнику кресла, включил автопилот и долго смотрел в высокую даль, в прозрачности которой мерцали спокойные звезды. От их неподвижности ощущение вращения прошло, вернулись спокойствие и обычный темп работы.

У Сохатого не было обиды на экипаж бомбардировщика: "противник" защищался как умел. Для него направление спутной струи на перехватчика законный оборонительный маневр. Атакующий же обязан обезопасить свой самолет от струи. А он тогда допустил две ошибки: без нужды близко подошел к бомбардировщику и оказался ниже его. Упустил вверх отметку на экране прицела, за что и был сразу наказан. Был бит, но, к счастью, не убит. "А за одного битого двух небитых дают".

* * *

Снижаясь, Сохатый проваливался в темноту, как в преисподнюю. Высотомер и прибор скорости с бездумной легкостью сбрасывали с трудом завоеванные километры. Наконец за бортом вспыхнул лохматый ореол облаков.

― Земля, сто второй на снижении в облаках! Высота ― восемь. Подтвердите.

― Сто второго наблюдаем. Высоту читаете правильно.

* * *

И вот на перехватчик уже несутся огни аэродрома,. Колеса касаются бетона. Сохатый выпускает тормозной парашют и рукояткой зажимает тормоза.

"Миг" от такого насилия над ним зло приседает на амортизаторах стоек шасси, будто готовясь к новому прыжку в небо. Но сил на это у него уже нет. Смирившись со своей судьбой, потеряв инерцию, он спокойно катится в дальний конец полосы.

Полет закончился…

Секундная стрелка на циферблате часов скакала на своей единственной ножке сорок пятый круг.

Освобождая взлетно-посадочную полосу, Сохатый снял привязные ремни со стопора и, наклонившись вперед, ослабил их натяжение. Теперь можно и отдохнуть.

Как-то Иван Анисимович услышал фразу: "Человек в основном состоит из привычек…" Было вначале желание не согласиться с такой упрощенной формулой, но промолчал, решив разобраться наедине. Поразмыслив, он наконец вынужден был признать, что и в его "я" привычке принадлежит многое… С немалым трудом мы отказываемся от своих плохих и хороших, нужных и вредных навыков, тяжело расстаемся с известными нам догмами и со скрипом принимаем новые истины.

Молодость ума с его подвижностью восприятий легче и быстрее находит перекидные мостики к новому рубежу знания, безболезненнее разрушает одни и приобретает другие навыки. Начав летать на перехватчике уже немолодым летчиком, Сохатый внимательно изучал себя и множество раз убеждался, что привычное не уходит из его жизни без боя, без рецидивов, победить которые нужны были и силы, и время. Он прочувствовал на себе, что перехватчик ― это не самолет, а прежде всего человек, летчик особого склада, высокой выучки и большой смелости… Эта профессия захватывает человека всего без остатка, превращает его не только в военного, но и в смелого, тренированного спортсмена, любящего свое трудное и порой опасное дело.

Гроза

Ночь. Облака плотным пологом нависли над землей.

Генерал Сохатый на вышке командно-диспетчерского пункта.

За окнами черная пустота ― аэродромные огни по законам светомаскировки полностью выключены. Через равные промежутки времени темень вспарывается ослепительным светом фар и мимо КДП ― здания, в котором сосредоточены все органы управления полетами, ― проносится взлетающий самолет ― очередной бомбардировщик уходит в полет.

Сегодня у генерала трудная, но интересная ночь: командиры держат годовой экзамен, отчитываются за воздушную выучку. Впереди у них непростой полет. Но и Сохатому нелегко. С каждым новым взлетом в нем нарастает озабоченность: как молодые летчики выполнят учебное задание? Через успех или неудачи подчиненных Сохатый так или иначе будет оценивать свою работу, потом докладывать результаты старшему начальнику.

О победах докладывать легко. И не менее приятно об этом слушать. Но в случае неуспеха старший обязательно спросит: "Почему плохо? А вы где были?" Возможные неприятные "почему" ― строгий абразивный круг для шлифовки воли и принципиальности.

