Николай Коняев - Трагедия ленинской гвардии, или правда о вождях октября

• Название: Трагедия ленинской гвардии, или правда о вождях октября
• Автор: Николай Коняев
• Издательство: Алгоритм
• Жанр: История
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-9265-0407-8

Сейчас много говорится о репрессиях 37-го. Однако зачастую намеренно или нет происходит подмена в понятиях «жертвы» и «палачи». Началом такой путаницы послужила так называемая хрущевская оттепель. А ведь расстрелянные Зиновьев, Каменев, Бухарин и многие другие деятели партийной верхушки, репрессированные тогда, сами играли роль палачей. Именно они в 1918-м развязали кровавую бойню Гражданской войны, создали в стране политический климат, породивший беспощадный террор. Сознательно забывается и то, что в 1934–1938 гг. людей погибло в десятки раз меньше, чем в 1918–1922 гг.

В книге известного писателя Николая Коняева на строго засекреченных материалах убийств М. Володарского и М. Урицкого, вождей революции, малоисследованных делах «Каморры народной расправы», первых крестьянских восстаний и солдатских волнений приоткрывается механизм раскрутки террора в России, его истоки и последствия.

---

Лука Тимофеевич Злотников, художник, «тридцати девяти лет от роду, жительствующий по Николаевской улице» (нынешняя Марата), был человеком в Петрограде известным.

Он сотрудничал с газетами «Земщина» и «Вече», а еще до войны издавал журнал «Паук», выходивший под девизом «Антисемиты всех стран, соединяйтесь!», провозглашая, что «Россия гибнет от двух главных причин: еврея и алкоголя»…

Дни за днями летят, год за годом бежит,
Все на свете на белом меняется.
Только жид, словно гад, и ползет, и шипит,
В наше русское тело впивается…

Понятно, что журнал такого направления создавал Луке Тимофеевичу известность определенного рода.

«Злотникова я знаю лишь по газетным сведениям, т. к. являюсь редактором-издателем газеты «Вечерняя почта», — показывал Владимир Иосифович Шульзингер. — Могу сказать, что он является членом черносотенной организации «Союз русского народа» и к нам в редакцию его, как черносотенца, даже не впустили бы, если бы он пришел…»{98}

Но и в «черносотенных» организациях отношение к Злотникову не было однозначным. Членом Главной Палаты Русского Народного Союза им. Михаила Архангела Лев Алексеевич Балицкий, по сути дела, повторил слова В. И. Шульзингера, давая характеристику своему товарищу по движению:

«Злотникова кто не знает в Петрограде, это художник-антисемит, автор карикатур и открыток против евреев. Юдофобство — его стихия, и я думаю, что более широкие политические вопросы его не интересуют. Он не скрывает своих взглядов настолько, что мне это даже казалось подозрительным, провокаторским»{99}…

«За обедом у Лариных я встретилась с каким-то Злотниковым, которого мне представили как известного художника»{100}… — сообщила на допросе Анна Селиверстовна Алексеева.

Из документов, приобщенных к делу, можно установить, что вырос Лука Тимофеевич Злотников в крестьянской старообрядческой семье, проживавшей в Витебской губернии. В девятнадцать лет поступил в Художественно-промышленную школу Общества поощрения художников. Закончив ее, уехал в Париж, где учился в Сорбонне, одновременно прирабатывая в парижских газетах.

Старообрядческое воспитание и учеба в Сорбонне — сочетание не самое привычное, а если добавить сюда еще очевидный талант и специфическую направленность интересов, то коктейль получится совсем чудной…

И понятно, что далеко не всем он был по вкусу.

Многих Злотников просто пугал…

«Что касается Злотникова, то живет он в одной со мной и Солодовым квартире и занимается тем, что рисует акварельные картины: пишет ли он что-нибудь — этого я не знаю, т. к. с ним совсем не разговариваю. В плохих отношениях с ним живет и Солодов…»{101}

«Злотникова я знаю лишь как квартиранта, ничего общего я с ним не имею, но могу сообщить кое-что о его деятельности. Когда он снял у меня комнату, которая была сдана ему прислугой, я, придя домой, счел необходимым с ним познакомиться, чтобы узнать, кто у меня живет. Когда я спросил о его деятельности, он ответил, что пишет картины, а кроме того, сотрудничает в одной из газет. На мой вопрос, в какой именно, Злотников ответил, что это меня не касается. Из его разговоров по телефону мне удалось узнать, что Злотников работает в «Земщине», а также в «Русском знамени» и «Грозе». Присутствие Злотникова в моей квартире мне было нежелательно. Тем более что после убийства Распутина он поместил в «Новом времени» объявление, что в моей квартире продается портрет Распутина, и указал номер моего телефона…

Я просил Злотникова освободить комнату, но он не сделал этого, и я даже дважды подавал в суде иски о выселении его, но и это не увенчалось успехом, так как иски о выселении в военное время не всегда удовлетворялись»{102}.

