Сергей Мосияш - Фельдмаршал Борис Шереметев

• Название: Фельдмаршал Борис Шереметев
• Автор: Сергей Мосияш
• Издательство: ACT, Астрель
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2002
• ISBN: 5-17-012771-5, 5-271-04042-9

Роман известного писателя-историка Сергея Мосияша повествует о сподвижнике Петра I, участнике Крымских, Азовских походов и Северной войны, графе Борисе Петровиче Шереметеве (1652–1719).

Один из наиболее прославленных «птенцов гнезда Петрова» Борис Шереметев первым из русских военачальников нанес в 1701 году поражение шведским войскам Карла XII, за что был удостоен звания фельдмаршала и награжден орденом Андрея Первозванного.

---

— Да, — отвечал он, — я хорошо знал Адама Левенгаупта и боюсь, что он не клюнет на эту уловку. Это не Шлиппенбах.

Они и не догадывались, что в это самое время Левенгаупт «придумал» точно такую уловку для русских. И теперь решало время, кто первый приступит к ее исполнению и кто поверит в нее.

Чуть свет русские выстроились в боевой порядок, невольно ли, вольно, как исполчались их пращуры. В центре встал Большой Воевода, по-нынешнему фельдмаршал, на левом крыле Игнатьев и Кропотов, на правом отряд Боура.

Выманивать шведов должен был Кропотов, но, неожиданно прискакав к Шереметеву, закричал:

— Борис Петрович, они уходят. Позволь атаковать?

— Погоди, погоди, полковник. Не суетись.

Однако Кропотов, воротившись, крикнул:

— Степан, атакуем. Сам не против.

И помчались драгуны Кропотова и Игнатьева вдогон за отступавшими шведами. Началась сеча, и столь зла, что Шереметеву пришлось отдать команду: «С Богом, ребята!» — и пустить своих драгун в помощь ввязавшимся в бой.

К нему подскакал Боур:

— В чем дело, Борис Петрович? Почему нарушили пароль?

— Да Кропотов, мерзавец, не утерпел. А теперь схлестнулись, попробуй воротить.

— Вон артиллерия на подходе, поставили бы пушки.

— Ну по своим же не будешь палить. — Шереметев обернулся к адъютанту: — Скачи к артиллеристам, пусть занимают позицию за спиной у нас.

Савелов ускакал. Фельдмаршал, наблюдая сечу в зрительную трубу, кряхтел недовольно:

— Ох нарубят, сукины дети, ох нарубят на свою голову!

Однако шведы не выдержали, стали отходить, оставив обоз.

Драгуны Игнатьева, решив, что победа у них в кармане, навалились грабить обоз, благо там оказалось достаточно добра и даже вина. Шведов не было видно, и грабеж разгорелся не на шутку, драгуны вязали в тороки кафтаны, шубы, сапоги, хлеб, баклаги. Радовались: живем, ребята!

Но Левенгаупт, собрав за лесом остатки разбитых полков, присоединил их к резервной дивизии и ударил, в сущности, со свежими силами. Игнатьевский полк почти весь был вырублен у обоза.

Теперь горохом сыпанули впопят русские, едва не потоптав собственную пехоту. Только ночь остановила побоище. Осиротевшие кони, лишившись своих хозяев, одичало носились по полю, не желая никому отдаваться в руки. Некоторые, особенно привязливые, стояли у трупов своих наездников, словно сторожа их вечный сон.

Ночью Шереметев приказал коннице и пехоте отступить: «Чтоб в ночном времени людей не потерять».

Потери с обеих сторон оказались немалые. Левенгаупт ушел в Митаву и, как доносили оттуда фельдмаршалу лазутчики: «Все церкви едва ли не круглосуточно отпевают погибших».

Не менее пришлось потрудиться и русским полковым священникам, провожая в последний путь сотни воинов.

— Нет, не зря государь толковал в инструкции о дисциплине среди драгун, как чуял все равно, — говорил Шереметев Боуру. — Вместо гоньбы за бегущим врагом они на тряпье позарились и животами поплатились.

— Да, — соглашался Боур, — недисциплинированный воин иной раз страшнее врага. Следовало бы наказать и Кропотова. Ведь он первый нарушил диспозицию.

— Что я скажу государю? — сокрушался фельдмаршал. — Чую, он особенно разгневается за потерю пушек и знамен. Не миновать мне выволочки за конфузию.

Но на этот раз фельдмаршал ошибся, от царя пришла не «выволочка», а утешительное письмо: «Не извольте слишком о бывшем несчастье печальным быть (понеже всегдашняя удача многих людей ввела в пагубу), но неудача хороша тем, что не дает забываться и придает бодрость».

Перечитывая письмо царя, Борис Петрович еле сдерживал слезы, от волнения лепеча под нос себе:

— Отец родной… да я за тебя живота николи не пощажу, голову положу.

И тайком, даже от денщиков, целовал письмо, прятал в кафтане на груди у самого сердца.

Глава двенадцатая АСТРАХАНСКОЕ ВОЗМУЩЕНИЕ

Корпус Шереметева, несколько оправившись от конфузии под Мур-мызой, был направлен царем под Ригу с четким заданием: не дать выйти оттуда Левенгаупту на помощь Митаве.

А столицу Курляндии, Митаву, отправился доставать сам царь. На это было потрачено три недели. 4 сентября была взята после штурма Митава, а через девять дней пал Бауск.

