Николай Коняев - Трагедия ленинской гвардии, или правда о вождях октября

• Название: Трагедия ленинской гвардии, или правда о вождях октября
• Автор: Николай Коняев
• Издательство: Алгоритм
• Жанр: История
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-9265-0407-8

Сейчас много говорится о репрессиях 37-го. Однако зачастую намеренно или нет происходит подмена в понятиях «жертвы» и «палачи». Началом такой путаницы послужила так называемая хрущевская оттепель. А ведь расстрелянные Зиновьев, Каменев, Бухарин и многие другие деятели партийной верхушки, репрессированные тогда, сами играли роль палачей. Именно они в 1918-м развязали кровавую бойню Гражданской войны, создали в стране политический климат, породивший беспощадный террор. Сознательно забывается и то, что в 1934–1938 гг. людей погибло в десятки раз меньше, чем в 1918–1922 гг.

В книге известного писателя Николая Коняева на строго засекреченных материалах убийств М. Володарского и М. Урицкого, вождей революции, малоисследованных делах «Каморры народной расправы», первых крестьянских восстаний и солдатских волнений приоткрывается механизм раскрутки террора в России, его истоки и последствия.

---

Нет! Бороться нужно против партийной власти, которая поднимает народ на кровавую борьбу, чтобы остановить «строительство жизни России».

— И поэтому! — все более возбуждаясь, выкрикивал Кравцов. — Мы должны поставить своей целью защиту нового Учредительного собрания! Мы должны потребовать, чтобы были назначены выборы в него!

Он говорил долго и, как ему казалось, просто и доходчиво.

И, увлекшись, не замечал уже, что крестьяне перестали слушать его, разговаривали между собой, совсем не обращая внимания на оратора. Те же, кто слушал, слышали в речи только свое, совсем не то, что хотел сказать Кравцов.

«Семен Кравцов, — рассказывал на допросе в ЧК его тезка, сапожник Козлов, — призывал организоваться и сформировать боевую дружину, чтобы дать отпор красноармейцам. Еще он говорил об Учредительном собрании. Он много чего говорил, и всего я упомнить не могу»{308}.

«Когда говорили Кравцов и Гамазин, которые призывали организоваться, вооружаться, — вторит ему крестьянин Василий Космачев, — я был и слушал. Когда говорил Баранов, я пошел пить чай, так что не знаю, чего еще говорили и долго ли»{309}…

Как признавался сам Семен Иванович, крестьян совсем не тронули его опасения насчет англичан, «которые несли кадетскую программу». Не слишком заинтересовали крестьян и перевыборы в Учредительное собрание.

«Несмотря на все мои усилия обсудить этот вопрос и вызвать других ораторов на трибуну — сделать этого не удалось. Кое-кто говорил из толпы отдельные фразы, но слишком приподнятое настроение мешало хладнокровному обсуждению вопроса. Он был уже предрешен. Рассуждать никто не хотел, и по отдельным выкрикам я понял, что толпа, не рассуждая, просто пойдет по пути разрушения»{310}…

Понятно, что камера в Новоладожском домзаке не лучшее место для сочинения мемуаров, но все-таки читаешь эти показания и видишь, что не столько даже чекистам, сколько самому себе снова и снова пытается объяснить Семен Иванович случившееся и не может объяснить. Да и как объяснишь, если, не вняв его речам, «толпа» пошла «по пути разрушения», совершила роковую, по мнению Кравцова, ошибку — не выбрала его своим руководителем.

«Дальше произошли перевыборы исполкома. Председателем был избран без всякого обсуждения Иван Колчин, товарищем — Семен Гамазин, секретарем — Сергей Востряков. Затем приняли хваловский план организации дружины и избрали военный комитет в составе трех лиц. Председатель — Яков Ермолаев, товарищами — Сергей Большее и Петр Завихонов. На этом я хотел закончить собрание, но тут раздались крики: «Давай главное! Комиссаров надо порешить!»

Видя сильное возбуждение, мне хотелось замять этот вопрос, но мужики с налитыми кровью глазами требовали решить его немедленно. Поставили вопрос на баллотировку. (Курсив мой. — Н.К.) Единогласно постановили последнее. Сразу посыпались предложения. Одни предлагали расстрелять арестованных в присутствии схода, другие — поручить расстрел военному комитету, третьи — отправить арестованных на Спасовщину. Последнее предложение после упорной борьбы и было наконец принято»{311}.

Собрание шло бурно. В огромной толпе то и дело вспыхивали потасовки. Где-то посредине собрания прискакал верховой и объявил, что со стороны Лодейного Поля идет поезд с Красной Армией.

«Без рассуждения, даже без баллотировки, — сокрушался в ЧК С. И. Кравцов, — было принято постановление немедленно разобрать путь, и для этого было выделено пятьдесят человек».

Заодно побили железнодорожника, оказавшегося на свою беду в толпе. Побили, видимо, как сообщника надвигающихся красноармейцев. Наконец собрание закончилось.

Народ стал расходиться.

Все оборонительные мероприятия осуществляли согласно решению общего собрания — разобрали железнодорожные пути, опрокинули телеграфные и телефонные столбы и таким вот образом как бы отделились от всей страны с ее большевистской властью.

