Марина Козлова - Бедный маленький мир

• Название: Бедный маленький мир
• Автор: Марина Козлова
• Жанр: Современная проза
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-17-064570-1, 978-5-271-26501-3

Крупный бизнесмен едет к другу, но на месте встречи его ждет снайпер. Перед смертью жертва успевает произнести странные слова: «белые мотыльки».

За пятнадцать лет до этого в школе для одаренных детей на юге Украины внезапно умирает монахиня, успевая выдохнуть единственные слова испуганной воспитаннице Иванне: «белые мотыльки». Странное совпадение между гибелью известного бизнесмена и почти забытой историей из детства заставляет Иванну начать расследование, в ходе которого она узнает о могущественной тайной организации. Ее члены называют себя «белыми мотыльками» или «проектировщиками», со времен Римской империи они оказывают влияние на ход мировой истории. Иванна понимает, что тайны ее собственного прошлого содержат ключ не только к личному спасению…

---

Иванна прочла надпись на табличке и очень расстроилась, что явилась сюда без цветов. Но ведь шла на работу к Нине Васильевне и знать не могла, что саранский дедушка похоронен тут же, рядом. И все же рассердилась на себя и заплакала – ну какая же она дура бестолковая, все время реальность ускользает от нее, не совпадает с ее представлениями.

– Любили дедушку? – Нина Васильевна участливо погладила ее по плечу.

– Я его даже не знала. – Иванна с трудом выудила из глубокого кармана плаща пачку бумажных носовых платков и внезапно задрожавшей рукой попыталась подцепить один, вытащить его из пачки, только все не удавалось.

– А плачете зачем? – удивилась медсестра.

Иванна наконец выдернула платок и теперь вертела его в руках, а слезы высыхали на ветру.

– Не знаю, – сказала она. – Так. Цветов не купила. И вообще.

– Так купите еще. Тут рынок – две остановки на автобусе. Поедете и купите. Не плачьте. Вы на мою дочку похожи. Такая же высокая, темноволосая. Прямо казачка. У меня муж из Ростова, так она в мужа. А мы тут, в Поволжье, все белобрысые. Не плачьте, он тихо умер, от старости. Для такого пьющего человека у него был сильный организм. Почти девяносто лет протянул, обратите внимание, ведь не всякому такое под силу.

– Да, – кивнула Иванна.

– Да, – согласилась Нина Васильевна. – Каждому своя судьба. Его какая-то дурочка из переулочка к нам сдала. Сама алкоголичка, сплошной синяк, а не лицо. Ругалась, что брать не хотели. Кричала: я в исполкоме работала, в отделе культуры, буду жаловаться, мол. А наш главврач просто документы хотел увидеть, все же у нас не ночлежка какая-нибудь. Ну, она поехала куда-то и документы привезла. Паспорт, ветеранское удостоверение. Хорошо, что не потеряли.

– А сын? – спросила Иванна. – У него был сын.

– Сына не видела. Вроде квартиру продали, так он, наверное, и смылся, сын-то, с деньгами. Как вы думаете?

Иванна никак не думала. Смылся, не смылся. Теперь это не имело никакого значения. Она смотрела на лес за железной дорогой. В лесу отчетливо пели птицы. Лес как бы завис между весной и летом – уже зеленый, еще прохладный. И близко так – рукой подать.

– Я как-то зашла к нему капельницу поставить – гемодез капали, – продолжала Нина Васильевна, – а он меня за руку схватил и в руку какую-то бумажку сует. «Нина, – говорит, – вот адрес внучки. На всякий случай…» Я ему говорю: «Так вы ей сами напишите», а он: «Я босяк, Нина, так мне и надо». Повернулся к стене и уснул… Ой, а это еще что такое?

От интернатского корпуса к ним бежала девушка в больничном халате и в тапочках и размахивала руками.

– С голыми ногами! – закричала Нина Васильевна. – Таня! А ну марш назад! Кто тебя выпустил?

Таня, впрочем, проигнорировала команду и продолжала бежать к ним, увязая тапочками во влажной рыхлой земле. Губы ее шевелились.

Подбежала и сиплым шепотом сказала, обращаясь исключительно к медсестре, таким тоном, каким солдат отдает рапорт старшему по званию:

– Пришли и сидят, есть просят! Я сказала: ничего нет! Сидят, сидят. Я говорю – идите. Нет, сидят!

– Никого там нет, – возразила Нина Васильевна.

– Сидят!

– Ты врачу говорила?

– Врач сказал – никого нет.

– Вот видишь!

– Нет, – шепотом закричала Таня, – сидят!

– Иди назад, – устало уговаривала Нина Васильевна. – Иди, Танечка, я сейчас приду.

– Можно я у Светы посижу? – просила Таня. – А то сидят.

– Хорошо, детка. Помоги ей турундочки крутить.

– Что крутить? – рассеянно уточнила Иванна.

– Турундочки. Иди бегом.

Нина Васильевна проводила убегающую Таню взглядом.

– Беда, – покачала старушка головой. – Семнадцать лет, девчонка, а у нее паранойя и что-то еще.

Нина Васильевна вызвалась напоить Ивану чаем с пряниками, и уже в больничном корпусе, сидя на унылой клеенчатой кушетке в сестринской, Иванна поймала себя на мысли, что явление девушки Тани на интернатском кладбище смутно не дает ей покоя.

