Михаил Розанов - Соловецкий концлагерь в монастыре. 1922–1939. Факты — домыслы — «параши». Обзор воспоминаний соловчан соловчанами.

• Название: Соловецкий концлагерь в монастыре. 1922–1939. Факты — домыслы — «параши». Обзор воспоминаний соловчан соловчанами.
• Автор: михаил Розанов
• Издательство: Изд. автора
• Жанр: История
• Год: 1979

---

«…Днем, в неурочное время, иду в управление. В канцелярии сидит и плачет Вальцева. — Что случилось, Лидия Петровна? Она роняет голову на руки и плачет еще сильней… Я бегу за водой, неумело успокаиваю: — О чем так?.. Выпейте воды… Ну что такого могло случиться?

Подняв голову, она показывает на открытую дверь в кабинет моего начальника Шевелева[45] и, всхлипывая, прерывисто говорит: — Он вызвал меня на работу… Позвал в кабинет и набросился на меня. Я вырвалась, крикнула, что побегу в коридор и закричу… Тогда он ушел… Подлый сексот!..

Раза два я встречал у Шевелева высокую, интересную женщину, бывшую владелицу большого имения в Тульской губернии. Шевелев жил с ней. Но зачем он обидел Вальцеву? Ведь не мог он не знать, какое горе причиняет ей, еще не забывшей своей любви. Но больнее отозвались последние два слова: было известно, что благополучие Шевелева зиждется на слишком лояльном его сотрудничестве с главным соловецким чекистом. С горечью припомнил его же наставление мне: „Не верь людям!“..

Иногда, — вспоминает Андреев — в нашу канцелярию заходит маленькая австриячка Мария, хрупкая, изящная. Она едва лепечет на русском языке.[46]

В Бутырках и на этапах воровки и проститутки научили Марию нескольким матерным фразам, выдав их за русское приветствие. На Соловках в камере веселых девиц ее лексикон в этой области расширили еще больше и она долго потом ошеломляла встречных забористой бранью, создавая о себе ложное мнение».

* * *

Не знаю, случайно, нет ли, но положение женщин на острове описывается одинаково мрачно-жуткими красками, как белым офицером Клингером о первых годах открытого террора (1923–1925), так и работником «органов» Киселевым, но о более позднем и не столь жутком периоде (1927–1930). Вот примеры:

Клингер (стр.201):

«Чекисты то и дело врываются ночью в женский корпус и творят там неслыханные насилия. Начальник финансово-счетной части Соколов (стр. 176) вольный, из банковских счетоводов, не чекист и не коммунист, силой принуждает всех прибывших в Соловки молодых женщин служить у него в канцелярии и на глазах у всех безнаказанно их насилует. Весь лагерь ненавидит его больше, чем чекистов… Не лучше Соколова начальник кремлевской канцелярии, заключенный из офицеров Анфилов (стр. 171). Жалобы на него изнасилованных даже в Москву остаются без последствий…»

Киселев (стр. 162):

«Мелкие и средние чекисты в 9-ой роте (их там, по Клингеру, свыше ста человек) открыто водят каэрок к себе в комнаты и там делают с ними что хотят. Те молчат, чтобы не попасть в лес на верную смерть… Едят они в ресторане вольнонаемных, а если в роте, то обеды готовят им кухарки. Одна из них была княжна Гагарина… У чекистов — надзирателей издавна заведено правило обмениваться „марухами“ (наложницами), о чем они заранее договариваются (стр. 96)…А некрасивые работают в лесу на вывозке бревен и дров (стр. 95)».

Не столь жирными мазками рисует эту часть соловецкой картины генерал Зайцев (стр. 112). То ли он брал бледные краски, то ли Клингер и Киселев рисовали малярными кистями, дескать, не жалей, мажь — деготь наш!..

«…Что касается ссыльных чекистов, занимающих начальнические должности — поясняет Зайцев — то они, в отличие от простых арестантов, удовлетворяют свое сладострастие даже чересчур. Все это делается открыто, всем известно, лишь одно начальство показывает вид, будто оно не замечает этого, ибо оно само больше всего преступно в этом… Пользуясь своим положением, оно привлекает для телесной услады арестанток. Если какой-нибудь начальствующий тип или сотрудник, ведающий нарядом женщин на работы (завотделом труда, — такой был бабник Редигер) или надзирающий за женбараком — начальства на Соловках множество — облюбует какую-нибудь каэрку и поведет приступ с целью добиться любовного сближения, то несчастная нравственная каэрка попадает в весьма тяжелое положение».

Дальше на целой странице (113-ой) Зайцев подробно объясняет, как ведется «приступ» и каковы последствия дли заключенной, если она покорится или воспротивится домогательствам. Из этого можно заключить, что все же с женщин белья не срывали и на постели их не бросали. Уговаривали, подкупали, запугивали — да! Но далеко не каждая сдавалась.