Аэродром продолжает выпускать в ночь самолеты, и они, сотрясая воздух ревом реактивных двигателей, уходят в водянисто-облачное небо.

Взлет!… Взлет!… Взлет!…

Экипаж Сохатого тоже показывает сегодня свою выучку. Штурман и стрелок-радист настроены по-боевому, думают лишь об отличной оценке, даже уверены в ней. А Иван Анисимович настроен критически.

Взлет заканчивается. Цепочка улетевших самолетов вытянулась в небе уже на сотни километров. Уходя с КДП на свой корабль, Сохатый задерживается на несколько минут у стола управления, чтобы послушать доклады экипажей о полете. Сквозь шелест атмосферных помех радио доносит спокойные, деловые голоса летчиков, и ему кажется, что из репродукторов слышатся разговоры люден, находящихся не в полете, а всего лишь в соседней комнате. Сохатый остался доволен: доклады и взаимная информация экипажей убедили его, что в воздухе все нормально, все идет своим чередом.

Он нажал кнопку селектора:

― Метео! Говорит командир. Прогноз погоды еще на три часа!

― Товарищ генерал, обстановка прежняя: погоду на период полетов гарантируем. Теплый фронт по-прежнему западнее и пока спокоен. Запасные аэродромы готовность свою подтверждают.

― Понял! ― И обращается уже к руководителю полетов, стоящему рядом: Товарищ подполковник, я ― на самолет. Управляйте тут сами. Штаб обеспечит дальнюю связь и, если потребуется, поможет. За меня на земле ― начальник штаба.

― Хорошо, командир!

Сохатый выруливает на взлетную полосу. В полумраке кабины ― мир светящихся фосфором стрелок и цифр приборов, отчего ночь словно еще плотнее накрывает остекление фонаря пилота. Впереди видно лишь около сотни метров сереющего бетона.

― "Янтарь", я ― "Гранат", к взлету готов! ― докладывает Сохатый.

Двигатели работают на полных оборотах, но тормоза удерживают бомбардировщик на месте. В ответ на доклад впереди вспыхивает зеленым глазом семафор: старт разрешен. Иван Анисимович включает фары. Яркий сноп лучей высвечивает отдающий холодом бетон, который кажется Сохатому мостом, повисшим над бездной и ведущим в никуда. Через мгновенье он убирает ноги с тормозных педалей, и корабль устремляется вперед.

В наушниках шлемофона звучит голос штурмана, отсчитывающий скорость:

― Сто пятьдесят… сто семьдесят, двести…

― Пора! ― Сохатый берет штурвал на себя ― машина в воздухе! Земля выскальзывает из света фар вниз, и бомбардировщик с разбегу ныряет в ночь, чтобы через несколько секунд войти в облака.

"Ил" взбирается все выше, но по-прежнему нет звезд. Перед глазами Сохатого только приборы. Слепой полет жестко регламентирует последовательность действий, требует от пилота огромного внимания.

Внутри самолета свой микромир. В "Иле" ― три человека: летчик, штурман и стрелок-радист. Они вместе решают одну задачу. Может быть, точнее сказать ― не вместе, а сообща: ведь каждый находится в отдельной кабине.

Штурман, как навигатор и бомбардир, располагается в носовом, застекленном во всю ширь фюзеляжа салоне. Именно в салоне, даже с удобствами, которые неожиданны в таком, в общем-то, не очень большом самолете. От командира штурмана отделяют катапультное кресло и приборная доска летчика.

Продолговатой хрустальной каплей примерз к верхней части фюзеляжа плексигласовый фонарь кабины пилота. За ней шестнадцать метров керосиновых баков и бомболюков, обтянутых гладким дюралем. И только там, в самом хвосте, за килем и рулем поворота, под стабилизатором, ― рабочее место стрелка-радиста, начиненное радиостанцией и пушками.