Михаил Одинцов - Преодоление

• Название: Преодоление
• Автор: Михаил Одинцов
• Жанр: Биографии и Мемуары

Первой книгой нашего земляка генерал-полковника авиации Михаила Петровича Одинцова был вышедший в 1979 году в Москве роман "Испытание огнем", посвященный летчикам Великой Отечественной. О летчиках рассказывает и новое произведение Михаила Одинцова "Преодоление". Главный герой его Иван Сохатый впервые поднялся в небо еще до войны юным курсантом аэроклуба, а в наши дни мы видим его уже генералом, ведущим заоблачными дорогами могучий реактивный корабль. В судьбе героя "Преодоления", человека, влюбленного в небо, в окрыленную радость полета, можно найти немало схожего с судьбой самого автора. Но М. Одинцов подчеркивает, что Иван Сохатый ― собирательный образ. "Не написать о войне, о послевоенных буднях армии я не мог, а писать воспоминания, документальную книгу ― не хотел", ― так в беседе с журналистом сказал автор о своем произведении, жанр которого он определил несколько необычно: записки военного летчика. Сокращенный вариант "Преодоления" был выпущен в 1982 г. в Москве издательством ДОСААФ СССР.

---

Надо же такому случиться. Погиб, может быть, последний в этой войне экипаж. Погиб в их полку и в его любимой эскадрилье, которую он, может, последний раз водил в бой. И погиб не кто-нибудь, а друг и товарищ, с которым пролетал полвойны крыло в крыло. Знать, судьба не захотела, чтобы вышел Иван из великого испытания умиротворенным, ― уготовила горечь и непокой на всю остальную жизнь.

…Эскадрилья Сохатого летела к себе на аэродром, чтобы наполнить самолеты бензином, бомбами, снарядами и патронами для нового вылета, а навстречу ей в ясном небе одна за другой все шли и шли новые группы Ил-2 и Ил-10, Пе-2 и Ту-2, "Яки" и "Лавочкины". Летели красиво, спокойно, без шума и гама по радио, ощущая свою неодолимую силу и обреченность врага.

Густо идущие на юг самолеты, только что виденные им наземные войска, скоростью и огнем прокладывающие себе дорогу к окончательной победе, вдруг представились Ивану огромной океанской волной, которая чем ближе к перевалам, тем все больше вздымается, чтобы через какое-то мгновение, достигнув этой перевальной высоты, обрушиться с гор вниз, в долины. Разбить последнее, что осталось от третьего рейха, ― дивизии Шернера.

Показался аэродром, и Сохатый стал отдавать по радио необходимые распоряжения летчикам, определяющие порядок и последовательность посадки. Но смотрел на происходящее как бы издали и свои обязанности выполнял чисто механически. Перед глазами стоял Терпилов…

* * *

Дневные беды гибелью экипажа Сергея не кончились. Эскадрилья, которую утром Сохатый водил в бой, после очередного вылета на боевое задание на базу не вернулась. Телефонные розыски ее по аэродромам воздушной армии ничего не дали. Эскадрилья, как капля в море, канула бесследно. Подполковник Ченцов, враз похудев и потемнев лицом, пытался убедить генерала Аганова, что ничего страшного, наверное, не произошло и эскадрилья капитана Гудимова найдется. Пытаясь спасти честь полка, Ченцов просил разрешения продолжить боевую работу оставшимися эскадрильями. Но командир дивизии был неумолим: боевые вылеты полку запретил до выяснения обстоятельств гибели группы Гудимова.

Ченцов знал крутой нрав командира корпуса и представил, какой оборот может принять дело, если командир дивизии доложит о случившемся. Он растерялся, не зная как поступить.

― Зенин, подскажи хоть ты что-нибудь!

― Командир, я не верю, что все погибли. Сели где-нибудь. Заблудились и сели. Все группы докладывают, что пошла густая дымка, видимость в районах боев стала плохая. Представь: в этом "молоке" сотни самолетов сейчас ищут цели. Каждый командир группы в своем районе маневрирует, как считает лучше, и уходит домой тоже по сугубо своему рецепту. Удивительно, как только не сталкиваются друг с другом.

― Ну что ты меня просвещаешь! Ты не картинки рисуй, что и как там. Предлагай, что будем делать. Ведь голову нам с тобой оторвут, если столько людей погибло.

― Хочешь предложение, слушай! Лети сам и пошли еще Сохатого на поиски. Надо пойти маршрутом Гудимова. Возможно, не хватило горючего и сели на каком-нибудь поле все вместе.

Ченцов ожил, на щеках появился лихорадочный румянец. Он понимал, что надежда на быстрый успех сомнительна, но все же это было лучше, чем пассивное и томительное ожидание.

Разрешение было получено. Подполковник и майор улетели искать потерявшуюся эскадрилью. Над аэродромом повисла непривычная тишина, которая тяжело давила на людей. Майор Зенин, проводив командира с заместителем в полет, занялся похоронными делами: надо было привезти останки экипажа Терпилова на аэродром и с почестями похоронить погибших.

Пока Зенин собирал, инструктировал и отправлял поисковую группу к месту гибели самолета Терпилова, Ченцов и Сохатый успели вернуться домой. Но их поиски оказались безрезультатными. Пришлось это неутешительное известие докладывать генералу Аганову.

Ченцов взял телефонную трубку в руки с таким чувством, будто это был оголенный провод высокого напряжения. С трубкой в руке замер на какое-то время в неподвижности, а потом, видимо приняв решение, решительно крутанул ручку вызова.

