Редьярд Киплинг - Наулака - История о Западе и Востоке

• Название: Наулака - История о Западе и Востоке
• Автор: Редьярд Киплинг
• Жанр: Проза

---

Кейт долго смотрела вслед его удаляющейся фигуре. Все слова были сказаны, и все же оставалось подспудное желание убежать, спастись бегством. Но утром, когда Тарвин пришел, к стыду своему Кейт обнаружила, что страшная тоска по дому притягивала ее к нему. Миссис Эстес была очень внимательна к Кейт, они сразу же прониклись взаимной симпатией и подружились. Но Ник в отличие от миссис Эстес напоминал ей о родине, его лицо было своим, домашним. Так или иначе, но она с радостью позволила ему привести в исполнение свой план и показать ей город.

Во время прогулки Тарвин начал расспрашивать ее о Топазе. Не случилось ли там чего за время его отсутствия? Не произошло ли там каких перемен? Как выглядел этот милый его сердцу городок в день ее отъезда?

Кейт напомнила, что уехала всего через три дня после Тарвина.

- Три дня! В жизни растущего города это очень много.

Кейт улыбнулась.

- Я не заметила никаких перемен.

- Разве? Питере говорил, что через день после моего отъезда он начнет рыть котлован под строительство нового салуна на Джи-стрит; Парсонс должен был достать новую динамо-машину для городской электростанции; на Массачусетс-авеню предполагалось начать работы по нивелированию уклона, и на моем участке в двадцать акров было посажено первое дерево; аптекарь Кирни вставлял зеркальное стекло в свою витрину, и, наконец, я не удивлюсь, если еще до вашего отъезда Максим получил новые почтовые ящики из Меридена. И вы ничего не заметили.

Кейт покачала головой.

- Я думала в это время совсем о другом.

- Фу ты! А мне хотелось бы узнать об этом. Ну, да ладно. Пожалуй, нельзя ожидать слишком многого от женщины: чтобы она занималась своим делом да еще следила за тем, что делается в городе, - рассуждал он. Женщины сделаны из другого теста. И тем не менее лично я успевал вести предвыборную кампанию, занимаясь бизнесом - и сразу в нескольких местах, и, кроме того, у меня было еще одно личное дело. - Он весело взглянул на Кейт, которая подняла руку в знак предостережения. - Вы запрещаете говорить на эту тему? Я обещал вести себя хорошо и сдержу слово. Я только хотел сказать, что в нашем городе ничто не обходится без моего участия. А что вам говорили на прощанье отец и мать?

- Пожалуйста, Ник, давайте не будем об этом, - попросила Кейт.

- Ладно, не буду.

- Я просыпаюсь по ночам и думаю о маме. Это ужасно. В самую последнюю минуту, когда я уже вошла в вагон и махала им платком, я, наверное, все бросила бы и осталась, если бы кто-то сказал мне нужное слово - пусть даже ошибочное.

- О Господи! Почему там не было меня! - простонал Тарвин.

- Нет, Ник, вы не смогли бы сказать такого слова, - произнесла она тихо.

- Вы хотите сказать, что я не смог бы, а ваш отец смог бы? Конечно, смог бы, и всякий другой на его месте тоже смог бы. Когда я об этом думаю, мне хочется...

- Прошу вас, Ник, не говорите об отце ничего дурного, пожалуйста, перебила она, и губы ее крепко сжались.

- О милое дитя! - прошептал он сокрушенно. - Я не хотел его обидеть. Но мне надо кого-то обвинить во всем - дайте мне выбранить кого-нибудь, и я успокоюсь.

- Ник!

- Ну я же не деревянный! - проворчал он.

- Нет, Ник, вы просто очень глупый.

Тарвин улыбнулся.

- А вот теперь вы бранитесь.

Чтобы переменить тему, она стала расспрашивать его о махарадже Кунваре, и Тарвин сказал, что он славный паренек. Но, добавил он, прочее общество в Раторе далеко не так симпатично, как махараджа Кунвар.

- Вот когда вы увидите Ситабхаи!..

И он стал рассказывать ей о махарадже и его приближенных, с которыми ей придется иметь дело. Они говорили о странной смеси невозмутимости и ребячества в этом народе - черте, которую Кейт уже успела заметить и которая поразила ее, говорили об их первобытных страстях и простых идеях столь же простых, как проста и огромная сила и мощь Востока.

- Их не назовешь культурными людьми, в том значении, которое мы придаем этому слову. Они и слыхом не слыхивали об Ибсене и не интересуются Толстым, - сказал Тарвин, который недаром читал в Топазе по три газеты в день. - Если бы им довелось познакомиться с современной молодой женщиной, боюсь, что жить ей осталось бы не больше часа. Но у них сохранились кое-какие прекрасные старомодные идеи, вроде тех, что когда-то внушала мне моя матушка, когда я сиживал у нее на коленях в далеком штате Мэн. Вы знаете, она верила в брак, и в этом мы сходимся с ней и с прекрасными старомодными жителями Индии. Почтенный, дышащий на ладан полуразвалившийся институт брака жив еще в этих краях, представляете?

