Юрий Кларов - Печать и колокол (Рассказы старого антиквара)

• Название: Печать и колокол (Рассказы старого антиквара)
• Автор: Юрий Кларов
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1981

Рассматривая в музее старинные шкатулки причудливые бронзовые часы или украшенный паутиной золотого узора боевой шлем, вы не только любуетесь красотой и восхищаетесь искусством создателей этих уникальных вещей. В вашей голове невольно возникает мысль: кому например, принадлежала вон та сабля, инкрустированная костью или стоящий рядом с ней кубок, свидетелями и участниками каких событии они были?

На подобные вопросы и пытается ответить дополняя факты фантазией, а фантазию — фактами, главный герои книги Юрия Кларова «Печать и колокол» старый искусствовед Василий Петрович Белов. Читатель узнаёт о приключениях золотого пояса Дмитрия Донского, о перстне-талисмане Александра Сергеевича Пушкина, о той роли, какую сыграла в исторических событиях печать Лжедмитрия Первого, и о многом другом.

Историко-приключенческая книга, состоящая из пяти новелл, объединённых общим героем — старым антикваром, который рассказывает о нескольких знаменитых антикварных вещах. Судьбы этих вещей связаны с судьбами мастеров, их создавших или с жизнью их владельцев, что позволяет автору обращаться к значительным историческим событиям.

---

Вскоре состоялся торжественный въезд в Москву под малиновый звон колоколов царской невесты — Марины Мнишек. Этот день, самый главный день, когда исполнились все её мечты, Марина будет помнить всю свою короткую и бурную жизнь. «Бывши раз московскою царицей, — напишет она несколько лет спустя, — повелительницей многих народов, не могу возвратиться в звание польской шляхтенки, никогда не захочу этого». А польский король Сигизмунд, когда он, забыв про Марину, захочет возвести на русский престол своего сына, получит от «русской царицы» гордое письмо.

«Если кем на свете играла судьба, то, конечно, мною, — напишет королю Марина. — Из шляхетского звания она возвела меня на высоту московского престола только для того, чтобы бросить в ужасное заключение. Только лишь проглянула обманчивая свобода, как судьба ввергла меня в неволю, на самом деле ещё злополучнейшую, и теперь привела меня в такое положение, в котором я не могу жить спокойно, сообразно своему сану. Всё отняла у меня судьба. Остались только справедливость и право на московский престол, обеспеченное коронацией, утверждённое признанием за мною титула московской царицы, укрепленное войною, присягою всех сословий Московского государства».

Но всё это — скитания по России, походы, битвы, оковы, темница, — всё это будет потом. А пока Марина Мнишек, которой через день-другой предстоят венчание с царём и великим князем всея Руси Димитрием Иоанновичем, коронация, приём послов, пиры и увеселения, отдыхает после долгого и утомительного пути. Она в шатре, который воздвигнут в двух милях от Москвы специально к её приезду. Шатёр изукрашен золотой парчой, сафьяном и собольими шкурками. Слух Марины услаждают сотни птиц в золочёных клетках. Стоит около шатра присланная Марине царём для её въезда в Москву вызолочённая колесница, запряжённая белыми, как первый снег, конями в сбруе из красного бархата. Двенадцать конюхов держат под уздцы двенадцать скакунов с золотыми удилами и серебряными стременами. Вдоль дороги, от шатра до самой Москвы, выстроились в два ряда стрельцы в красных кафтанах, с пищалями в руках.

Кареты, всадники, польские гусары с пиками, гайдуки в голубых суконных кафтанах, с длинными белыми перьями на шапках, знатные московские бояре, трубачи, барабанщики, флейтисты.

Со стороны Москвы доносится едва слышный мелодичный перезвон колоколов. Столица Руси ждёт невесту своего царя.

— Пора, — говорит пан Мнишек, и гайдуки помогают ему взобраться на скакуна.

Триста бояр и детей боярских, сняв свои горлатные шапки, почтительно ждут, когда Марина выйдет из шатра и сядет в колесницу.

Гремят и смолкают литавры. Их сменяют нежные голоса флейт. И вот под звуки музыки и приветственные крики стрельцов процессия торжественно трогается с места.

Нет, никогда Марина не забудет этого весеннего дня!

Не забудет она дорогу от царских палат до церкви, устланную в честь неё по красному сукну золотой парчой, бояр, которые несли перед нею скипетр и золотую державу, вожделенный золотой трон, усыпанный алмазами, рубинами и сапфирами, тяжесть короны и седую склоненную голову патриарха, который целует ей руку, руку русской царицы…

Ни перед чем не остановится Марина, чтобы вернуть обратно эти волшебные дни.

Но время вернуть нельзя. Прошедшее навсегда остается в прошлом.

Между тем одиннадцать месяцев, отведенных историей для царствования человека, назвавшегося сыном Иоанна Грозного, царевичем Димитрием, подходили к концу.

Василий Шуйский считал, что наконец-то пришло его время. И он не ошибся.

В ночь на 17 мая, когда на Ильинке ударили в набат, а затем тревожным набатом загудела вся Москва, к Кремлю подъехало двести всадников во главе с Шуйским. В одной руке князя был меч, в другой — крест.

Стрельцы, охранявшие ворота, всполошились:

— Кто будете?

Несколько всадников спешилось:

— Отчиняй ворота.

