Вук Драшкович - Ночь генерала

• Название: Ночь генерала
• Автор: Вук Драшкович
• Издательство: Српска реч
• Жанр: О войне
• Год: 1997
• ISBN: 86-491-0001-5

«Ночь генерала» Вука Драшковича – это психологический, исторический, биографический роман. Роман «потока сознания» одной из самых противоречивых и трагических фигур сербской истории XX века.

В ночь перед казнью генерал Драголюб-Дража Михайлович размышляет о судьбах сербского народа, пытается разобраться в себе самом, найти ответы на многие ключевые вопросы и осмыслить свое место в происходящем. Человек, проигравший все, и герой, он одновременно выстраивает свою защиту и предъявляет обвинение. Он сводит последние счеты с Отчизной, своим народом, единомышленниками и противниками, с военными союзниками, которые его сначала поддержали, а затем предали в угоду своим политическим интересам.

«Ночь генерала» – это единое мозаичное панно из документов и фактов, с одной стороны, и авторских догадок – с другой. Удивительное сочетание исторических и вымышленных героев. Вместе с тем этот роман представляет собой монументальный исторический документ. Первый подобного рода и подобной силы. Он рассказывает о времени, влияние которого длится и по сию пору и не только мешает нашей сегодняшней жизни, но может сказаться и на нашем будущем.

---

– Когда пахал. Значит, мои тебя взяли за то, что ты пахал, – он ударил крестьянина кулаком в живот. – А четником ты не был? Не был ли ты за короля и за Дражу?

– Я был и в партизанах, товарищ генерал, – крестьянин держался руками за живот и переминался с ноги на ногу.

– А когда же это ты, дерьмо бородатое, был в партизанах?

– С октября сорок четвертого и до конца войны… и я, и мой брат Милован. Мы оба, товарищ генерал.

– Брат тоже в тюрьме?

– Он погиб на Сремском фронте, товарищ министр.

– Так ты же наш, мать твою растак, – похлопал его по плечу Пенезич.

– Наш… я всегда был наш, товарищ генерал, – приободрился Тарабич. – Гнию здесь уже почти целый год, а дома ждут голодные рты. Некому ни скосить, ни посеять, ни крышу починить, – он едва сдерживал слезы.

– Кто у тебя остался дома? – неожиданно задал вопрос генерал Михайлович.

Крцун растерялся, он как будто не верил своим ушам. Закуривая сигарету, он не спускал взгляда с Михайловича.

– Можно? – спросил крестьянин.

– Что можно? – рявкнул Пенезич.

– Можно ли, товарищ генерал, ответить?

– Если бы он меня спросил, я знал бы, что отвечать.

– Я тоже знаю, просто я не хочу нарушать порядок и… это… если вы разрешаете… – заикался Тарабич. – У меня трое детей, и еще четверо от покойного брата, один другого меньше. Жена моя сломала ногу, и снохе приходится все самой делать… Муку мучает… а я не успел на хлев крышу положить… партизаны мне хлев подожгли, – вылетело у него и тут же его от ужаса прошиб холодный пот. – То есть… это четники подожгли… Немцы, немцы это были… Вот вам крест! – Он смотрел теперь не на Михайловича, а на Крцуна.

– Ты долго был с четниками? – спросил его Пенезич спокойно. – Признавайся по-честному, я тебе ничего не сделаю… Вот, возьми, закуривай, – он протянул ему сигарету.

– Три года… то есть, да, до лета сорок первого и до тех пор, пока… до Елова Горы, – он казался комком страха, молящий взгляд его застыл на Крцуне. – Я во всем признался, в протоколе… Я ошибся, но потом, в партизанах… брат мой погиб за нашу победу, товарищ генерал.

– Ты человек хороший, ты наш, – подбадривал его Пенезич. – Небось четники-то тебя насильно мобилизовали?

– Так оно и было, – с готовностью отвечал крестьянин и искоса бросил взгляд на Дражу.

– То есть… как бы это сказать… то есть не то что бы насильно, но народ поднялся… одни туда, другие сюда…

– Ну, а все же, скажи по совести, кого было больше? – усмехнулся Крцун. – Тех, которые туда, или тех, которые сюда?

– Тех, которые туда… Кроме двух домов, все из наших краев, все мы были за короля…

– За Лондон?! Вы за ними пошли, мать вашу растак?!

– Мы были в армии короля, товарищ генерал. Я все подписал в протоколе… Это была моя ошибка… Я же неграмотный, я не понимал, какая сторона борется за народ и за равенство.

– А сейчас ты знаешь, кто выступает за народ, за братство и единство, за равенство и счастье всех людей? – прищурился Пенезич.

– Знаю, как же не знать, товарищ министр. Сейчас это знает вся Сербия.

– А скажи-ка, ты убил кого-нибудь, пока был с четниками?

– Никого, вот вам крест!

– Но ты, конечно, видел, как четники убивали, жгли дома… как они вместе с немцами нападали на партизан?

– Такого не было… Сейчас говорят, что было, но тогда… Я уверен, что так оно и было, но я сам не видел. Ей-богу.

– Ладно, земляк, а кто был твоим командиром? Только не говори, что не знаешь и не видел.

– Командиром был… – он опять бросил украдкой взгляд на Михайловича. – Он всем нам был командир, товарищ генерал.

– Имя! Скажи его имя, фамилию и чин, мать твою кулацкую, предатель! – Крцун вытащил из кобуры револьвер.

– Моим командиром был генерал Дража Михайлович, – затрясся Тарабич.

– Это твой командир? – он схватил крестьянина за руку и потащил его в угол. – Это генерал Дража?

– Я его не знаю. Я… я генерала Дражу никогда не видел.