- Но я никогда не говорила, что сочувствую Hope*, Ник, - воскликнула Кейт, минуя все промежуточные логические ступени и отлично понимая, куда он клонит.

- Ну, в таком случае эта благословенная старомодная страна примет вас с распростертыми объятиями за ваши воззрения. "Кукольный дом" имеет здесь прочные позиции. В этом бастионе нет ни одной трещины.

- И все равно, Ник, я не могу согласиться со всеми вашими идеями, сочла она себя обязанной прибавить.

- Да, по крайней мере, с одной из них, - отпарировал Тарвин, криво усмехаясь. - Но я сумею обратить вас в свою веру.

Кейт внезапно остановилась прямо посреди улицы, по которой они шли.

- А я вам доверяла, Ник! - произнесла она с упреком.

Тарвин печально взирал на нее.

- О Господи! - простонал он. - И я доверял самому себе! Но я все время думаю об этом. Чего же вы хотите от меня? Но вот что я скажу вам, Кейт, это было в последний раз - самый наираспоследний, окончательный, бесповоротный. Я с этим покончил. С этого момента я буду вести себя по-другому. Не обещаю вам, что смогу не думать о вас, и, конечно же, чувства мои не изменятся. Но я буду нем. Давайте пожмем друг другу руки. Он протянул руку, и Кейт пожала ее.

Они молча шли рядом несколько минут, пока Тарвин не спросил ее все еще грустным тоном:

- Вы ведь скорее всего не виделись с Хеклером перед отъездом, правильно?

Она отрицательно покачала головой.

- Да нет, конечно, вы с Джимом никогда особенно не ладили. Но мне бы очень хотелось знать, что он обо мне думает. До вас не доходили никакие слухи, разговоры и всякое такое о том, куда я делся?

- Думаю, в городе решили, что вы уехали в Сан-Франциско, чтобы встретиться с кем-нибудь из западных директоров "Трех К". Все пришли к такому выводу, потому что кондуктор вашего поезда сказал, будто вы сообщили ему, что едете на Аляску. Но этому никто не поверил. Хотелось бы, Ник, чтобы в Топазе больше доверяли вашему слову.

- И мне, - воскликнул Тарвин с горячностью, - и мне хотелось бы того же! Но мне-то нужно, чтобы поверили моей версии, а иначе как бы я добился своего? А сейчас они думают именно так, как я хотел - что я забочусь об их интересах. Ну и где был бы я, если бы не пустил ложный слух, а сказал чистую правду? Они же решат, что я в это время захватываю земельные участки где-нибудь в Чили. Да, вот еще что - когда будете писать домой, не упоминайте обо мне, пожалуйста. А то ведь, если дать хотя бы зацепку, они все равно вычислят, где я нахожусь. Но я им такой возможности предоставлять не хочу.

- Вряд ли я напишу домой о том, что вы здесь, - сказала Кейт, краснея.

Через несколько минут она опять вернулась к разговору о матери. Тоска по дому с новой силой охватила ее в этих чудных и странных местах, по которым ее водил сейчас Тарвин, и мысль о матери, одинокой, терпеливо ожидавшей весточки от дочери, причинила ей такую же боль, как в первый раз. Воспоминание было мучительным, но когда Тарвин спросил ее, почему же она все-таки решилась уехать, если так любит и жалеет мать, Кейт отвечала с присущим ей в лучшие минуты мужеством:

- А почему мужчины уходят на войну?

В последующие несколько дней Кейт почти не видела Тарвина. Миссис Эстес представила ее во дворце, и теперь ум и душа Кейт были заняты тем, что она там увидела. Взволнованная и смущенная, она вступила в царство вечных сумерек и оказалась в лабиринте внутренних коридоров, дворов, лестниц и потайных ходов, в которых ей встречались бесчисленные женщины в чадрах, глазевшие на нее и смеявшиеся у нее за спиной, с детским любопытством изучавшие ее платье, тропический шлем и перчатки. Ей казалось, что она никогда не сумеет сориентироваться даже в малой части этого огромного муравейника, не сможет отличить в полумраке одно бледное лицо от другого. А тем временем сопровождавшие ее женщины вели се за собой, вдоль длинной вереницы уединенных комнат, где лишь тихо вздыхал ветер под сверкающим, богато украшенным потолком, вели к висячим садам, приподнятым над уровнем земли на двести футов и тем не менее ревниво охраняемым от чужих глаз высокими стенами. А потом они снова шли по нескончаемым лестницам, спускавшимся с залитых сиянием голубого неба плоских крыш в тихие подземные комнаты, выбитые прямо в скале на глубине шестидесяти футов и спасавшие от летнего зноя. На каждом шагу она встречала все новых и новых женщин и детей. Говорили, что стены дворца вмещают четыре тысячи человек живых людей, и никто на свете не мог бы сказать, сколько здесь захоронено мертвых.