Павел Щёголев - Падение царского режима. Том 4

• Название: Падение царского режима. Том 4
• Автор: Павел Щёголев
• Издательство: Государственное издательство
• Жанр: История
• Год: 1925

Четвёртый том "Падения царского режима" содержит письменные показания последнего министра внутренних дел А. Д. Протопопова, а также исполняющего должность директора департамента полиции, позже товарища министра внутренних дел С. П. Белецкого.

---

Наши военные грузы задерживались в Швеции. Несмычка русской и шведской железнодорожных линий тоже мешала транспорту. Я рекомендовал Сухомлинову Литвинова-Фалинского, как человека, которого можно послать в Швецию для переговоров. Он туда и был командирован. Позже я от него слышал, что некоторые задержанные грузы шведы согласились пропустить; он вел также переговоры о смычке железнодорожных линий. Смычка не прошла, но шведское правительство согласилось сблизить конечные пункты дорог до Хапаранды и Торнео (раньше расстояние между конечными станциями было кажется 28 верст); больше о его командировке я от Литвинова не слышал и не знаю.

2. Переводить Курлова на место командира отдельн. корп. жандармов Распутин помогал неохотно; он говорил: «Там наверху не очень его любят, надо подождать». Судя по моим разговорам с царем по поводу Курлова, он говорил правду, хотя царь мне определенно сказал, что он более на Курлова не сердится и, по словам последнего, был очень ласков к нему при его представлении в ставке. Назначению Курлова мешало и то, что место командира корпуса занимал Татищев, которого я хотел просить назначить в гос. совет, как о том показывал и что сделать не удалось.

3. Я слышал от Васильева, что мотор, в котором ездил Распутин, нанимался для этой цели департаментом, который оплачивал поездки Распутина в моторе в Царское Село. Об охране Распутина я особо не заботился, зная от Васильева, что она имеется; кому она поручена — не спрашивал, не сомневался, что его охраняют агенты департамента. Об охране Распутина агентами дворцового ведомства узнал впервые уже здесь. В дополнение своих показаний о поездке Трепова в ставку и моем предполагавшемся уходе 8-го ноября 1916 г. я должен добавить, что Распутин, вызванный по телефону к Бадмаеву, сказал: «хорошо, что это узналось сегодня, а то завтра уже было бы поздно». Я предполагаю, что он знал о намерениях Трепова от других заинтересованных лиц: Бобринского, Раева, Шаховского, но наверное сказать этого не могу. Позже я слышал, что отставка моя была подписана, но, по настоянию царицы, ходу не получила. Сам же я не уговорил царя меня отпустить, не смог или не сумел, — сам не разберусь. Просился уйти, как показал комиссии, но без упорства, — жалел уходить. В разговоре с царем я указывал на Н. Н. Покровского, как на человека годного на пост министра иностранных дел. Позже царь, повидимому, вспомнил наш разговор, и Покровский был назначен. От Бадмаева 8-го ноября Распутин послал царю в ставку депешу, резко составленную против Трепова и его предложений переменить состав совета министров. Эту депешу я отправил на главный телеграф так же, как и три телеграммы, раньше посланные Распутиным царю и царице и, кажется, Вырубовой в ставку и которые касались меня в связи с поручением мне продовольственного дела, за что был и Распутин. Эти депеши я отсылал либо Похвисневу, либо старшему дежурному чиновнику; возили эти депеши полковник Пиринг,[*] мой служащий Павел Савельев, служащий Бадмаева или мой шоффер. В ночь убийства Распутина, часов около 12, я отвез сестру Воскобойникову на вокзал и после заехал к Распутину. Жених его дочери, кавказец-офицер Симоник (фамилии его не знаю и лично не видел), пытался застрелиться. По этому случаю я и заехал к Распутину, жалея его и думая, что он горюет о случившемся. Пробыл у него минут 10; видел только его одного: он сам отворил мне дверь. О намерении своем куда-либо ехать в эту ночь он не говорил.

4. Еще до назначения своего я высказал Бадмаеву и Курлову свою догадку, — не возит ли Распутин б. царице деньги, которые он берет за свои хлопоты о делах и наградах с разных людей. Я слышал, например, от Н. А. Гордона, что он заплатил Распутину 15 тысяч за звание коммерции советника. С Гордоном я был на обеде у Книрши вместе с Распутиным; там был и С. Г. Лунц.[*] Теперь, уже в крепости, узнав о существовавшей измене сверху и об обращении фальшивых денег, мне думается, — не возил ли Распутин б. царице фальшивых денег, получая их через Мануйлова или кого другого. Не замешаны ли тут гр. В. С. Татищев, А. Н. Хвостов или Симонович,[*] заменивший, как я слышал от кн. Тархановой, при Распутине Добровольского, и нет ли связи между Перреном, о котором меня допрашивали, и привозом в Россию этих денег? На мысль о связи Мануйлова и Перрена меня наводит общность названий: «доктор» Перрен и съезд «докторов» в Копенгагене, на который должен был будто бы ехать Мануйлов по письму, прочтенному мне Степановым. А. В.[*] сказал после, что оно Мануйлова не касается, почему в то время это сопоставление в голову мне и не приходило. Из сумм департамента полиции я давал Распутину по 1.000 р. в месяц. Выданные ему деньги я вернул из своих средств, истратив их вместо казенных на пособия. Давал Распутину 1.000 р. в месяц, узнав от Белецкого, что такая сумма платилась Распутину в то время, когда Белецкий был товарищем министра. Деньги я отдавал Распутину иногда сам, иногда посылал с Павлом Савельевым. За несколько дней до приказа о моем назначении, которое, по словам Распутина, было уже решено, я сказал ему у Бадмаева, что буду давать ему эту сумму… Он ответил: «ну, это все равно».

