Редьярд Киплинг - От моря до моря

• Название: От моря до моря
• Автор: Редьярд Киплинг
• Жанр: Проза

---

Тем не менее когда-нибудь голоса этих непонятливых господ из Бомбея и Калькутты достигнут Лондона - к ним прислушаются, и тогда случится беда. После первой поездки в Калькутту я не мог объяснить себе кислый тон и ограниченность мнений провинциальных окружных газет. Теперь стало ясно, что их опекают из Бомбея или Калькутты и к ним нужно относиться соответственно.

Вы, кто остался трудиться на этой земле, только вообразите: в надлежащее время я сел на пароход и, хотя мне некуда было торопиться, улизнул из Калькутты, воспользовавшись услугами так называемой Бараньей Почтовой компании, которая занимается доставкой овец и почты в Рангун. Казалось, половина Пенджаба* ехала с нами, чтобы послужить королеве в Бирманской военной полиции. И снова грубоватый, резкий говор внутренней Индии ласкал слух среди невнятного бормотания бирманцев или бенгальцев.

Итак, в Рангун на борту "Мадуры".

Дорогие читатели, отправимся-ка вместе со мной вниз по Хугли* и попытаемся вникнуть в жизнь лоцманов, этих странных людей, которые знают о существовании суши только потому, что им приходится видеть ее с середины реки.

- Вот и застряли ниже северной подводной гряды. Под килем шесть дюймов. И это при юго-западном муссоне! Наверное, только на небесах знали, куда я иду... - гудел чей-то бас.

- Чего вы хотите? - вторил другой. - Затмевающиеся огни* там не годятся. Дайте мне красный с двумя проблесками, хотя бы на внешней отмели. В мире нет реки хуже, чем Хугли. В прошлом году мористее Нижнего Гаспера...

- Подумать только, как обращается с вами правительство!..

В конце концов лоцман с Хугли всего-навсего человек. При исполнении служебных обязанностей он волен говорить хоть по-гречески, но когда дело доходит до критики правительства, ругает его так основательно, словно он гражданское лицо, не связанное контрактом. У лоцмана нелегкая жизнь, зато он знает много занимательных историй и, коли с ним обращаются уважительно, может поделиться некоторыми из них.

Если лоцман прослужил на реке "щенком" лет шесть, остался в живых и не износился, то, полагаю, он зарабатывает до пятидесяти рупий, гоняя по речным плёсам двухтысячетонные суда с сотнями пассажиров. Но вот он перелезает через борт, унося ваши последние любовные послания, и бродит на своем буксирчике в устье, пока не встретит другой пароход, чтобы ввести его в реку. Для утешения лоцману требуется не слишком много.

Где-то в открытом море несколько дней спустя.

Я решил не писать. Не могу, оттого что меня неумолимо клонит ко сну. Меня обуяла великолепная лень. Журналистика - плутовство. То же самое литература и искусство. Индия скрылась из виду еще вчера, и двухмачтовое лоцманское суденышко, качавшееся у Сэндхеда, уносило мое прощальное письмо в тюрьму, которую я покинул. Мы достигли границы синей воды (растопленные сапфиры), и легкий бриз колышет парусину тента. Утром заметили трех летающих рыбок. Чай на chotahazri* не слишком хорош, зато капитан превосходен. Устраивает вас такой бюджет новостей или же сообщить вам по секрету о профессоре* и буссоли? Позже вы еще не раз услышите о нем, если, конечно, я вновь возьмусь за перо. В Индии профессор работал по девять часов в сутки, а сегодня в полдень проявил отрешенный интерес к циклонам и прочему. Он даже подумывал спуститься в каюту, чтобы принести буссоль и некую книгу по метеорологии, двинулся было с места, но, вспомнив о выпивке, заколебался.

- Буссоль лежит в ящике, - сказал он сонным голосом, - и все дело в том, что придется вытаскивать ящик из-под койки. Если хорошенько подумать - овчинка выделки не стоит.

Затем он принялся слоняться по палубе, а сейчас, полагаю, крепко спит. В его голосе не слышалось ни малейших угрызений совести.

Я хотел упрекнуть его, но язык не повиновался мне. Я чувствовал себя еще более виноватым.

- Профессор, - молвил я, - в Аллахабаде* выходит глупая газетенка под названием "Пионер"*. Предположим, нужно написать туда статью... Написать собственными руками! Ты когда-нибудь слышал что-нибудь более нелепое?..

- Интересно, пойдет ли ангостурская горькая с виски? - откликнулся профессор, поигрывая бутылкой.

Индии и дневной газеты "Пионер" не существовало. Это был дурной сон. Единственно реальные вещи в мире - кристально чистое море, добела вымытая палуба, мягкие ковры, жгучее солнце, соленый воздух и безмерная, тягучая лень.