— Настрого заказано, — сказал стрелецкий пятидесятник. — Неладно так-то…

— Отчиняй. Ну?!

Тускло блеснула сабля. Пятидесятник пошатнулся и грузно осел на землю. Задергался, захрипел, захлебываясь собственной кровью. Гулко грохнула, плеснув огнем, пищаль. Побросав бердыши, стрельцы кинулись в сторону Москвы-реки.

Набатный гул нарастал. Факелами в ночи пылали подожженные дома. Скрипнув, распахнулись тяжёлые ворота на ржавых петлях.

Шуйский, без шапки, в панцире с золотой насечкой, высоко поднял над головой крест:

— С богом!

И застучали дробью барабанов копыта коней по выстланной тёсаными брёвнами кремлёвской дороге. Туда, к Сретенскому собору, где высился тёмным треугольником недавно отстроенный дворец.

— С богом!

…Тридцать немцев-алебардщиков, которые несли караул во дворце, огнестрельного оружия не имели, алебарды же годились лишь для торжественных церемоний. Нескольких потоптали конями, застрелили. Остальные были смяты и оттеснены во внутренние покои.

Долго рубился в проёме двери любимец царя боярин Пётр Басманов. Двух холопов Шуйского до пояса располовинил. Но пал и Басманов с рассечённой головой…

Человек, называвший себя Димитрием Иоанновичем, выхватил у телохранителя алебарду. Ударил обухом по чьей-то голове в горлатной шапке и тычком вонзил острие в грудь очередного нападающего.

— Прочь! — повелительно крикнул он. — Я вам не Борис!

Ошеломлённая толпа в растерянности отхлынула от дверного проёма.

Лжедмитрий быстро затворил дверь и запер её. Переступил через труп Басманова, который лежал в луже крови, не выпуская из рук меча.

Жалобно скулили и плакали, забившись в углы, карлики и карлицы. Стонал раненый телохранитель на лавке. Всполошенно летал по зале, натыкаясь на стенные подсвечники, обезумевший от ужаса пёстрый заморский попугай, не ко времени выскочивший из своей клетки.

Царь отбросил в сторону ненужную алебарду. Склонившись над Басмановым, попытался разжать его пальцы, но мертвый боярин не хотел отдавать свой меч.

Дворец-ловушка. Здесь смерть неминуема. Но если удастся выбраться на Житный двор, где несут караул стрельцы, он спасён.

Если удастся выбраться…

Одновременно грянуло несколько выстрелов, и стена за спиной царя покрылась щербинами дыр. Под напором тел затрещала дверь.

Там, за дверью, была его смерть.

Лжедмитрий побежал по переходам дворца к зале, слюдяные окна которой выходили на Житный двор. Локтем вышиб узорчатую свинцовую раму, вскочил на подоконник. Под окном белели возведённые для иллюминации к празднествам подмостки. На мгновение застыл в нерешительности — и прыгнул. Почувствовав под ногами зыбкую упругость прогнувшихся досок, прислонился спиной к стене дворца.

Нет, не напрасно он всегда верил в свою счастливую звезду!

Теперь оставалось перепрыгнуть на следующий, нижний ярус, а затем спуститься во двор.

Из окна над его головой что-то кричали, грозя оружием. Но никто там не решался повторить этот рискованный прыжок.

Лжедмитрий глянул вниз, напряг мускулы.

Прыжок — и, споткнувшись о выступ тёсаного бревна, человек, взявший имя царевича Димитрия, плашмя падает с тридцатифутовой высоты вниз…

У него сломана правая нога и повреждены рёбра, на губах пузырится кровь, но он жив.

Пока ещё жив…

Сейчас его схватят набежавшие приспешники Шуйского. Потом его будут пытать, глумиться над ним и наконец пристрелят. А через час-другой, привязав к ногам веревки, его труп поволокут через Иерусалимские ворота на Красную площадь. Там один из бояр бросит ему на живот маску, воткнёт в мертвый рот дудку и скажет:

«Долго мы тебя тешили, а теперь ты нас позабавь!»

Затем тело Лжедмитрия сожгут, зарядят пеплом вместо ядра пушку и выстрелят в ту сторону, откуда он пришёл…

Но для того ли народная легенда воскресила погибшего в Угличе Димитрия Иоанновича, снабдив его волшебной печатью, чтобы дать ему погибнуть в Москве?

Нет, в ту ночь погиб не Димитрий Иоаннович, а другой человек. Димитрий Иоаннович вновь спасся.

Будь здрав, Димитрий Иоаннович!

* * *

— Князь Шуйский потратил немало времени и сил, чтобы обосновать события той ночи и своё право на престол, — продолжал Василий Петрович. — В грамоте от московских бояр, дворян и детей боярских, которая послана была во все концы земли Русской, сообщалось, что, по свидетельству его матери и дядей, царевич Димитрий подлинно умер и погребён в Угличе. Престол же захватил хитростью и чародейством Гришка Отрепьев, чернокнижник и вор, что теперь-де справедливость восстановлена: Гришка-самозванец казнён и прах его развеян по ветру, а царём провозглашён князь Шуйский, славный потомок Рюрика и Александра Невского. В особой грамоте мать царевича, инокиня Марфа, на которую Шуйский сумел воздействовать и без горящей свечи, каялась, что из страха признала по малодушию Гришку Отрепьева за своего покойного сына.