Сергей Заяицкий - Красавица с острова Люлю

• Название: Красавица с острова Люлю
• Автор: Сергей Заяицкий
• Издательство: Впервые: «Красавица с острова Люлю». А.: «Круг», 1926.
• Жанр: Прочие приключения

ЗАЯИЦКИЙ Сергей Сергеевич (1893–1930) родился в Москве в семье профессора медицины. Окончил философское отделение Московского университета. Первая публикация — анонимный сборник «Стихотворения» (1914). Много печатался как переводчик с западно-европейских языков. Автор четырех опубликованных сатирических произведений: «Земля без солнца» (альманах «Рол», 1925, № 4), «Красавица с острова Люлю» (1926, под псевдонимом: Пьер Дюмьель), «Баклажаны» (1927), «Жизнеописание Степана Александровича Лососинова» (1928). Создал целую библиотечку детских повестей, занимательных и остроумных («Вместо матери», «Морской волчонок», «Великий перевал», «Внук золотого короля», «Шестьдесят братьев», «Псы господни» и др.) Ценные сведения и суждения об этом малоизученном писателе содержатся в его некрологе, появившемся «Литературной газете» 25 мая 1930 года за подписями Л. Леонова, Б. Пастернака, В. Вересаева, А. Эфроса, С. Шервинского, Л. Гроссмана, Б. Ярхо и др. В частности, там говорится: «Он нес в себе поучительную волю к жизни, любовь к ней. В его взгляде на бытие светился тонкий ум, глубокий юмор, пленяющий нас в каждом его произведении. Товарищи по литературе мало встречались с Заяицким не потому, что он был нелюдим. Наоборот, он был общителен, умел быть блестящим собеседником, отличным товарищем. Но тяжкая болезнь — костный туберкулез — вывела его из строя».

---

— Он говорит, — сказал Галавотти, — это они привязали нас для того, чтоб мы не убежали: они хотят нас изжарить и съесть.

— И все это он выразил в одном этом междометии! — с восхищением вскричал профессор, — я всегда утверждал, что язык этих островов…

— Да, но я вовсе не хочу быть съеденным, — воскликнул Валуа. Передайте это тому старому крокодилу.

— Т-и-э, — прощебетал Галавотти.

— Брысь! — возразил старик.

— Он говорит, — перевел Галавотти, — что ни одна дичь не радуется, когда охотник ест ее!

— Да, но мы-то не дичь, черт его побери. Предложите ему денег.

— Население этих островов не знает денег, — возразил профессор, — да они ему не нужны. Оно ничем не занимается у нас? Чего же этот проклятый Пэдж не предупредил?

— У старика иногда захлестывает, сеньоры… Может быть, теперь он вспомнил об этом и раскаивается…

Все с тревожною надеждою оглядели океан. Но нигде не било видно белого паруса.

— И нужно же нам было вчера нализаться!..

Между тем старик вытащил откуда-то здоровенную пилу — нос небезызвестной рыбы — и кончиком носа проверил остроту зубьев. Дикари издали одобрительное кудахтанье и вытащили подобные же пилы.

Вдруг старик хлопнул себя по лбу, словно профессор математики, вдруг догадавшийся, что задача не выходила из-за неправильно сделанного деления, и крикнул:

— Какао! Какао!

— Старику захотелось какао? — спросил Валуа, — у меня есть в чемодане непочатая банка. Может быть, они нас за нее выпустят?

Но все дикари вскочили и, потрясая копьями, закричали, казалось, на весь Великий океан:

— Какао! Какао!

— Ну, на всех у меня не хватит! — заметил Валуа.

— Скажите им, — проговорил Эбьен, — что по французским законам людоедство карается смертной казнью.

— Л-и-а! — крикнул Галавотти.

— Кг-ы! — крикнули хором дикари.

— Что они говорят?

— Говорят: «Молчите в тряпочку». Ничего, сеньоры, главное — не надо падать духом. Меня три раза приговаривали к смертной казни и три раза приводили приговор в исполнение! Однако жив! Два раза меня собирались съесть и однажды уже положили на сковородку… однако, как вы видите, прыгаю…

И он крикнул дикарям какое-то очень дерзкое слово, в ответ на которое все дикари, по крайней мере в течение получаса, плясали от ярости. Между тем подали огромную телегу, на которую нагрузили багаж путешественников и их самих. Под звуки тамтама процессия двинулась в глубь острова.

— Спросите, где здесь женщины, — заметил Ламуль, не забывший и при данных тяжелых обстоятельствах основную цель экспедиции.

— Лучше воздержаться от подобных вопросов, сеньоры! Женщины не доводят до добра… Эти дикари ревнивы, как кролики… уж из ревности они наверняка слопают нас, — можете в этом не сомневаться.

— Кстати, этот лес, — заметил грустно Валуа, — совсем не похож на тот лес, из которого торопилась выйти туземная девушка.

И при этих словах перед глазами всех возникла вдруг роскошная зала, таинственные звуки фокстрота, июльская ночь за окном и красавица, такая красавица… и вдруг: «Инженер Симеон пробует новый трактор».

Все, как один, испустили глубокий вздох.

Дикари между тем шли вокруг телеги и от времени до времени кричали: Какао!

— Не хотят ли они съесть нас, запивая какао? — заметил Валуа.

— А вот увидим, сеньор, как сказала мышь, когда кошка тащила ее за хвост из-под дивана.

Проехав в гору часа два, сделали привал, чтобы дать отдохнуть ослам.

Ламуль, вскрикнув от удивления, кивнул на скалу, на которой, по-видимому, углем было написано число, месяц, год.

— Кто-то был тут месяц тому назад! — воскликнул Эбьен.

— Очевидно, белый, ибо у этих черномазых нет календарей!