– Так вот посмотри на него, мать твою четницкую! Смотри, смотри! Как следует смотри на своего Батьку… Стать смирно перед командиром! – отвесил ему оплеуху. – Кто так стоит перед генералом, деревенщина неотесанная. И надень на голову свою вонючую шапку.

– Вы ненормальный. Вы просто животное! – сказал Михайлович. – Зачем вы бьете и мучаете этого человека? Хватит, стреляйте в меня!

– Время еще есть, куда ты так спешишь, – съязвил Крцун. – Тебя, Никола…

– Отпустите человека к его детям, к хозяйству, – перебил его Дража. – Никакое государство, в том числе и ваше, не может обходиться без хлеба, а сколько у вас народу по тюрьмам сидит.

Крестьянин опустил голову и прикрыл глаза шапкой. Он приглушенно всхлипывал и пытался скрыть слезы.

– Плюнь в него! – Пенезич вырвал у него из рук шапку. – Плюнь в это говно, в этого предателя и прихвостня капиталистов.

– Я не могу, – промычал Тарабич.

– Плюй, или я тебе голову разнесу! Он приставил к его виску револьвер. – Нет, лучше помочись на него! – вдруг воскликнул он весело. – Зачем плевать… Подойди поближе и помочись на бороду и усы своего генерала, – он подтолкнул крестьянина вперед. – Бора, расстегни ему штаны, – позвал он часового.

Крестьянин пытался уклониться, отшатнуться. Часовой выполнил приказ, но генерал этого не видел. Он зажмурил глаза и слышал только крики Тарабича:

– Я не могу… перестаньте, не надо… я не посмею такое сделать, товарищ министр!

– Кто же тебе запрещает? – Крцун убрал ствол револьвера от его головы.

– Бог, Господь Бог, товарищ генерал, – зубы крестьянина выбивали дробь.

– Какой Бог, черт тебя подери! Мы расстреляли и Бога! Схватили бандита… Ты, дурак, знаешь, что он тоже был предателем? Дерьмом буржуйским, иностранным агентом, слугой оккупантов, преступником, четником, кулаком и антинародным элементом. А еще к тому же и троцкистом, вот он кем был, этот твой Бог! Ну, так это или не так? – он прицелился ему между глаз.

– Вам лучше знать. Я человек неграмотный, товарищ генерал.

– Мочись на своего генерала, или сейчас из тебя вылетят все мозги!

– Да отпусти же ты его, выродок! – крикнул Дража. – Мочись на меня сам, трус! Делай все, чего требует твой помутненный рассудок и твоя звериная натура. Но делай это сам, лично, бандит. – Михайлович потерял контроль над своими словами и мыслями, не осознавая, что впервые с момента ареста обратился к Пенезичу на «ты», уменьшив тем самым дистанцию между собой и генералом новой армии, победившей его.

– Мочись на эту бородатую сволочь, которая тут так разошлась! – Крцун покраснел от бешенства. – Достаточно один только раз, и я тебя тут же отпущу на свободу. Тут же сможешь катиться к себе домой.

– Я не могу… хоть вы убейте меня, но не могу. Невозможно… у меня есть дети, да, но есть и душа… Бог все видит и все записывает… Не заставляйте меня, не надо, заклинаю вас всем святым, господин генерал. Как же я могу такое сделать? Как вы можете…

– Могу. Вот так, – Крцун нажал на спуск, и грохнул выстрел.

Дража вздрогнул и открыл глаза как раз в тот момент, когда тело крестьянина повалилось на пол. Ноги его дергались, а по лбу расползалось кровавое пятно.

– Уберите эту скотину отсюда и смойте кровь! – приказал Пенезич. Потом, хихикая, засунул револьвер в кобуру и обратился к Драже: – Кто не может нассать, тот не может и пахать. А если бы победил ты, то он бы смог. На меня бы он точно помочился.

Генерал кусал губы, пытаясь найти хоть какие-то слова в совсем оцепеневшем рассудке, который еще не вполне ясно осознал, что произошло.

– Сегодня утром я, – продолжал Крцун, – вот так же шлепнул троих. Какой, к черту, суд. Глупости. Я все читаю по их глазам. Все они виноваты, все тянут на расстрел, тут уж я не ошибаюсь. Да хоть даже и ошибусь, кому какое дело? Я могу себе позволить все. Хоть пол-Белграда заминировать! Могу конфисковать у кого угодно дом, могу переспать хоть с женой, хоть с матерью, хоть с дочкой любой великосербской и буржуйской сволочи!

– Товарищ генерал, вот завтрашний номер «Политики»! – вошел с газетой с руках вооруженный боец.

Крцун перелистал газету стоя. На одной странице его взгляд задержался, и он радостно воскликнул:

– Поздравляю, маэстро Крцун!

Потом он приказал развязать генерала Михайловича и принес ему новую тюремную одежду.

– Я не какой-нибудь прохвост, я слово держу. Ты получишь свидание с женой. Покажи ей завтрашнюю газету, порадуй ее. Тебя не расстреляют. Товарищ Тито удовлетворил твою просьбу о помиловании!

– Я не писал и не подписывал такой просьбы. Вы настоящие подонки! И вы, и ваш маршал, и все остальные!

– А разве это не твой почерк и не твоя подпись? – он поднес к его лицу газету. – Да плевать я хотел на то, что ты и не писал, и не подписывал. Только ты немножко просчитался. Маршал и Президиум отказали тебе. Так что ты оказался в говне по самые уши, генерал. Просил о помиловании, а мы твоей просьбой подтерли одно место. Я не буду говорить, какое, потому что генерал должен уметь выбирать выражения. Не так ли, генерал Дража?