Юлий Самойлов - Волна

• Название: Волна
• Автор: Юлий Самойлов
• Жанр: Современная проза
• Год: 2001

---

В этом боксе, крошечной комнатенке без окон, в лубках, сделанных из досок, лежал Лева Терц. В этот час он был в сознании и пытался улыбнуться.

— Дай закурить, — тихо проговорил он, стараясь не шевелить губами.

Я посмотрел на доктора Готлиба. Он вытащил большой кожаный портсигар и положил на тумбочку пять папирос. Это были дешевенькие «гвоздики», не то «Ракета», не то «Бокс». Но, закурив их после махры и самосада, я сразу почувствовал медвяный аромат табака. Терц несколько раз затянулся, и его глаза просветлели.

— Что случилось? — так же чуть слышно спросил я его.

Он показал глазами на папиросу, я дал ему еще затянуться и еще, и он начал говорить.

— Часа через два после отбоя, когда вы уже все спали, бросили трамвайчик из одного человека…

Смешное выражение, не правда ли: «трамвай из одного человека»? Но это жаргон… А трамвай… Вероятно, потому, что, когда людей бросали в камеру, они входили один за другим, как сцепленные вагоны трамвая.

— Глаза у него горели, как будто заширенный он или пьяный. Но мне-то что, я приглашаю, мол, кто хочет сладко пить-есть, прошу напротив меня сесть. А он так это безразлично оглядел все мои игровые шмотки и вытаскивает пачку денег в ладонь толщиной — и все одни сотни. И колода у него новенькая. Посмотрел я, как он карты тасует, аж страшно стало. Ты же видел, что я делаю с картами, но до него мне далеко. «Ну, что ж, — говорит, — давай под всё три партии». Ну и вылупил меня, как яйцо из скорлупы, — один крест на груди болтается. А крест этот со мной все тюрьмы обошел. «Нет, — говорю, — крест не играется». Тогда он мне этак спокойно предлагает поставить на кон руку, то есть я ему руку свою ставлю, а он мне — всё, что выиграл у меня, и еще свою сотню. Конечно, я без руки никто. Но мы, когда проигрываем, уже удержаться не можем. «Ты что, — спрашиваю, — кровожадный, что ли?» А он так же спокойно отвечает: «Да, мол, а что?» Но тут его что-то закоробило, глаза потухли, и начал он проигрывать, и всё проиграл, а потом глаза потупил и предлагает: «Иди, я тебе свободу проиграю». Ну, а кто от этого откажется? «А как, — спрашиваю, — ты меня выведешь?» — «Это дело мое, — говорит, — сначала выиграй. Ты что, не понимаешь, кто я?»

В то время в тюрьмах попадались самые разнообразные люди и не только среди тех, кто сидел, но и среди тех, кто охранял сидевших. Я знал надзирателей, которые проигрывали всю форму и даже документы. И я выиграл у него свободу. Вытаскиваю нож: «Плати!» А он тихохонько вырвал нож у меня, свернул его в колечко и втер в пол. А потом встал, взял меня за руку и начал подниматься по воздуху. И идет, будто бы по лестнице. Смотрю, мы уже на подоконнике, и решетка раздвинулась, как ворота. Он прошел через решетку, и я за ним. Потом он пиджак обеими руками оттянул, как зонтик, прыгнул и медленно-медленно опустился на землю. Ну, и я прыгнул за ним… И вот теперь я здесь… умираю…

Вообще тюремные легенды напоминают все остальные легенды и сказки. В них присутствуют и таинственные, и потусторонние силы, и магия, и все остальное. В одной тюрьме в пустой камере, которая раньше когда-то была кабинетом, был весьма хорошо сохранившийся барельеф, изображающий императрицу Екатерину II, в короне и со скипетром, сидящую на троне. Так вот, ходила легенда, что если тюремное начальство хотело от кого-то отделаться, то того человека сажали в камеру с барельефом. А ночью каменная царица выходила из стены и давила узника в каменных объятиях. Вы помните «Венеру Ильскую» Мериме? Похоже? Ну, а Терц? Он умер той же ночью… А его рассказ?.. Что это? Треп перед смертью? Он ведь знал, что умирает.

В тюрьме разные люди и тысячи судеб. Были высокограмотные интеллектуалы и те, кто еле расписывался и читал по слогам. Были очень талантливые, хитроумные авантюристы и чугунные тяжелодумы. Но, в общем, если не считать единиц, мир тюрьмы психопатичен и очень эклектичен. Плоская похабщина смешана с высокопарным театральным пафосом и сентиментальностью, цинизм и прагматика — с очень высокой стойкостью и понятием чести, крайний эгоизм — с самопожертвованием, патологическая жестокость и жадность — с полным пренебрежением к деньгам, золоту, богатству, смелость и трусость и многое другое.

Конечно, все это присутствует и в большом, открытом мире, но в нем больше возможностей и множество условностей, чтобы скрыть это. А здесь маски сорваны, иногда они сорваны рукой судорожной, как срывают противогаз, задыхаясь от недостатка воздуха.