3

Новый военком Колчановской волости Яков Васильевич Ермолаев категорически отказывался от выдвижения его на столь высокий пост…

«Наши мужики собрались на волостную сходку, председателем которой был избран Семен Иванович Кравцов, сын бывшего управляющего имения «Лемон». Последний агитировал за Учредительное собрание и призывал к неподчинению и свержению Советской власти. По его предложению состоялись перевыборы военного комиссара, причем выбор пал на меня, по-видимому, потому что я — военный и бывший прапорщик, более умелый, чем другие. Однако это избрание мне не понравилось, я категорически отказывался, тем не менее выборы состоялись, мне пришлось быть военным комиссаром, «халифом на час»…

Но, хотя Яков Васильевич Ермолаев и чувствовал себя «калифом на час», поступил он по-кутузовски мудро, оспаривать выборов не стал, власть показывать тоже поостерегся, просто предложил военкомовцам пойти в чайную и выпить.

Что ж…

Как это объявляет на военном совете М. И. Кутузов? Полки расставлены, завтра сражение, говорить больше не о чем, надо пойти и поспать.

Так и тут… Все, что можно было сделать для общего поражения, колчановские крестьяне сделали. Сами изолировали себя от всего мира, а организовать их для сопротивления регулярным войсковым частям все равно не представлялось возможным, и значит, следовало просто скоротать за выпивкой ожидание расправы.

Так и поступили.

Семен Иванович Кравцов, политическая карьера которого, перевалив через зенит, сразу и закатилась, тоже направился в чайную, чтобы посмотреть, как будет проходить заседание.

Заседали хорошо.

Где-то посреди застолья зашел в чайную Иван Степанович Чекунов и потребовал, чтобы комитет дал ему удостоверение о героической деятельности хваловского отряда.

— Н-надо дать… — тяжело мотнув головой, произнес товарищ военкома Семен Гамазин. — Хорошие люди.

— П-пишите… — согласился и сам Яков Васильевич. Тут же и сочинили требуемую бумагу. Нетвердой рукой Петр Завихонов написал о героях-хваловцах, написанное заверили волостной печатью, а растроганного Ивана Степановича Чекунова усадили за стол.

Выпив несколько чарок, Чекунов снова принялся врать о подмоге, которая якобы спешит в Новоладожский уезд из Новгородской губернии, а потом, наклонившись к Якову Васильевичу Ермолаеву, громким шепотом сообщил, что и с деньгами все в порядке. Компания дровопромышленников дает на восстание шесть тысяч, а еще три тысячи обещают Пименовы.

Услышав об этом, трезвый, но сильно обеспокоенный возможностью попасть под влияние англичан с их кадетской программой Семен Иванович Кравцов заерзал на стуле, однако, как он потом сам сказал, «к чести комитета на это сообщение он ответил молчанием».

Тут надо сказать, что слово «к чести» Семен Иванович, может быть, и напрасно вставил. Скорее уж нужно было похвалить опять-таки рассудительность Якова Васильевича Ермолаева.

По ценам августа 1918 года девяти тысяч вполне могло хватить на хорошую выпивку… Но сегодня все равно пили бесплатно, а завтра — Яков Васильевич, даже будучи пьяным, не забывал этого! — всем предстояло ожидать в ЧК расстрела… Поэтому-то никакого интереса предложение о грядущей финансовой помощи и не вызвало.

Молча, Яков Васильевич наполнил чашки комитетчиков — заседание военного комитета восставшей волости продолжалось.

Ходу его не помешали даже пришедшие из деревни Реброво крестьяне.

Говорить с ними отправили Семена Ивановича Кравцова как единственно трезвого. Семен Иванович вкратце повторил свою речь об опасности сближения с англичанами, несущими кадетскую программу, о необходимости выдвинуть требование новых выборов в Учредительное собрание…

Ребровские мужики почесали в затылках и пошли восвояси, пообещав прислать приговор сходки.

Пошел домой и Семен Иванович Кравцов.

4

Так проходил мятеж в Колчановской волости.

Примерно так же развивался он в Гостинопольской, Староладожской, Михайловской, Усадьбище-Спасской и Хваловской волостях.

Толпами бродили крестьяне по округе, перерубали телефонные провода, разбирали железнодорожные пути, ловили и избивали комиссаров и, конечно, зорко следили, как бы кто не отсиделся в своей избе. Таких тоже колотили и побитыми волокли на сходку.

Стремление повязать всех круговой порукой было, кажется, единственной ясно осознаваемой задачей восстания.

«Вот, что я видел… — рассказывал на допросе в ЧК студент Федор Коньков, застигнутый восстанием на рыбалке. — Прежде всего крестьяне Песоцкой волости, направляясь на сборный пункт в Новую Ладогу, остановились в нашем селе и решили по примеру других волостей не соглашаться на поголовную мобилизацию лошадей и вернуться домой. Затем, семнадцатого августа, мимо нашего дома проходили толпы частью вооруженных винтовками и топорами крестьян… Это было страшно бестолковое, стихийное движение»{312}.