Pferd im Mantel - КОЛОКОЛА ОБРЕЧЁННЫХ

• Название: КОЛОКОЛА ОБРЕЧЁННЫХ
• Автор: Pferd im Mantel
• Жанр: Боевая фантастика

ВНИМАНИЕ! В книге широко использована ненормативная лексика. Практически все места, в которых происходит действие романа, действительно существуют. Все персонажи и события являются авторским вымыслом, а любые ассоциации читателя, связанные с реальными людьми - личным и независимым делом читателя. Люди, возможно читающие роман и соотносящие себя с героями произведения - заслуживают похвал, как исключительно совестливые и самокритичные.

---

Маша лежала посередине моста и рядом с ней лежал автомат. На закате она пришла в себя. Никакой фигуры больше не было. Вокруг стояли, лежали и сидели мёртвые. Бедные – подумала Маша, глядя на них.

Прошло две недели, и в день, когда красное солнце нового, страшного мира уже клонилось к закату, на передовой пост у Перелог, устроенный мужиками на мосту, из-за поворота, вышла странная пара: молодая девчонка, бормотавшая молитвы, прости Господи – в чём мать родила, босиком! – и старая мертвица, которая несла в руках АК-47. С пустым рожком. Мертвицу, понятное дело, мужики порубили на куски – а ведь странно, та даже не пыталась проявить свойственную этому племени агрессию, неизбежно посещающую этих при виде или наличии неподалёку живых людей. Да что там – никто не подумал… А девку – ту обмотали простынёй, найденной в ближайшей хате, и, как положено, на подводе в Село отправили. Привезли, святой водой обмыли, одели, накормили чем Бог дал. Спать положили.

Двое суток провела девка без сознания – а как очнулась, обвела мутными глазами комнату.

-Мама! Где моя мама?! Что вы с ней сделали?!

Спаси Господи.

ТЕПЕРЬ. Тверская область, Кушалино. Май 2017 года. Фёдор Срамнов: сборы.

Фёдор вышел на крыльцо по самой ранней зорьке. Как спал, так и вышел – в семейных трусах и майке. Кого стесняться в такую рань? Федя любил такие вот летние рассветы: с самого детства, из глубины души. Он присел на ступеньку крыльца, выщелкнул из пачки сигарету, размял её и чиркнул спичкой. Затянулся, выдохнул. Класс.

Вот взять всю эту ерунду теперешнюю, подумал, глядя на тлеющий огонёк Фёдор. Есть ведь и откровенно полезные стороны, при всей непонятке-то. Если вспомнить, ну, до того, как Случилось. Суетились. Чем старше, тем жизнь как-бы горше. Запахи все исчезли когда? Ну годам к двадцати пяти. Это те, детские запахи. Как в детстве. Такие например, когда он летом из города в деревню приезжал. Запах дома, керосинки, дерева, сена. Какие эмоции пробуждал он в детской душе! Он ведь пропал, потерялся. А сейчас? Вот он снова! Добро пожаловать в детство! Нет, подумал Федя, кроме шуток – для меня это очень ценно. Славно вот так посидеть на ступеньке старого деревенского дома ранним летним утром, остро чувствуя все эти, утраченные было, запахи и детские эмоции. Федя докурил самую сладкую, утреннюю сигарету, и встал, вздохнув, прощаясь с нахлынувшими сантиментами. Чё страдать-то. Надо завтракать, брать Ивана – и в Село. Сегодня общий сбор всей группы, проверка снаряжения, получение довольствия, проверка техники, решения массы вопросов. Таких рейдов давно уже не проводили, и лажать нельзя.

Фёдор быстро оделся, взял пару яиц из сельника, сковороду и через сарай прошёл в огород разжигать печурку – готовить завтрак. Лето – смысл топить лежанку в доме какой? На улице-то комфортнее, по-любому. Печурка у Фёдора была сложена в огороде специально для таких дел – приготовить чего поточить по-холостяцки, чайку вскипятить. Растопил, подкинул полешки, поставил сковородку. Метнулся на ледник за маслицем. Лафа – яишенка, да чайку чашка. Пища-то скромная, а в походе-то и том мечтать только приходится, так и к этому Фёдор давно привык. Здоров как бык, такой завтрак мужику – так себе, считай – налегке пошёл. Пока Федя ковырялся со своими кухонными делами, неожиданно сзади вырос Иван.

-Чё мостыришь, братан? – хлопнул он по плечу друга. – О, яишня. Ништяк.

-Блин, Вань, заебал. Подкрадываешься сзади всегда, ёбну точно когда-нибудь. Не спиться что-ли, на дурь попёрло? – пробубнил, продолжая ковыряться на своей импровизированной плите, Фёдор.

Ваня зевнул и присел за стол, стоявший рядом с печурой.

-Да ладно те, привычка уже красться, сам такой же. Угощаешь?

-Да жри, лиходей. Только за яйцами в сельник сам мечись.

-Да ладно. – встал, готовый к походу за яйцами, Иван. – Ещё чё захватить в доме?

-Кружку себе захвати. О, и сахар бери себе, если будешь. Я без сахара пью.

Мужики сидели за столом и потихоньку поедали Федину яичницу, запивая чаем. Идиллия, в общем-то.

-Вань. – обратился к другу Фёдор, прихлёбывая из чашки. – А чего ты пустой-то?

-Так мы-ж в Село вроде. Нахера тащить с собой всю тряхомудию?

-Я тогда обрез возьму – мало-ли что. И на старуху бывает проруха.

-Да бери, хуле. Можешь и молот прихватить – таскать-то тебе. – съязвил Ваня.