Кто был я сам?.. О себе говорить трудно. Хвалить — скажут: самохвал. Хулить — скажут: ишь, наблудил, а теперь кается. Ну, а если посмотреть на себя со стороны, так сказать, чужими глазами? Все зависит от того, чьи это глаза, кому принадлежат. Что касается раскаяния, я мало верю в это. Впрочем, это может быть с убийцами. Убить не так просто. Но в том случае, когда убийство совершено в припадке гнева, ярости или случайно, тогда убийца начинает переоценивать свои поступки, а перед его глазами появляются те самые кровавые мальчики, и он не сможет сам перед собой оправдать себя. И нередко убийца кончает с собой.

Но есть и другой вид убийц — убийца-прагматик, он все расценивает цифрами выгоды. И еще один тип — те, кто убивает из самоутверждения. Эти — самые подлые и опасные. Они, конечно, недостаточно нормальны, но достаточно прагматичны. Они боятся сильных и решительных, но терзают беззащитных и слабых. Эти не каются. Могут, конечно, каяться и воры, и грабители, но это касается не всех, а только единиц.

Кстати сказать, о раскаянии. Я вспомнил двух братьев Павловских, бандитов-налетчиков. В ту ночь, когда произошел этот роковой случай, их было трое: Олег и Митя и еще шофер машины. Они ловко сняли сторожа, заткнув ему рот и связав, и заперли в сторожевой будке, а потом Олег и шофер проникли в склад, а Митя остался за наблюдателя. И вдруг Митя увидел лежащий на снегу тулуп. Его, как видно, сорвали, снимая сторожа. Он лежал у самых колес машины. Было довольно холодно, и Митя набросил тулуп на себя. В это время вышел Олег. Он увидел фигуру в тулупе и, подумав, что это еще один охранник, швырнул тяжелый нож. От рывка тулуп упал, и Митя, хрипя и изгибаясь, рухнул в снег. Олег бросился к брату, но было поздно: нож пробил горло. Забыв про автомашину, Олег выхватил пистолет и начал стрелять. Когда на звуки выстрелов прибежала милиция и была вызвана «скорая помощь», Митя уже умер. А Олег… Он выстрелил себе в висок и упал к ногам убитого им брата. Да, это все может быть, так бывает. Но есть и другие случаи.

Преступление всегда аморально, если оно совершено не из-за голода и крайнего отчаяния. Я не могу признать вором того, кто, будучи голодным, украл еду. Я не могу признать убийцей того, кто убил, защищаясь.

А я… Лично я… В наше время не было телевидения, репродукторы изрекали прописные истины. Основное влияние на меня имели книги. Ну да, я слышал рассказы отца о подполье, о том, как полиция охотилась за революционерами. Но революция кончилась, начались пятилетки. Конечно, взрослый, умудренный опытом человек скажет, что именно они, эти пятилетки, сделали страну. Но меня не интересовали ремесла, хотя я никогда не чурался их, не пренебрегал ими и любые мастера для меня были чудодеями. Но все же я не хотел быть ни сапожником, ни слесарем, ни токарем, ни пекарем. Конечно, я помню и песни о гражданской войне. Но это тоже было давно. А мне надо было сейчас, немедленно. У меня спрашивают: а если бы я начал жить сначала, тогда бы что?..

Я бы выбрал себе экстремальные профессии. Такие есть. Это не означает, что я отношусь с пренебрежением к крестьянству, к заводским профессиям, но… Люди — разные существа. Нравится ли работа — это очень важно. Конечно, можно сказать: какая разница, где работать? Лишь бы зарабатывать деньги, лишь бы зарабатывать больше. И это тоже правильно, жизнь есть жизнь, в ней важно все: и еда, и одежда, и комфорт. И в жизни приходится делать не только приятные вещи. Ну, а если работа хуже каторги, тогда что? Вот представьте себе для сравнения: каждую ночь ложиться в постель с нелюбимой женщиной. В ней нет ничего притягательного, ничего интересного, но она выгодна. У нее, допустим, важные пробивные родители. Или вы, читатели женского пола, представьте себе постель, где лежит нелюбимый и даже чем-то отвратительный вам мужчина. Но вы вынуждены разделять с ним эту постель. Это дает вам материальные выгоды. Конечно, люди по-разному относятся к этому. Одни — нетерпимо, другие, наоборот, довольно спокойно. Но ведь именно из этого и составляется человеческое счастье.

Все знают: у нас, в Свердловске, стоит на берегу пруда интересный дом. В нем очень давно расположился обком профсоюза. В прошлом этот дом принадлежал купцу Агафурову, миллионеру и предпринимателю. Мне рассказывали, что летом, каждый вечер, купец, сидя в кресле у дома, останавливал прохожих, спрашивая: «Знаешь, чей это дом?» И, услышав свое имя, удовлетворенно прицокивал: «То-то же…» Возможно, что это и приносило ему счастье. Но я уверен, что это очень короткое и далеко не полное счастье. Только не подумайте, что я сейчас начну пропагандировать бараки, железные кровати, телогрейки, кирзовые сапоги и двенадцатичасовой рабочий день.