— Беднягу, вероятно, уже съели!

Процессия продолжала двигаться по тропическим зарослям.

Профессор Сигаль ежеминутно испускал радостное восклицание, сопровождая его каким-либо латинским названием, а один раз не шутя начал упрашивать Галавотти, чтоб тот попросил дикаря сорвать ему какой-то цветок, формой своей напоминающий человеческое ухо, висящее на ниточке. Еще на одном дереве путешественники увидали крест, сделанный, по-видимому, тем же путешественником, и ужас невольно охватил их. Наконец лес кончился, и телега выехала на большую поляну, среди которой стояла дюжина тростниковых хижин.

— Какао! — воскликнули они вторично и упали ниц.

— Какао! — воскликнули они в третий раз и начали есть землю.

Старец заиграл на дудочке, и все умолкли.

Тогда почтенный дикарь с трудом влез на пустую бочку, стоявшую среди поляны, и, стараясь не опрокинуться, произнес речь, которую Галавотти мгновенно переводил на французский язык.

— Принцесса наша потеряла мужа и скучает, ах, как скучает. Муж ее был черный, как ночь, с волосами пышными, как туча, с глазами цвета великой воды в полночь. Уши его были больше капустного листа, а нос его имел восемь горбов и был острее стрелы Якугуры. Ноги его были длинные, как пальмы, и худы, как усы кита. Когда Кио (так звали мужа) прыгал, то казалось, сам небесный дух поднимает его за волосы и ставит на землю там, где он хочет. Кио плавал быстрее акулы, а зубы его были так крепки, что мог он пополам перегрызть самую большую черепаху. Ласки Кио были жгучи, как костер, и тяжелы, как большая гора. Он мог целовать столько раз, сколько звезд на небе, и еще один раз. Но приехали белые люди и увезли Кио, обещав подарить ему ожерелье из пузырьков. И вот теперь принцесса мстит белым людям и берет их себе в мужья, и, если они целуются хуже Кио, она приказывает съесть их. У нее есть сейчас белый муж, но он стал ленив и нерезв в ласках, и его должны скоро съесть. Теперь принцесса по очереди выйдет за вас замуж и если останется недовольна, то скушает вас за милую душу.

— Но причем тут какао! — воскликнул Ящиков.

В это время из одной хижины вышло странное существо. Квадратное и толстое, оно было разрисовано, как географическая карта с обозначением морских течений, короткие ноги, казалось, были сделаны из резины, перетянуты нитками и затем раздуты до последний возможности. Таковы же были и руки. Таков был и бюст. На шее у чудовища висело ожерелье из крокодиловых зубов, в одном ухе болтались золотые мужские часы, а в другом — дорожная чернильница. Рот был, с помощью рыболовных крючков, связанных на затылке, растянут до самых ушей. Кожа принцессу, густо смазанная пометом пингвина, издавала удушливый запах.

— Что это? — в страхе спросили путешественники.

— Принцесса Какао! — хладнокровно сказал Галавотти.

Глава VIII Как Пьер Ламуль проиграл миллион франков

Его высочество критическим взором окинуло путешественников.

— Ююю! — сказала она, указав на Галавотти, и его немедленно увели в сторону.

— В чем дело? — спросил Валуа.

— Дура! — отвечал тот, пожав плечами, — ей не нравится, что у меня только одна нога. Я предпочитаю иметь одну такую ногу, чем десяток таких, как у нее.

Остальные с завистью посмотрели на него.

— Но вас тогда, по крайне мере, должны съесть, — заметил Валуа с некоторым раздражением.

— Чтоб подавиться деревяшкой?

— А что ж! В иные кушанья нарочно втыкают спичку и украшают ее папильоткой.

Оглушительные звуки тамтама прервали эту дискуссию. Путешественников окружили дикари, приставили копья к их бокам и поясницам и повели так в зловещего вида землянку, вход в которую заваливался огромным камнем.

Очутившись во мраке, путешественники некоторое время, за неимением других ценностей, хранили молчание.

Галавотти среди них не было. Он остался на свободе и объявил, что будет сторожить чемоданы. Туземцы, по-видимому, с одной стороны, уважали его за умение объясняться на их языке, с другой стороны, презирали за отсутствие нижней конечности, и поэтому в результате просто перестали обращать на него внимание.

— Черт знает, что такое, — вскричал Ящиков, — я бежал от ЧК и от продовольственного кризиса только для того, чтобы попасть в эту дыру и быть самому съеденным. Господа, войдите в мое положение!

— Вы еще можете понравиться принцессе, — заметил со злобою Валуа, изложите ей наши монархические убеждения.

— Я не посмею конкурировать с вами! Вы как раз подходящий ей муж. Вы сами — принц.

— Я бы попросил!..

— Не ссорьтесь, друзья мои, не ссорьтесь!..

— Что бы сказал мой дядя, великий Гамбетта, если бы знал, что его племянник, подававший такие надежды… Друзья мои, ведь я сумел доказать невинность Скабриоли, того бандита, который убил зверски всю свою семью и потом в течение недели бил по щекам и дергал за нос трупы! Какой это был блестящий процесс. Трогательно было видеть, как дамы засыпали цветами эту гнусную скотину и как он подмигивал им своим зеленым глазом. А я… о… моя жена едва не разрешилась преждевременно на почве ревности. Телефон звонил не переставая, дррр. «Завтра в 9 часов вечера на таком-то углу»… Уф!.. Я и не подозревал, что в Париже столько углов… Но как я говорил!.. Я встал в позу и крикнул: «Да… Он виновен, и все-таки он невинен…» Никто ничего не понял, но прокурор плакал. Я сам видел, как слеза размазала зебру, которую он от нечего делать нарисовал на деле. Такие миги не забываются, друзья мои…