― Товарищ генерал, осмотрели мы с Сохатым самостоятельно и по очереди район, где им была указана цель. Обратно к себе летели тоже разными маршрутами. Петляли "змейкой" по каждому, чтобы шире местность оглядеть, но… Нет нигде чего-нибудь похожего. Я уверен, что они не побились, но куда подевались ― ума не приложу… Конечно, виноват. Товарищ командир, я не оправдываюсь. Молчу. Хотите режьте, хотите ― бейте или стреляйте, но ведь от этого они враз все не появятся. Обождать еще разрешите. Может, кто прилетит? Поздно уже, через тридцать минут темно будет.

Ченцов долго еще слушал указания Аганова. Сохатый же смотрел на поведение подполковника у телефона и думал, что слова, скорее всего, были очень неприятными, так как Семен Кириллович то принимался ― пальцами свободной от трубки руки расчесывать волосы, то ерзал с возмущенным видом на табуретке. Наконец со словами: "Есть, товарищ генерал!" ― встал и отдал трубку дежурному.

― Уф! Вам бы, заместители мои боевые, так хоть раз один "отрегулировали зазоры". Вы бы тогда поняли, как непосредственно генералам подчиняться… Распушил до мелких перьев. Сказал напоследок следующее: ни он, ни командир корпуса командующему воздушной армией и во фронт о пропаже Гудимова не докладывали. Бережем, говорит, вашу и нашу гвардейскую ч?сть. Ищи хоть с лучиной, хоть мертвых, но найди. Не найдешь ― тогда на нас не обижайся и не апеллируй.

― О гибели старшего лейтенанта Терпилова и его стрелка генерал говорил что-нибудь? ― спросил Зенин.

― Очень сожалеет о случившемся. Ничьей вины в этом не видит. Приказал экипаж представить к орденам Отечественной войны второй степени, двоих посмертно. И механика. Пусть, говорит, хоть один за троих орден поносит. Помнить этот день будет всю жизнь, детям и внукам расскажет, какая она, война-злодейка.

* * *

Услышав натренированным ухом знакомый шум работающих в воздухе моторов, Катерина быстро отыскала в небе возвращающуюся эскадрилью Сохатого и сразу увидела, что одного самолета не хватало: вместо девятки летела восьмерка. Враз стало тревожно, по спине пробежали холодные мурашки, и она передернула плечами, как бы сбрасывая этих противных муравьев. С ней всегда так бывало, когда возвращались не все. "Ведущее звено ― целое, правое звено ― все, нет в Сережином звене кого-то. Кого? Ведущего или ведомого?" Сердце зачастило, ее бросило в жар, ноги задрожали, и она села у капонира на снарядный ящик. Самолеты садились, заруливали в свои "гнезда", а Катя неотрывно, со страхом глядела на два последних в очереди на посадку "Ила". "Кто? Кто?…" ― стучало в виски. Сел предпоследний ― она поднялась, готовая встретить, но машина оказалась с другим бортовым номером… Еще долгих тридцать секунд ожидания, ц она, вернувшись в капонир, не села, а рухнула на самолетные чехлы ― ноги не удержали…

"Что случилось? Что?… Где он?" Летчики бежали мимо нее на доклад, а Катя, глядя на них, думала, что они демонстративно торопятся, показывают свою занятость, чтобы не дать ей остановить кого-нибудь и спросить. И каждому бежавшему она шептала вслед, будучи уверенной, что кричит:

― Что?! Не молчи! Скажи сразу…

Летчики и стрелки скрылись в командном пункте полка, а механики и подружки-оружейницы занялись своими самолетами ― никто к ней не подошел.

За ее службу на фронтовых аэродромах Катя изучила психологию летчиков и всегда помнила, что они, если остается хотя бы один шанс из сотни, никогда не хоронят товарищей, а будут докладывать с обнадеживающим других и себя оптимизмом: "Не все потеряно, надо обождать…" Но почему никто к ней не подошел?

Аэродром, как всегда, жил напряженно, шумно и торопливо: улетали на задание и возвращались обратно группы "Илов"; обдав ее бензиновой гарью и пылью, ушла снова в воздух ее эскадрилья, а она все сидела на ящике. Заходящее солнце заглянуло наконец в широко открытый зев пустого капонира, и она огляделась, не понимая, что сейчас ― утро или вечер. Без самолета капонир казался осиротевшим домом. Она не плакала: сердце закаменело, душа продрогла от внутреннего холода, а мышцы от долгой неподвижности затекли.

Вдруг Катя испуганно ойкнула, оглянулась кругом, стараясь понять, кто это посмел в нее чем-то бросить. Но в это время ее снова неожиданно толкнуло в бок, и Катя наконец-то поняла, что тревога идет изнутри, что в ней сейчас впервые пошевелился ребенок. Она с настороженным любопытством вслушалась в себя. И ребенок поблагодарил ее за внимание к нему плеснулся, как рыбка, вызвав своим новым движением в теле Кати сладкие, неторопливо затухающие волны. От нахлынувших на нее совершенно новых чувств, от этих непривычных тревожно-радостных колыханий внутри она незаметно для себя беззвучно заплакала. Тыльной стороной ладони Катя отерла слезы и узнала подходящего к ней Сохатого и рядом с ним Любу. Катя хотела встать им навстречу, но ребенок опять стукнулся в бок, как будто попросил, чтобы она никуда не ходила, и Катя, зная, что не положено вести себя так солдату перед майором, осталась сидеть.