Петр, как обычно, закатил для победителей пир с салютами и фейерверком, однако в самый разгар торжеств пришло тревожное сообщение: «Начался бунт в Астрахани» {183}.

Петр, прочтя сообщение, нахмурился, взглянул на Меншикова вопросительно: «Кого?»

Тот и в этом кратком вопросе понял, о чем спрашивает повелитель:

— Думаю, Бориса Петровича, мин херц.

— Почему его, думаешь?

— Он популярен, осторожен, рассудителен. И к тому же наш, русак.

— Пошли поспешного гонца за ним. Пусть передаст командование Боуру, а с собой возьмет два лучших эскадрона драгун и батальон пехоты. И правится сюда, в Митаву.

На вторые сутки фельдмаршал прибыл к царю.

— Проходи, Борис Петрович, тут осталась рыба жареная, перекуси с дороги.

Шереметев счел неудобным отказываться от царского угощения, сел на стул и принялся за рыбу, уже остывшую.

— Ну как там Левенгаупт? — спросил Петр.

— Сидит в Риге, укрепляется.

— Родиону Христиановичу передал команду?

— Да. Ему.

— Кого из командиров с собой взял?

— Мишку, сына. И Арсеньева Василия.

— Дело такое, Борис Петрович: Астрахань взбунтовалась. Мы с Данилычем посоветовались: кого послать? Кроме тебя, некого. Чужих ведь иностранцев не пошлешь. А тебя там знают. А кроме того, тебе надо через Казань итить. Там башкирцы как бы не возмутились, воеводы сполох бьют. Башкирские полки у тебя служили, ты знаешь с ними обращение, язык их ведаешь. Постарайся миром все уладить. Ну а после иди к Астрахани.

— С двумя-то эскадронами, государь?

— Дам один полк из Смоленска, один в Москве возьмешь, и из Петербурга от Апраксина велю один выделить. Трех полков тебе достанет на бунтовщиков. Старайся уговорить рядовых отстать от воровства. Когда умиришь, заводчиков бери за караул и отправляй в Москву, в Преображенский приказ, к князю Ромодановскому. Сволочь, кроме жесточи, ничего не понимает.

— Ну что ж, государь… — вздохнул Шереметев, выплевывая рыбные кости. — Честно сказать, не хотелось бы мне с театра войны съезжать. Но коли велишь, повинуюсь.

— Велю, велю, Борис Петрович. Больше некому. Сейчас письмо напишу в Москву Ромодановскому, чтоб удовольствовал тебя людьми и помог в Казань отчалить.

Царь, как всегда, торопил, но не всегда по его получалось. Шереметев прибыл в Москву с драгунами лишь 20 октября, а там еще ни Смоленского, ни Петербургского полков не было. Они еще на пути к Москве были.

Борис Петрович даже был рад сей нечаянной задержке. Наконец-то он мог спокойно пожить в своем новом московском доме, поспать на чистых простынях в тепле и сухости, поесть, попить вдоволь домашнего. И первое, что они сделали с сыном — это отправились в баню вместе с денщиками, где Гаврила и Авдей славно «отходили» господ березовыми вениками.

Сидя в предбаннике с сыном, попивали квасок, наслаждались тишиной и покоем.

— И помирать не надо, — говорил фельдмаршал.

На записку Меншикова, торопившего фельдмаршала с отъездом, Шереметев отвечал с большим резоном: «Путь столь зол, ни саньми, ни телегами итить нельзя».

И то правда, начались осенние холодные дожди, дороги развезло. Добрый хозяин в такую пору собаку со двора не выгонит, а тут едва не в шею толкают: выезжай. А чего уж теперь спешить-то? Зима на носу, а там встанет Волга. Ясно, что уж ныне в Астрахань не попасть.

И едва во второй половине ноября пал снег, как князь Ромодановский велел:

— Борис Петрович, отъезжай. В Казани с башкирами разберись, бунтовать зачинают.

От Москвы до Казани добирался фельдмаршал с полками едва ль не месяц, правда с задержкой в Нижнем Новгороде.

Казанский воевода Кудрявцев встретил фельдмаршала настороженно (где, когда, кому нравились столичные гости, да еще и в таком чине?).

— Что тут у вас творится, Никита Алферьевич? — спросил Шереметев, сбросив шубу на руку подоспевшему лакею.

— А что? Ничего особенного.

— Как «ничего особенного»? Князь Ромодановский сказывал, башкирцы бунтуют.

— Есть маленько. Но я их живо заарестовал — и в тюрьму. Вшей покормят, поумнеют.

— Ну что ж, с вашего позволения, я должен посмотреть их.

— Кого?

— Не вшей, разумеется, — заарестованных башкир.

— Зачем это вам?

— Государь велел разобраться с имя.

— Ну, если государь…

В те дни, пока фельдмаршал неспешно двигался к Казани, в Преображенский приказ были доставлены с Дона «воры» астраханские во главе с конным стрельцом Иваном Кисельниковым. Повязаны они были донской старшиной {184}, так как «подбивали казаков к возмущению», и присланы к князю Ромодановскому «для розыску». У Федора Юрьевича разговор с ворами был короток — дыба, кнут, огонь. Но, видно, родился Кисельников со товарищи под счастливой звездой, опередило их письмо царя к Ромодановскому: «Как воров с Дону, которые бунтовались в Астрахани, привезут к Москве, изволь тотчас послать их за крепким караулом сюды».