Заяра Веселая - 7-35. Воспоминания о тюрьме и ссылке

• Название: 7-35. Воспоминания о тюрьме и ссылке
• Автор: Заяра Веселая
• Издательство: Возвращение
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2006
• ISBN: 5-7157-0202-X

Лубянка, Бутырки, этапы и пересыльные тюрьмы, сибирское село Пихтовка — путь, пройденный в 1949 году 20-летней студенткой. Заяра Веселая была арестована и сослана как дочь «врага народа» — писателя Артема Веселого.

В своих воспоминаниях она живо и непосредственно воспроизводит увиденное и пережитое.

Заяра Веселая. 7-35. Воспоминания о тюрьме и ссылке. Издательство «Возвращение». Москва. 2006.

---

Дядя Коля взывал к благоразумию:

— На кой ляд сдался тебе этот театр? И вообще по Новосибирску зря не шатайся, сразу же иди на вокзал, бери билет и езжай. Дорога неблизкая, да еще с пересадкой — вдруг какая задержка!.. Сама говоришь: не приедешь в срок — посчитают побегом. Знаешь, что за побег бывает? Двадцать лет каторги!

— Знаю. Да ты, дядя Коля, не бойся, не опоздаю: ведь у меня в запасе целых десять дней!..

Мне, конечно, не терпелось уехать как можно скорее. Но пришлось попросить коменданта не спешить с выдачей отпускного документа, потому что ехать было не на чем: как назло началась весенняя распутица, ни самолетик не летал (летное поле раскисло), ни машины не ездили.

Я уже не помышляла о Новосибирске: добраться бы как-нибудь до станции — железнодорожная ветка проходила верстах в шестидесяти от Пихтовки.

Услыхав, что на станцию зачем-то едет трактор, сломя голову кинулась в МТС, разыскала тракториста.

— Возьмешь меня с собой?

— Ну дык чо! Приходи утром, часов в шесть.

Я помчалась к коменданту:

— Завтра уезжаю!

— В добрый час.

Не нам одним с сестрой разрешили съехаться, знаю несколько подобных случаев; вообще существовала тенденция объединять в ссылке родственников, даже жениха с невестой, возможно, из расчета, что семейный осядет на месте прочнее, нежели одиночка. Поэтому странно, что нас с Гайрой разлучили с самого начала… (Сестру Инны Гайстер Наташу, арестованную немного позднее, сразу же направили в Боровое — место ссылки старшей сестры.) Может быть — хочется хорошо думать о людях — это было своеобразным великодушием наших судей из ОСО: нам таким образом предоставили выбор?..

Комендант выписал мне бумагу, поставил завтрашнюю дату: 7 мая 1950 г.

Я обошла всех пихтовских знакомых, со всеми распрощалась, особенно сердечно, разумеется, с Николаем и Майкой.

Без конвоя

Шла я ходко, в Орловке, где рассчитывала переночевать, оказалась в пятом часу. Зашла в избу, показавшуюся мне крепче других — может быть, там и почище?

В сенях мимо меня прошмыгнула с улицы девчонка лет семи. Несмотря на холодную погоду, на ней было только длинное холщовое платье и опорки на босу ногу.

Из кухни выглянула хозяйка, тоже в чем-то холщовом. Я спросила, нельзя ли купить молока, она молча полезла в погреб.

Присев к столу, я вывязала из котомки хлеб, налила из крынки молока в свой стакан. Во все время, пока ела, женщина с девочкой стояли возле печки и неотрывно на меня смотрели. Поев, сказала спасибо и положила на стол рубль. В ту же секунду девчонка подскочила к столу, схватила рубль и метнулась за дверь.

— Оторва, — равнодушно сказала женщина ей вслед.

Я спросила, успею ли по дороге к станции дотемна дойти до следующей деревни. В ответ она пожала плечами. Я пошла.

Не знаю, как называлась деревня, где я ночевала. Утром встала и ушла рано-рано. Насколько помнится, жилья мне больше по пути не попадалось — я шла и шла, размеренно взмахивая своей палкой, по однообразной болотистой равнине, кое-где присыпанной снегом.

Вдруг увидела на дороге — далеко впереди — черную точку. Сердце екнуло. Хорошо, если пень иль волк. Немного погодя стало ясно, что это человек, потом — что мужик.

Мы неминуемо сближались. Я размышляла: когда поравняемся — поздороваться, по деревенскому обычаю, или нет? Пройти молча — не дай бог, рассердится. А поздороваться — вдруг остановит, мол, далеко ли, девушка, путь держишь, то да се — тоже не дай бог. Когда расстояние между нами сократилось настолько, что можно было разглядеть человека в лицо, я почти перестала трусить: небольшая рыжеватая борода придавала его облику некую степенность, а главное, за плечом у него торчала двустволка, «значит, — подумала я, — охотник», и — уж не знаю почему — это показалось мне залогом его порядочности.

Так-то оно так, но все же я шла на ватных ногах.

И вот мы сошлись, глядя друг другу в глаза.

Поздоровались…

Разминулись!

Около полудня впереди завиднелся лес. Я обрадовалась: меня предупреждали, что на подходе к станции будет неширокая полоска леса.