-С нашими – Асланом, Политычем и Папой – стрела у нас на мосту. На каменке. Вместе пойдём. – разбавил паузу Фёдор.

-А когда? – Ваня поднял руку с часами.

-А сейчас сколько?

-Да почти четыре – пятнадцать.

-Ну, тогда, через пятнадцать минут. Пожрал – нет? Вон, сковородку в бочке помой.

Ваня скривил морду, но прибор мыть и тереть при помощи песка в бочке с дождевой водой, всё-таки пошёл. Тихо поругиваясь, Иван привёл сковороду в достойное состояние и присел на крыльцо ждать Фёдора. Тот долго ждать не заставил – быстро выскочил, на ходу натягивая свою любимую «бундесверку» одной рукой, поскольку вторая была занята – прихватил-таки свой обрез, поганец. Деревенские уже спешили по работам, старики, бабы, реже – дети. Группами, по нескольку человек расходились по своим участкам – к Селу, в лесные, полевые и иного назначения бригады. Лето – день за два. Спать некогда. Летний день зимний месяц кормит – прохалявишь сейчас- зимой хер без соли грызть будешь. Вероятно – свой собственный. Община развивалась, и работы меньше не становилась. Вот уже где-то за Селом послышался треск пускача, спустя пару минут - ещё – мужики заводят трактора.

Перейдя дорогу, которая шла от старого Бежецкого шоссе, начинаясь аккурат перед въездом в Кушалино, и дальше – на Горицы, Кимры и (Спаси Господи) на Москву, друзья подошли к мосту через Кушалку. Из Вельшина в Кушалино вела дорога-каменка, выложенная булыжниками – один к одному, руками монахов ещё в восемнадцатом веке. Под новым мостом, рубленом в позапрошлом году стараниями велешинских и найдёновских мужиков, шелестела, перекатываясь через старые, вымазанные креазотом, опоры рухнувшего моста Кушалка – речка Федькиного детства. Фёдор никогда не давал волю ностальгии, стараясь обособиться от того, прежнего Фёдора, который вместе со своими деревенскими друзьями днями не вылезали из речки – купались, ловили рыбу корзинами в те, ушедшие теперь уж безвозвратно, наверное счастливые, детские годы. Как и многие, живущие рядом с ним, Фёдор потерял всё, что имел. Свою семью. Родителей. Многих друзей. Знакомый, комфортный мир своего родного города. С какого-то момента Федя начал понимать – ему-то ещё надо Бога благодарить. Федор-то, тут в Кушалино, он свой. Его малая родина, деревня детства, эти леса, поля, речка вот – они с ним, и от этого как-то легче должно быть наверное. А вот взять того же Ивана – ему то как? Не, Ванька, конечно, мужик железобетонный. Нет, правильнее сказать – даже попросту стальной. Таких мужиков, как Ваня, если металлоломом кормить – они молотками срать будут. Но и с другой стороны взять – Ванька, он же здесь чужой. Прижился, конечно, по своей природной способности приспосабливаться, но всё же чужой. И ему непросто.

Время идёт, и Бог даст – всё образуется. На всё Божья воля. В трудах, ежедневных заботах привычно забывается самый скользкий вопрос – а что дальше? Дальше-то что??? Если разобраться по-взрослому – срок всей этой ерунде отмерян. Даже если Страшного Суда, о котором без устали распинаются духовные, ещё долго ждать. В первые-то три-четыре года народ работал на энтузиазме голом. Шутка ли?! – на глазах такие метаморфозы у людей творятся. Как улеглось с первым, самым лютым, нашествием гостей из-за гроба, как попривыкли к снующим здесь и там нечистикам, касперам, прочей неестественной байде, кое у кого проснулась эйфория. Херасе! Люди помирать перестали, поголовное выздоровление – не то чтобы, конечно, безусловное: если убырь у кого в лесу ногу там отчекрыжит – новая не вырастет, но так – раки там всякие, диабеты, астмы у людей как рукой сняло. Чтобы кто-то приболел чем – такое уже давно сказками стало. Поэтому спустя какое-то время, как ситуация нормализовалась (вот тоже слово, блин!) – люди стали расслабляться что ли. А зря, потому что самые серьёзные испытания только начинались. И вот семь лет пролетело, и не заметишь как. Что изменилось в лучшую сторону? Да ничего. Ну, может быть, если только ходунов стало поменьше – больше уже они внаглую на Село не ломятся. Так это на Село! Народ-то варится в своём соку – работа-дом, работа-дом. А на иное-то и новой, Богом данной, форы здоровья не хватает. Варится – и не вкупает что окрест творится, но Фединым-то «лешакам» не надо байки рассказывать! Мертвяки, нечистая вся эта остальная херня – она ведь никуда не делась. Вокруг, где бы лесные не шастали – а уж окружающие-то места обошли не по одному разу, всё вымерло. И там, где раньше жили люди, обжилась нечисть. Фёдору подумалось как-то – если бы, скажем, была такая возможность подняться высоко в небо и оценить ситуацию на сегодняшний день, закрасив территории более-менее безопасные зелёным цветом, а опасные – красным, то, в принципе, зелёный карандаш (фломастер?) с собой на ту штуку, на который можно такой подъём осуществить, можно не брать. Кругом будем одна, сплошная блять, краснота. «Лешие» ходят, ищут, рискуют. Главная задача не выполняется – людей нигде нет. В Селе теперь, а точнее – в анклаве, людей живёт – тысяча двести пятнадцать человек. Точнее, жило несколько дней назад, а вот позавчера калькуляция уже поменялась. Бабу из второй полевой бригады убырь сожрал. Минус один. И счёт идёт только в одну сторону – в минус.