«В мое время — подтверждает Зайцев — отбывала наказание на Соловках вместе с матерью очень интересная и миловидная барышня Путилова. На нее было много претендентов. Сколько ей несчастной пришлось перестрадать и пережить!.. Однажды я видел ее работающей в поле. Ее заставили разгребать по полю нечистоты из уборных. Хватит ли у нее мужества и крепости сохранить свою чистоту до конца?.. Приведу другой факт, которому тоже был очевидцем. Во время литургии в кладбищенской церкви, когда пели „Хвалите имя Господне“, раздался громкий истеричный женский вскрик: „Боже! за что? за что?“ Это была Наживина из Царицына. Муж расстрелян, ей дали десять лет Соловков. Дома остались без присмотра пятеро детей и никого из близких. А тут, как говорят, чекисты заразили ее. Можно ли придумать для нее еще какие-нибудь страдания?»

До сих пор Зайцев говорил о «чекистах средней марки», вот тех, из 9-й роты. Но, по его словам, соловецкими донжуанами были также: сам Эйхманс, начальники отделений и надзора, начальники эконом. — коммерческой части Е. С. Барков и А. И. Филимонов и другие. Ссылаясь на заведующего кремлевской баней поездушника Л. А. Олейникова, с которым он при Секирке жил в одной келье, Зайцев описывает, как этот поездушник устраивал «банные оргии» для самого Эйхманса. Интересуетесь деталям? Они на 114-ой странице… Она заканчивается так: «Приходилось угрожать некоторым (намеченным кандидаткам. М. Р.) насилием… Баня, конечно, прочно запиралась; снаружи ставилась охрана. Дальше идут неинтересные подробности…»

Из кого выбирали этих «массажисток поневоле», Зайцев не пишет, но проговаривается, будто им за это, по словам Олейникова, сокращали срок, в чем Зайцев сомневается. Напрасно. Это вполне возможно. Легче, чем вести «приступ» на непокорную. Эйхманс не мог лично никому, даже проститутке даже на сутки сократить срок (но мог любого и любую отправить на Секирку на три месяца). Срок сокращала или заменяла ссылкой Разгрузочная комиссия по спискам, составленным местным начальством. Разве откажет Эйхмансу нач. КВЧ включить в них какую-нибудь Наталию П., «массажистку» за «образцовый уход за быками». Кто там будет доискиваться подноготной?!

* * *

Хуже Соловков был для женщин Кемперпункт с его первыми уроками покорности и страха, особенно в первые годы — в 1923–1925, когда там начальствовали Гладков и Кирилловский. Тогда, кроме категорий трудоспособности, женщин делили еще и на разряды по их половой привлекательности. Лучших называли «рублевыми», похуже — «полтинничными», самых ледащих — «пятиалтынными». У помощника коменданта Топорова был целый гарем из «рублевых». Он же, по словам Клингера (стр. 210), поставлял соловецкому начальству для услады отборные «экземплярчики». Когда однажды семнадцатилетняя полька оттолкнула сластолюбца, Топоров при всем надзоре раздел ее и подверг унизительному обыску, будто она спрятала секретные документы.

Не лучше, а еще похуже Топорова был там в те же годы лагстароста из чекистов Чистяков… ну, да о нем дальше дадим особую страницу. Он заслужил ее…

Глава 2 И музы приняты на службу

На втором году концлагеря — в 1924-м — Соловки прикрылись «накидкой газовой со стеклярусом» (Солженицын): появился и воспитательно-трудовой отдел — ВТО — формальным начальником которого поставили Н. Г. Неверова. О нем Ширяев отзывается так:

«Чекист-хозяйственник из сельских учителей, бесцветный, но мягкий по характеру человек… На Соловках он был чуть ли не единственным, прибывшим туда добровольно. В помощники ему для фактического руководства дали быв. начальника За-кавзазского ЧК Д. Я. Когана с десятилетним сроком, до революции крупного подпольщика и теоретика марксизма…»

Вскоре, года через два, вывеску слегка подправили: «Т» — трудовой, на «П» — просветительный, но и ту к 1928 году замазали и объявили новую, на долгие годы вперед: КВО — культурно-воспитательный отдел, в котором с 1928 года начальствовал известный уже нам Д. Успенский, а с 1930 г. — Истомин, хотя и вольный чекист с двумя кубиками в петлицах, но вполне полетать Неверову: тоже бесцветный, недалекий и безвредный. Но сущность, основное назначение этого ВТО-ВПО-КВО — оставалось прежним: «самодеятельность и саморазвлечение» (по Солженицыну), с учетом опыта прошлых лет и новых директив. Распространяться об опыте и директивах нет нужды. Они просвечиваются из прежних и дальнейших ссылок на летописцев с необходимыми порою пояснениями. А лучше всего прочесть в «Архипелаге» едкую главу «Музы в ГУЛАГе», памятуя, однако, что в ней уже наторевшей рукой подвергнуты беспощадной порке «музы» не Соловков, а более позднего Белбалтлага, в чем, кстати, не сплоховал и Солоневич.