Николай Костин - Десять покушений на Ленина. Отравленные пули

• Название: Десять покушений на Ленина. Отравленные пули
• Автор: Николай Костин
• Жанр: История

Книга "Отравленные пули" — о русской революции 1917 года и контрреволюции; об известных и неизвестных покушениях на В.И. Ленина.

В книге широко использованы неизвестные и малоизвестные материалы судебного процесса над правыми эсерами 1922 года, а также многие другие архивные источники. Из нее читатель узнает документально аргументированную правду об убийстве В.Володарского, М.Урицкого, о тяжелом ранении В.И.Ленина, о сговоре эсеровского руководства против Советской власти с буржуазными партиями белогвардейцев и иностранных посольств и их разведок, о мятежах, диверсиях, массовых расстрелах рабочих и крестьян в захваченных интервентами городах и селах России. Книга помогает понять, кто повинен в развязывании гражданской войны и сколь правомерно появление красного террора.

В центре повествования — самые драматические события 1918 года, связанные с именем эсерки Ф.Е.Каплан. Автор на протяжении многих лет исследовал и обобщил огромный архивный материал, стремясь воссоздать напряженную атмосферу 1917–1924 годов, смело ввел в научный оборот забытые документы судебного процесса по делу правых эсеров 1922 года и судебного процесса над Б.Савинковым 1924 года. Библиография насчитывает несколько сот источников. Жанр художественно-документального повествования позволил достоверно и непредвзято показать хронологию всех попыток физического устранения В.И.Ленина с арены политической борьбы.

Автор выражает сердечную благодарность и признательность Л.А.Фотиевой, Т.М.Беляковой, В.В.Чикину, В.П.Долматову, Е.П.Костиной, А.М.Синицину, М.А.Земскову, Н.Т.Литвинову, С.Ф.Кривоногову, О.М.Андрееву, А.А.Соловьеву, Л.А.Андреевой, Т.Н.Костиной и работникам Российской Государственной библиотеки г. Москвы за духовную поддержку и большую бескорыстную помощь в сборе, подготовке материалов книги и ее выходе в свет.

---

Вспоминая осторожничанье Вольского и других руководителей партии эсеров, с которыми она разговаривала в Москве, Каплан недоумевала: почему ей не дают задания, не привлекают к активной борьбе с большевиками? Не верят?! В таком случае остается действовать самой. Слава богу, кроме эсеров, в Москве есть и другие патриоты…

Каплан трудно пережила разгром Учредительного собрания. Горела желанием свершить возмездие. Убить Ленина. Поддержки у Вольского не встретила и, обуреваемая жаждой действий, еще до встречи с Семеновым, создала в Москве свою террористическую группу. Завербовала старого каторжанина Павла Пелевина, бывшего матроса, без четких мыслей и прочных убеждений. Привлекла Владимира Рудзиевского, присяжного поверенного с белогвардейским оттенком и эсерствующую девицу Марусю, не знавшую своей подлинной фамилии, истинное дитя панели.

Представление о терроре у сподвижников Фанни Каплан было совершенно диким. Пелевин считал возможный отравить Ленина, вложив что-нибудь соответствующее в кушанье. По мнению Рудзиевского, к Ленину надо было подослать врача, который привил бы ему опасную болезнь. Маруся намеревалась убить Ленина кирпичом из-за угла.

Конкретного плана покушения террористы не имели, но на всякий случай обзавелись бомбой. Хранилась она у Каплан. Позднее Фанни передала бомбу Семенову на явочной квартире в Сыромятниках…

Коноплева про себя отметила, что у Каплан одно плечо выше другого. Природа словно умышленно обошла вниманием эту женщину. Впрочем, когда она усталым движением бледной руки сняла косынку, на костлявые плечи упала тугая волнистая коса. Коноплева даже вздрогнула. Черная змеевидность косы еще резче подчеркнула отчужденность и замкнутость Каплан.

