Борис Тараканов - Колесо в заброшенном парке

• Название: Колесо в заброшенном парке
• Автор: Борис Тараканов
• Жанр: Детективная фантастика

Венеция, XVIII век. Город полон слухов, что известный композитор Антонио Виральдини (1705–1741) зашифровал в своей опере-оратории «Ликующая Руфь» формулу вечной молодости. Адепты древнего культа «Двенадцать Голов» пытаются завладеть этой заманчивой тайной.

Борьба за Сокровенное Знание доходит до наших дней. Последователи культа охотятся за московским мальчишкой — согласно древнему пророчеству, именно он способен разгадать Тайну Виральдини. К счастью, на помощь приходят два историка — совершенно далекие от музыки люди.

В этой захватывающей детективно-фантастической истории сплетены воедино разные века, страны, судьбы, таинственные события и человеческие взаимоотношения. А мальчишке и его взрослым друзьям помогает… сам Антонио Виральдини.

Для широкого круга читателей.

---

Вымучивать из себя ничего не хочется. Ежедневной практики не получилось.

Настроение у меня совсем не творческое. Тоскливое настроение. Знаю, что уныние — смертный грех, но ничего не могу с собой поделать…

Сегодня мне приснилось, что я летаю и вдруг падаю в полете. Проснулся с бешено колотящимся сердцем. Я усматриваю в этом сне дурное знамение — страх обдал меня холодом, на лбу выступил пот. В суеверном трепете у меня возникло предчувствие, что мне не суждено дожить до конца года.

11 марта 1725.

Довольно юлить перед собой и обманывать самого себя! Оттягивать дальше бесполезно…

Сегодня на вечере у барона К. снова видел Анну Дж. Она виртуозно пела из Генделя, а потом попросила аккомпанировать мое «Qui tollis». Это было божественно! Какая проникновенность! Какая глубина! Как я люблю ее!

Да, я люблю Анну, как никогда никого не любил. Что ж в этом стыдного, почему я так долго боялся себе признаться, не решаясь даже тайному дневнику доверить ее имя?!

…Она появилась в Милане в начале этого года и сразу же привлекла к себе внимание музыкального общества. Ее голос хвалят все, но еще больше говорят о выразительности, с которой она… нет, не поет, живет в музыке! Это ново! Удивительное качество, которым не может похвастать ни одна из самых виртуозных певиц — в её пении не бывает формально взятых нот, все подчинено одной цели, вовлечено в единый страстный порыв. Совершенно живые, плотские чувства — боль, жажда, наслаждение, тревога…

Все в этом мире неслучайно, я чувствую это. Водоворот, вернее даже, Омут затягивает меня, и я теряю почву под ногами, не в силах противиться ему. Меня сковывает безотчетный страх, приходится пересиливать себя, чтобы продолжать писать. Анна, я не могу работать как прежде…

Из музыкальной молодежи она выделила и приблизила к себе двоих — меня и Винченцо, превратив из добрых приятелей чуть ли не во врагов. Мы находим малейший повод для спора, ища в нем возможность больнее уколоть друг друга. Наша ревность, должно быть, забавляет ее и кажется мальчишеством.

Стас, хмыкнув, отложил «Дневник». Это было совсем не то, что он искал, и, по-видимому, никакого отношения не имело к их с Вовкой расследованию. Стоит ли дальше читать личные записки человека, умершего много лет назад? В задумчивости Стас некоторое время рассеянно листал страницы ксерокопии, затем увидел набранное мелким шрифтом примечание и вновь склонился над «Дневником».

Примечание переводчика. Весной 1725 года Виральдини в Венецию не поехал, занятый приютом и мальчишками, и страдая от любви к Анне, которая не принимала его всерьез. Летом пришло известие о смерти Тортора. Виральдини уехал на похороны, а по возвращении в Милан продолжил «Дневник».

Дневник Антонио Виральдини

Настоящая внутренняя свобода возможна лишь при сильной привязанности. Не имея опоры, можно только упасть.

Не будь отца, к которому я всегда мог прийти за поддержкой, не будь Карло Тортора, без устали повторявшего, что я гениален, и заставившего меня поверить ему, кто бы я был? Как же мне их порой не хватает… Сейчас, когда их нет рядом, я чувствую себя гораздо менее свободным, чем тогда, в детстве.

Бродя вдоль каналов Венеции, я всем существом чувствовал, что вернулся домой. Как же это важно — знать, что тебе есть куда вернуться. Воспоминания захлестнули меня…

Одно из них болело как заноза. Я не удержался и отправился в собор Святого Марка. Долго стоял в капелле Святой Анны Павийской перед образом. Да, разумеется, это она, никаких сомнений быть не может, и в то же время это именно Святая Анна. Добрая, сострадающая, с грустной и мудрой улыбкой. На невзрачном, потускневшем от времени фоне особенно живым выглядит лик святой — немного даже старше, чем у настоящей Анны, — талантливый художник тщательно выписал уголки губ и глаз, так что кажется, сейчас она насмешливо сощурится, а, может, ободряюще улыбнется…

При мысли о художнике внезапно в сознании вспыхнуло имя — Ранетти. Оказывается, я не забыл его, так глубоко отпечатались в моей памяти события того удивительного дня из детства.