Глава II

Река Сгинувших душ и золотая тайна, покоящаяся на ее берегу; зло Иордана;

глава рассказывает, как можно пойти в пагоду Шви-Дагон* и ничего не увидеть, а затем отправиться в клуб "Пегу" и чего только не наслышаться;

диссертация на тему о смешанных напитках

Я - часть всего, что встретил на пути,

Но опыт наш - лишь призрачная арка

Над миром неизведанных дорог,

Что отступает вдаль по мере приближенья.

Вот река, бар, лоцман и невероятно сложное искусство навигации. Капитан сказал, что плавание подходит к концу и через несколько часов мы будем в Рангуне. Сама река ничем не примечательна. Ее низкие берега покрыты зарослями и затянуты илом. Когда мы оставили за кормой несколько лодчонок, которые прыгали на волнах, мне пришло в голову, что передо мной расстилается река Сгинувших душ - дорога, которой за последние три года прошли многие знакомые мне люди, прошли, чтобы никогда не вернуться. Один прошел, чтобы открыть Верхнюю Бирму, где в безжалостных джунглях под Минлой его подстерегла смерть; второй - чтобы править этой землей именем королевы, а сам не сумел справиться с лошадью и был унесен вместе с ней горным потоком. Этого застрелил слуга, другого за обедом настигла пуля бандита. Ужасающе длинный список людей, которые нашли в малярийных джунглях смерть - единственную награду за "тяготы и лишения, неизбежно связанные с исполнением служебных обязанностей", как гласит устав Бенгальской армии. Я припомнил с полдюжины имен: полицейских чинов, младших офицеров, молодых штатских, служащих крупных торговых фирм и авантюристов. Все они отправились вверх по реке и погибли.

Рядом со мной на палубе стоял один из работников Новой Бирмы, который возвращался к месту службы в Рангун. Он рассказал о бесконечных погонях за неуловимыми бандитами, о маршах и переходах, которые кончились ничем, о благородной, равно как и печальной, смерти в дикой глуши.

Затем над горизонтом возникла "золотая тайна" - великолепное мерцающее чудо, горящее на солнце. Сооружение возвышалось над зеленым холмом и не походило ни на магометанский купол, ни на буддийский шпиль. Ниже тянулись склады, сараи и мельницы. "Под каким новым богом ходим сейчас мы, неукротимые англичане?" - подумал я.

"Вот и старая знакомая - пагода Шви-Дагон! - воскликнул мой новый знакомый. - Будь она неладна!" Однако эта пагода не заслужила таких нелестных слов. Во-первых, ради обладания ею мы взяли Рангун. Во-вторых, благодаря ей мы захотели узнать, какие еще редкости и богатства скрывает эта земля, и стали продвигаться вперед. До тех пор, пока я не увидел пагоду своими глазами, мне было непонятно, чем эта страна отличается от Сундарбана*, но золотой купол словно шептал: "Здесь Бирма, и она не похожа на другие земли".

"Это знаменитая древняя пагода, - продолжал мой спутник. - Теперь, когда открыли линию Тунг-Хо - Мандалай, тысячи паломников едут взглянуть на нее. Землетрясение повредило большую золотую маковку, которую называют 'htee, и ее укрыли бамбуковыми щитами. Право же, вам стоило бы посмотреть на пагоду, когда уберут щиты. Сейчас там восстанавливают позолоту".

Почему, когда впервые разглядываешь одно из чудес света, кто-то из стоящих рядом обязательно встрянет со своей подсказкой: "Вам стоит посмотреть на..."? Выпусти такого из могилы в Судный день минут на двадцать пораньше - он тут же примется опекать обнаженные души, которые в отблесках жертвенного пламени проносятся мимо, и говорить им: "Вам стоило бы взглянуть на все это, когда раздался трубный глас Гавриила!"

Я не стану распространяться о Шви-Дагон, а книги, написанные о ней историками и археологами, меня не касаются. Глядя на пагоду, которая словно бы свысока поглядывала на все окружающее, я понял многое: ради чего парни умирают на севере Бирмы, почему на улицах так много солдат, а рейд, словно черными чайками, усеян пароходами флотилии Иравади*.

Затем мы сошли на эту незнакомую землю, и первое, что я услышал от одного из ее постоянных обитателей, было: "Тут вам не Индия. Здесь следовало бы учредить колонию короны*".

Если говорить об Империи серьезно, стараясь выделить главное, videlicet* - ее запахи, то мой собеседник был прав. Калькутта смердит по-своему, Бомбей - по-иному, самый острый аромат источает Пенджаб, и все же индийские запахи родственны, а вот Бирма пахнет совсем иначе. Во всяком случае, ощущаешь, что находишься не в Китае, а тем более не в Индии.

- Что такое? - спросил я, потянув носом.

Napi, - ответил собеседник.

Napi - это маринованная рыба, которую давным-давно следовало бы закопать в землю. Если говорить языком путеводителя, "она потребляется в пищу в чрезмерном количестве", и каждый, кому доводилось находиться в пределах ветерка, приносящего запахи Рангуна, знает, что такое napi, а те, которые не знают, не поймут этого.