Но не предупредили, что дорога в лесу разделится на две.

Стояла на развилке, гадая, которая из дорог ведет к станции — ни одна ни шире, ни утоптанней другой.

Надумала идти по левой.

Дорога привела меня к рельсам среди леса.

По шпалам зашагала на запад.

На станции, почти безлюдной, мне встретилась молодая бабенка (одеты мы с ней были, как из одного детдома: на ней такой же черный ватник, кирзовые сапоги, только платок повязан иначе: у меня домиком, у нее низко, по самые брови). Я спросила, скоро ли будет поезд в западном направлении.

— Только что ушел.

— Только что?!

— Ну, с полчаса.

Выходит, пойди я правой дорогой могла бы на него поспеть!

— А когда следующий?

— Послезавтра.

— Послезавтра? Неужели так редко ходят поезда?

— Какие у нас поезда!.. Это же — ветка. Цепляют пассажирский вагон к рабочему поезду и тащат до магистрали.

Я была сражена. Послезавтра — шестой из отпущенных мне дней! Дядя Коля как в воду глядел… Кроме того, куда мне тут деваться до послезавтра: пристанционный поселок не деревня, это там можно зайти в любую избу, мол, пустите переночевать, а тут?..

— Далеко едешь?

— В Караганду.

— К родне, что ль? Сама-то откуда будешь? — Из Москвы, — рассеянно ответила я, думая о своем.

Женщина весело рассмеялась: оценила шутку.

— Вообще-то из Пихтовки, — поправилась я.

— А-а… Бывать не бывала, а слыхала. — Все еще улыбаясь, она достала из кармана ключ. — Ты вот что: видишь барак? Как войдешь — налево вторая дверь. Кто спросит — говори, к Фросе, мол, приехала. Разбери постель, отдыхай. Там каша на столе, правда, холодная — поешь.

Хвостовой вагон пассажирского поезда Владивосток — Москва сильно мотало из стороны в сторону, но мне это нравилось. Меня радовало все: и то, что наконец-то выбралась на магистраль, и то, что еду как обычный пассажир: лежа на верхней полке плацкартного вагона, смотрю в окно без решетки, на станциях выхожу прогуляться по платформе, отличаясь от прочих разве что одеждой, но ничуть не ущемленная в правах.

На случай расспросов попутчиков у меня была заготовлена простенькая легенда; во всяком случае, решила не открывать, что ссыльная, а то, пожалуй, кто-нибудь проявит бдительность… К тому же дико, наверное, выглядела бы я в глазах людей, узнай они, что, радуясь, еду из ссылки в ссылку под конвоем бумажки в пол тетрадного листа.

На нижней полке расположилась хорошо одетая женщина с мальчиком, мы с ней перекинулись парой слов. Когда стали пить чай, она угостила меня печеньем, я, в свою очередь, выложила на стол плитку шоколада «Золотой ярлык» — купила на радостях в пристанционном буфете.

Вскоре женщина с мальчиком сошли, проводница, убирая со стола стаканы, сунула в карман едва начатую плитку. Я собралась было сказать, что шоколад мой, но вовремя сообразила, что услышу в ответ: «Будет врать-то!» — и промолчала.

Вокзал в Петропавловске, где мне предстояла пересадка, напоминал вокзал в Свердловске времен эвакуации.

Я встала в длинный хвост, но вскоре обнаружилось, что на Караганду билетов нет.

Перешагивая через ноги сидевших и спавших на полу, направилась прямиком в привокзальное отделение МГБ: я — человек казенный, меня, ясное дело, отправят первым же поездом.

Уполномоченный МГБ, сидевший в небольшом кабинетике за совершенно пустым столом, выслушал меня неприязненно, мою бумажку, пробежав глазами, отпихнул от себя по столу пальцем:

— У меня не билетная касса.

— Разумеется. Но в кассе билетов нет, говорят, люди стоят в очереди сутками…

— Вот и стойте.

— Очень вас прошу: посодействуйте мне! Вы же видите: семнадцатого мая — крайний срок, опоздаю — будет считаться побег!

Он ответил:

— А мне-то что?

В самом деле: ему-то — что? Я взяла со стола бумажку и вышла. Встав в недвижимую очередь, услышала ворчанье какой-то старухи:

— Выходит дело, у кого мошна тугая — тот езжай… А ты — майся тут с дитём…

— Как это — езжай? — спросила я.

— Сейчас сказывали: из Москвы поезд прибывает, мол, в мягкий вагон есть билеты, — старуха кивнула на открытое окошко кассы. — Поехала бы, да больно дорого, не по карману…

Дорого?.. Я понятия не имела, сколько может стоить билет в мягкий вагон. Ни жива ни мертва подошла к кассе: ну как не хватит денег! Да еще, пожалуй, как раз тех, что истратила на «Золотой ярлык»!

— Один до станции Агадырь…

Хватило! Хватило, даже сдачи дали. Крепко сжала в кулаке билет, вышла на платформу. Ага, вот и поездМосква — Балхаш.

Проводник мягкого вагона, покосившись на кирзачи и телогрейку, на холщовую торбу с веревочными лямками у меня в руке, придирчиво изучил мой билет — только что на зуб не попробовал.