Я видел запись в книге расходов департамента полиции, сделанную в то время, когда А. Н. Хвостов был министром: «поездка в ставку 18.000» (или 13.000 — не помню). Боясь, что пропустил это в своем прежнем показании, решаюсь записать в настоящее.

5. При показаниях своих по делу А. Н. Хвостова я забыл сказать, что Д. П. Носович получил место в Соединенном банке через Татищева на 8 тысяч руб. в год. Я был рад, что он устроился (он брат моей жены), узнал об этом, насколько припоминаю, после отъезда Татищева в Москву.

6. По делу об аресте Д. Л. Рубинштейна его жена обратилась ко мне за помощью. Я ответил ей, что ничего сделать не могу. Сестра Воскобойникова от имени царицы и Вырубовой тоже просила меня помочь освободить Рубинштейна. Я советовал им через Воскобойникову в это дело не вмешиваться, все же генералу Батюшину сказал, что: «это дело беспокоит дамскую половину дворца». Распутин хлопотал за Рубинштейна. Я слышал, что дело его касалось продажи русских процентных бумаг, находящихся в Германии, через нейтральные страны во Францию и возникло по сообщению французского правительства ставке. Рубинштейна я знал до своего назначения; познакомился с ним на собрании банкиров, созванном мною для проведения при их посредстве русского займа в Америке для оплаты там наших заказов на военные надобности. В Америку по этому делу ездил шведский банкир Ашберг, он был указан Барком. Подробности об этом займе, в случае желания комиссии, могу доложить устно. Я председательствовал на собрании, получив поручение от совещания по обороне постараться добыть американскую валюту без посредства Англии. Предполагалась возможность провести заем в сумме 60 милл. долларов. Позже я слышал от Путилова, что, для начала, заем может быть сделан лишь в сумме 10 милл. долларов. Был ли он сделан и использован правительством — не знаю. Личных дел с Рубинштейном не имел и от участия в совете Французского и Юнкера банков отказался. Я изредка заезжал к нему на дом или в банк и бывал на его торжественных обедах. Он тоже приезжал ко мне, сообщал новости о предполагаемых переменах в правительстве и городские слухи. Он много узнавал от Горемыкина, куда, по его словам, часто ездил и пожертвовал на благотворительность 300 тысяч рублей через жену Горемыкина. Он бывал у Барка и других министров, чем любил хвалиться. От него я слышал, что Барк думал о проведении меня на пост своего товарища. Будучи раз у него во Французском банке, я случайно присутствовал при неудовольствии, которое он высказал своей жене по поводу отсылки ею какого-то мехового подарка ее родным в Румынию. Шла речь о каком-то письме. Значения этого разговора не знаю. При аресте Рубинштейна присутствовал Мануйлов, что, по моему мнению, устанавливает его связь с контр-разведкою (как я показывал). В день ареста Рубинштейна я был у него на даче, где находился директор Comptoir d’Escompte[*] Шарль Нодо, которого я встречал в Париже на экономической конференции. По его просьбе, я и был приглашен и поехал к Рубинштейну, пробыл часа 1½–2; при мне между ними шел разговор об увеличении оборотов Персидского банка при помощи французского капитала. Позже я слышал, что Нодо запрашивал наши военные власти по поводу дела Рубинштейна. Был ли он арестован — не знаю. Один из домов Рубинштейна был нанят под клуб Крупенским, получившим от Трепова на это дело 75 тысяч рублей. Во время своего ареста, в псковской тюрьме, Рубинштейн продал Второву свои акции банка Юнкера в количестве 48.000 акций по дешевой цене с убытком для себя до 2-х милл. рублей. Слышал я это в Международном банке, кажется, от Шайкевича или от М. М. Горелова.

Настоящий п. 6-й своих показаний я излагаю так, как он остался у меня в памяти. Некоторые ошибки в нем указаны мне следователем при допросе моем, как свидетеля по делу Штюрмера; так, я называю Шарля Нодо — директором Comptoir d’Escompte[*], а оказывается, что он газетный корреспондент; говорю о 2-х миллионах убытка, которые Рубинштейн понес при продаже своих акций Второву, а убыток оказывается 4 миллиона. При допросе тот же следователь, говоря о письме, которое прочел мне Степанов по поводу предполагаемой будто бы поездки Мануйлова в Копенгаген на съезд «докторов», называет это письмо «письмом Каро». Имя это является для меня неизвестным: автора письма, о котором идет речь, либо Степанов мне не называл, либо я его совершенно забыл.