Замешательство и отчуждение незнакомых людей, легко переходящее во враждебность, — психологически объяснимы.

Злотников был слишком опасным соседом…

Ведь и сейчас, перелистывая номера «Паука», порою ежишься — так откровенны помещенные там статьи.

Наше воспитание таково, что любой человек, открыто объявивший себя антисемитом, сразу оказывается беззащитным для любой, даже и несправедливой критики, а любая попытка объективно разобраться в этом человеке тоже воспринимается как проявление антисемитизма…

Тем не менее рискнем это сделать.

Антисемитская направленность «Паука» очевидна.

Уже в пробном номере Л. Т. Злотников заявил:

«Недремлющее око Антисемита, изображенного на первой странице, будет вечно, беспристрастно и не отрываясь следить за всеми поползновениями, за всеми поступками, мыслями и преступлениями иудейского племени… Око Антисемита не закроется ни перед какими угрозами, ни перед какими проявлениями иудейского человеконенавистничества»{103}…

Установить путь, которым пришел Л. Т. Злотников к таким убеждениям и как укрепился в них, трудно. Но то, что он сам был убежден в своей правоте, — очевидно. Он очень любил изображать в карикатурах «угнетенного» толстосума-еврея и «угнетателя» — нищего русского мужика.

Вероятно, именно с этого, еще с детских лет — Л. Т. Злотников родился в Витебской губернии — вынесенного ощущения и вырос его антисемитизм. Образование же не только не заглушило детских впечатлений, но, напротив, кажется, еще более укрепило их.

Как и многим, впервые столкнувшимся с «русско-еврейской» проблемой, Злотникову казалось, что именно ему и суждено указать на способ ее разрешения.

«Конечно, мы победим… — писал он в своем журнале. — Они сильны только нашей слабостью, а мы слабы только потому, что недостаточно объединены»{104}.

Можно спорить, насколько верно поставлен диагноз, но едва ли это имеет смысл. Прописанным Злотниковым рецептом никто, кажется, до сих пор и не воспользовался.

В том числе и сам Злотников.

На допросах в ЧК он откровенно признавался в этом:

«Ни в какой политической партии не состою, ибо считаю, что всякая партийная программа связывает свободу суждений того, кто в этой партии состоит…

Как урожденный крестьянин, чувствовавший на своей спине все тяготы, не могу сочувствовать тому строю, который существовал до революции или вернее до 1905 года, и разделяю мнение партий, стоящих ближе к народу, то есть демократических. Хотя по некоторым вопросам (аграрному и национальному) несколько отступаюсь и присоединяюсь к мнению партий более правых»{105}.

Показания даны в застенке ЧК, и у нас нет оснований подозревать Злотникова в сознательной корректировке своих политических воззрений — ведь именно такая позиция вызывала, как мы увидим, наибольшую неприязнь Урицкого и его подручных.

На первый взгляд уклончивость Злотникова даже раздражает.

Ишь ты… И демократии ему, видите ли, хочется, и политика предательства интересов русского народа в демократах тоже не устраивает…

Нет… Вы уж, батенька, определитесь, пожалуйста, чего вам желается. А то ведь, как у Гоголя — «Если бы губы Никанора Ивановича да приставить к носу Ивана Кузьмича…» — получается…

Но несомненно и другое.

Только у нас в стране почему-то (а и в самом деле — почему?) невозможно совмещение демократии с национальными интересами. Это только у нас, в России, уже второй раз на протяжении столетия с помощью так называемого «общественного мнения» удалось по разные стороны баррикады развести патриотизм и демократию…

Ни в Англии, ни во Франции такого произойти не могло…

Так что позиция Злотникова, не вмещающегося в прокрустово ложе партийных программ, не только не страдает расплывчатостью, а, напротив, выглядит единственно возможной, поскольку она — естественна…

Все это важно для понимания того, что думал и чувствовал Лука Тимофеевич Злотников в мае 1918 года.

Мы видим, он был довольно умным, бесстрашным, но при этом по-своему очень совестливым человеком.

Открыто провозглашаемый им антисемитизм базировался на неприятии мифа об угнетении евреев, которым многие представители еврейской национальности довольно ловко пользовались в собственных интересах. Можно не соглашаться с категоричностью постановки проблем в «Пауке», но при всем желании нигде не найдешь там призывов к погромам, к уничтожению евреев, тем более физическому.

И вот теперь: «Предписание главного штаба «Каморры народной расправы»…

Эта фраза: «чтобы их всех, в один заранее назначенный день и час можно было перерезать»…

Даже и не соглашаясь с позицией, из номера в номер заявляемой в «Пауке», все же трудно представить, что текст прокламации составлен тем же человеком, который редактировал этот журнал. Злотников не был столь кровожадным, а главное — столь неумным…

Редактируя журнал, он довольно отчетливо представлял себе своего читателя и очень точно адресовался к нему.