– А почему девушка у вас? – поинтересовалась она у Нины Васильевны. – У вас же только старики.

– Родственники договорились… – нехотя ответила медсестра. – По больницам прошло сокращение койко-мест, ну и персонал посокращали. Ухода как такового нормального нет, питание… В общем, предлагали вообще везти куда-то под Нижний Новгород, а ее мать с теткой говорят: нет, мы не согласны. Ну, им и присоветовали к нам обратиться. У нас больным неплохо, заботимся, всякая манка-овсянка, супчики. Курица бывает, рыба хек. И места у нас были. Вот так вышло.

Таню привезли из маленького села Старая Каменка Темниковского района. Привезли две женщины – тихие и напуганные. Дежурный психиатр Ляля Нагиева начала заполнять историю болезни и попросила родственниц рассказать о том, когда они заметили первые симптомы, что им казалось странным в поведении Танечки и все такое прочее, о чем обычно врачи спрашивают, если, конечно, есть кого спросить. Сам-то пациент в момент госпитализации – существо безответное и неадекватное.

Ответили женщины странно. Мать сказала:

– Мы боялись, что она убежит. Она все время хотела убежать, не выдерживала…

– Чего не выдерживала? – участливо спросила Ляля Нагиева.

– Истуканов, – пояснила тетка, а мать торопливо дернула ее за рукав.

– Чего? – не поняла Ляля.

– Ничего, – буркнула мать Тани. – Ну, то есть Таньке все время казалось, что приходят какие-то незнакомые люди и сидят в доме до вечера. Вечером уходят. Закрываешь все двери и окна, а толку-то… Как проснешься – они уже сидят. Люди. Женщины и дети. И есть просят.

– И едят? – спросила Ляля.

– Едят, все время едят, – мелко закивала тетка. – Но понемножку. И если угощают, конечно. Но все угощают.

Ляля с профессиональным интересом посмотрела на обеих. Мать Тани опустила голову и добавила:

– Девочке так казалось.

– Потом уже, – продолжала Нина Васильевна, – Танечка рассказала мне, что той зимой в их село стали приходить какие-то незнакомые люди. Точнее, они не то чтобы в село приходили, а появлялись прямо в домах. Во дворах, на улице их никто не видел. И говорила Таня, что это ей не казалось, а происходило на самом деле. То в одном доме появятся, то в другом. То вдруг перестанут приходить. Жители села только дух переведут, и все по новой начинается. Они тех людей прозвали истуканами, потому что они сидят неподвижно по хатам и только есть просят тихим голосом. Никому не делают ничего плохого. Утром появляются, вечером исчезают. И никто не замечает – как. А потом начали приходить и ночью, вот тогда стало совсем уж невыносимо. Таня сказала, что уже не могла их видеть и убегала в лес. Ее находили, возвращали домой, мать поила ее какими-то отварами, заговаривала. Короче, беда. Когда Лида, мать девушки так зовут, приезжала проведывать дочку, я спросила у нее, видят ли все жители и она сама то, что видела Таня. «Конечно», – сказала Лида. «А почему же вы тогда Таню в больницу сдали?» – удивилась я. «Понимаете, – объяснила она, – в отличие от нас, Таня видит их, даже когда их нет…»

– И ты поехала в Каменку. Ты решила устроить себе каникулы Бонифация.

Леша, скрестив ноги, сидел посреди избушки на стареньком вытертом ковре, на котором, наверное, танцевали последний раз лет тридцать назад, пил, наверное, третий литр кофе и внимательно слушал рассказ Иванны.

– Что характерно, – усмехнулась та на его замечание, – я действительно взяла часть отпуска. Все равно я к тому времени сильно устала. Безумно.

– И поехала сюда отдохнуть.

– Как тебе сказать…

У нее был мотив.

Она как-то потерялась после смерти Деда, растворилась в невнятной обыденности и время от времени обнаруживала себя сидящей на полу в любимом месте – между балконом и письменным столом, смотрящую прямо перед собой туда, где нет ничего, а вроде должно быть. У нее было тянущее чувство, что Дед сделал последнюю и отчаянную попытку сменить масштаб ее существования в видимом и осязаемом (в этом смысле, конечно, материальном) мире. Конечно, со своим титулом и наследством она может обойтись как ей вздумается, а может так, как надо, как надо бы… Но тут Иванна, как правило, терялась, сознательно дистанцировалась. Временно. «Да, временно», – говорила она себе.

В завещании Дед рекомендовал ей управляющего – «директора Советского Союза», позволил себе пошутить он, пренебрегая условностями формата. Иванна ничего не имела против, даже очень обрадовалась (насколько ситуация вообще предполагала такую эмоцию), и приветствовала в этой должности Генрика Морано, энергетический коктейль из польской (мама) и итальянской (о, папа, папа!) крови. Тот, конечно, был юристом, в прошлом – адвокатом, который, собственно, и так был исполнительным директором эккертовской промышленной корпорации. Иванна с легким сердцем подписала на его имя генеральную доверенность на совершение торговых и финансовых операций, в том числе на работу с оперативными счетами корпорации, а также на управление ценными бумагами и торговлю на Нью-Йоркской и Лондонской фондовых биржах.