Несколько дней я пытался хоть что-либо узнать о Ранетти, и благодаря графу Н. мои поиски наконец увенчались успехом. Итак, то был не мираж, не сон. Ранетти действительно существует, он живет в Бругано, небольшом городке в двух днях езды от Венеции. Я немедленно отправился к нему. О, чего я только не передумал за эти два дня…

У Ранетти весьма скромный дом, с небольшим, но хорошо ухоженным садом. Он принял меня, едва обо мне доложили. Полноватый, средних лет, элегантно одетый синьор добродушно приветствовал известного земляка — музыканта-виртуоза. Он усадил меня в старые удобные кресла, угостил замечательным домашним вином, с интересом расспрашивал о моем детстве, об общих венецианских знакомых, о жизни в Венеции и Милане. Но едва я неосторожно упомянул об Анне, все резко переменилось.

Лицо Ранетти побагровело, на лбу отчетливо проступили вены, мышцы напряглись, весь он до кончиков холеных пальцев покраснел и ужасно раздулся — вот-вот лопнет. «Я должен был совсем уйти из этого нелепого века… Никогда при мне не упоминайте ее имя, молодой человек, слышите, никогда!!!» — озлобленно прохрипел он, привставая, хотел что-то еще добавить, но только прорычал: «Прр-рркл…» и без чувств повалился в кресло.

«Умер», — спокойно заметила служанка, унося со стола опустевший винный кувшин.

Я в ужасе покинул этот дом.

Толпа перед консерваторией безумствовала. Тройной кордон милиции пытался сдержать потоки страждущих приобщиться к великой музыке, исполняемой не менее великими силами.

— Что у вас? — устало поинтересовался страж порядка, увидев протискивающегося ко входу Вовку.

— Приглашение… Вот, — Вовка протянул прямоугольник из плотной бумаги.

— Федь, пропусти — еще один блатной.

Коренастый Федя с погонами сержанта отодвинул заградительный барьер вроде тех, что используют в метро, и молча кивнул: «Проходите».

Из Дневника Виральдини

8 июля 1725.

Ошибки — это и есть судьба. После нескольких месяцев разлуки я вновь увидел Анну, все началось сызнова… И все эти месяцы я не мог забыть о ней. Господи, помоги!

В моей душе сражаются жажда смерти и желание жить. А я не могу принять ни одну сторону…

15 июля 1725.

Неделю не был у нее. Как удержался — одному Богу ведомо.

Анна приняла меня ласково, словно мы расстались вчера. Была весела и много смеялась. Шутя сказала, что поражена моей стойкостью. Я и сам поражен — тем, что могу владеть собой, что не лишился рассудка. Чувство восхищения и радости, сродни экстазу переполняет меня: быть в ее обществе, украдкой наблюдать за ней, слышать ее голос — высшее блаженство. Влюбленные не желают исцеляться…

Профессор Баранов встретил Вовку на билетном контроле.

— Кто выписал вам это приглашение? — вредным голосом поинтересовалась билетерша.

— Я! — прогремел над ней могучий бас.

Старушка присела.

— Ой, Борис Владимирович, я как-то и не признала вашу подпись.

Профессор взял Вовку под руку и повел по сдержанно роскошному консерваторскому фойе, уже заполненному публикой. Беседа завязалась сама собой.

— Музыкой Виральдини я занимался давно, и, честно говоря, сейчас она меня мало интересует. Разве что в плане истории музыки. Тем более, вы же понимаете, сейчас ее просто разучились исполнять…

— Концерт пройдет в двух отделениях? — светским тоном поинтересовался Вовка.

— Увы…

— Почему «увы»?

— Потому что в первом отделении решили «в нагрузку» пустить выступление детского хора из Екатеринбурга под управлением Олега Царевича. Коллектив посредственный, но с богатыми спонсорами. Вот и проплатили им выступление «вместе с Ла Скала».

— Хорошо хоть не Ивана-Царевича, — ухмыльнулся Вовка.

Профессор кивнул и продолжил начатую мысль.

— История жизни Виральдини полна загадок и странных совпадений… — с этими словами он открыл дверь правительственной ложи.

Из Дневника Виральдини

20 сентября 1725.

Сегодня на концерте мои мальчишки творили чудеса. Мальчики… таинственные ангелоподобные создания. Их талант и желание получить музыкальное образование дают поразительные результаты.

23 сентября 1725.