Пожизненную или как ее называли "вечную" каторгу Каплан отбывала с Марией Спиридоновой и Еленой Ивановой в Мальцевской тюрьме, а затем — в Акатуе. Здесь она окончательно порвала с анархистами и примкнула к эсерами После Февральской революции получила амнистию. Жила некоторое время в Москве, потом уехала в Крым, жила у подруги — каторжанки Фанни Ставской. Вернулась в Москву. Повстречала немало знакомых — бывших политкаторжан. Ни с кем из них близко не сошлась, а включилась в террористическую работу. Вскоре выяснилось, что на этом поприще не оказалось ей равных…

В тусклых глазах Каплан — ни огонька, ни мысли. Почти не выпускает из тонких бескровных губ папиросу. Куда девалась ее былая живость? Понимала ли она опасность, навстречу которой шла? Безвестная, некрасивая, больная, она была нужна только партии. Кто убьет Ленина? Кто может остановить этого колосса? Только Каплан. Ее рука не дрогнет. Она не намерена ни спорить, ни обсуждать эту тему.

Каплан знала, что самым яростным противником Ленина является Абрам Гоц. От одной мысли, что Ленин стал Председателем Совета Народных Комиссаров, он приходил в бешенство. Малейший успех большевиков раздражал и мучил. Гоц принимал отчаянные попытки устранения Ленина от руководства революцией. Все они заканчивались провалами. И вдруг в отряде Семенова появилась Каплан. Находка для партии эсеров. Семенов твердо уверовал в новоявленную Шарлотту Кордэ и рассказал о ней Абраму Гоцу и Дмитрию Донскому.

По совету Гоца глава московских эсеров Донской решил встретиться с Фанни Каплан. Не похудеет же он от того, что лишний раз назовет Каплан "надеждой революционной России", "звездой народовластия". Возвеличит уголовное убийство до "героического акта" во имя Родины и Свободы. Нет, не похудеет…

У Смоленского рынка, там, где за недостатком мест в торговых помещениях еще недавно продавали прямо с возов разнообразную снедь, торговали вразнос бойкие лотошники, а сейчас примостилась барахолка. На бульварчике, покрытом тусклой пылью, усеянном шелухою от семечек, на облезлой лавочке сидели трое.

Никто не обращал внимания на этих людей, ничем не выделявшихся из тутошней публики. Один, это был Семенов, — обликом похож на мастерового из удачливых — усики в ниточку, жесткий котелок на голове. При кожанке, а вместо манишки — сатиновая косоворотка. Ну и пусть, если так ему хочется. Другой — в офицерском френче, но, кажется, с чужого плеча. Не видно, чтобы спарывались погоны. Когда их спарывают, остается невыгоревший след. В офицерских ремнях с портупеями, в фуражке без кокарды, в безоправном пенсне, не "чеховском", с дужкой, а простом. И, наконец, то ли барышня, то ли дама, она близоруко щурилась и то и дело перекидывала с груди на спину черную длинную косу.

Лавка была простецкая, без спинки, изрезанная перочинными ножами. Семенов сел так, чтобы видеть бульвар и рынок. Прошел какой-то оборванец с тоскливой, чахоточной обезьянкой на руках. Спросил, не купят ли ее почтенные господа. Услыхав отказ, смачно выругался. "Чего только на Руси не увидишь", — сказал Семенов, лишь бы что-то сказать. Разговор не клеился. Все трое почему-то испытывали неловкость. Ее разрядил Донской, как самый старший, что ли? Он поправил портупею, чиркнул сделанной из винтовочной гильзы позеленелой зажигалкой — курил не махорку, папиросы — и кратко, повелительно приказал, чтобы Фанни Ефимовна рассказала о себе.

Готовая к этому неизбежному вопросу — уже довелось "исповедоваться" и Коноплевой, и Семенову — она потеребила тяжелую косу, моргнула близорукими глазами и с неожиданной откровенностью начала:

— Родилась в большой семье. Какая бывает семья у бедного еврейского учителя? Детей полна куча. Нужда — непролазная. Но отец — Каплан вдруг застенчиво улыбнулась — дал мне приличное домашнее образование. Пристально посмотрела на Донского и со значением добавила:

— "Университет" я закончила на каторге.

И умолкла. Заметила нетерпеливое переглядывание Донского и Семенова. Поняла: надо сокращаться. И, разом переменив тон, сказала:

— В 1906 году вместе с Маней Школьник и Ароном Шпайзманом готовила покушение на киевского генерал-губернатора.

— На Клейгельса покушалась, — перебил ее Донской. — Знаю, что струсили ваши коллеги.

— Вот уж нет, — возразила Каплан, — просто переменили почему-то план. Меня в свои намерения не посвятили. Вместо Клейгельса убили черниговского губернатора Хвостова…

— Не убили, а ранили, — поправил Семенов.

— Да, — согласилась Каплан. — Ранили. Арончика Шпайзмана повесили, а Мане Школьник дали двадцать лет каторги…

Донской досадливо поморщился. Кажется, она намерена рассказывать всю историю эсеровского движения.

— Нельзя ли покороче, — мягко сказал Дмитрий Дмитриевич. — Поближе к сути…

— Хорошо, — ответила Каплан, сникая. — У меня получилось нелепо: в комнате, где я квартировала в Киеве, вдруг ни с того ни с сего взорвалась припрятанная бомба. Не знаю почему.

— Понятно почему, — сказал Семенов, — не иначе, как хранили со вставленным запалом, так?

— Так, — подтвердила Каплан.

— Кислота разъела оболочку запала, и случился взрыв, — пояснил Семенов, будто при этом присутствовал.

— Возможно, — согласилась Каплан.

— И? — спросил Донской.

— И — смертная казнь, — гордо сказала Фанни. — Заменили пожизненной. Отбывала в Нерчинске. А точнее — сперва в Мальцевской тюрьме. Ее знаете?

— Знаю, знаю, создали в седьмом году, а в десятом прикрыли, — откликнулся Донской. Дальше…

— Дальше — перевели в Акатуй.

— Традиционная народническая тюрьма, — одобрительно сказал Семенов.

Каплан понравилась Донскому как боевик, как человек с твердой волей и крепкими эсеровскими традициями. Донской понравился Каплан как энергичный, смелый руководитель и, прежде всего, как человек "дела". Он сумел оценить ее безогладный героический порыв, с которым она выступала против Ленина. Каплан гордилась, что ее воодушевил и благословил на подвиг руководитель Московского бюро, член ЦК ПСР. Она шла на покушение от имени своей партии, от имени всех эсеров, защищавших народовластие.

— Ваше имя, Фанни, станет знаменем свободы, — сказал Донской террористке. — Ваш подвиг отзовется в сердце каждого социалиста-революционера.

Особенно тронули Каплан слова Донского о добре, о краткости человеческой жизни. Поэтому надо спешить делать добро. "Как можно жить, не совершая добра!" — восклицал Дмитрий Дмитриевич и восторженно глядел на Фанни. И в самом деле, думала она, что важнее для нее: личное маленькое счастье или счастье всех граждан России? Что есть отдельная человеческая жизнь? Это всего лишь едва заметная искорка в гигантском костре революции. Она может разгореться и может погаснуть. Но как? Тратя тепло только на одну себя или отдавая его другим? Каплан, расставаясь с членом ЦР ПСР Д.Д.Донским, твердо решила отдать тепло своей души другим. Если бы выпала удача выстрелить в Ленина…

СВИДЕТЕЛЬСТВА ВРЕМЕНИ ИЗ СТЕНОГРАММЫ ЗАСЕДАНИЯ ВЕРХОВНОГО РЕВОЛЮЦИОННОГО ТРИБУНАЛА

СЕМЕНОВ: Это произошло в конце мая. Я встретился с Фанни Каплан, которая произвела на меня хорошее впечатление на первом же свидании. Сделал ей предложение войти в нашу группу. У нее было 4 человека.