Александр Мартынов - В заповедной глуши

• Название: В заповедной глуши
• Автор: Александр Мартынов
• Жанр: Прочие приключения

Четвёртая и пока последняя книга цикла «В заповедной глуши». Помните! Мир, который описан тут — СУЩЕСТВУЕТ рядом с вами и может за вами придти.

---

— Иди паковаться, вот список, — Михал Святославич подал ему отпечатанный на принтере листок. — Виктор, ты задержись, я тебе тоже кое-что объясню, — сказал он было поднявшемуся на ноги вслед за другом Витьке…

…Войдя, Витька прислонился плечом к косяку и долго смотрел, как Валька собирает рюкзак. Потом спросил тихо:

— Обиделся, что ли?

— Нет. — Валька выпрямился. — Правда нет, — он улыбнулся. — Жаль, что не поохотились.

— Да поохотимся ещё, — тоже заулыбался Витька. Валька подмигнул ему:

— Девок сюда без взрослых не води… хозяин лесов. Вон, Белка тебе оставляем.

— Пошёл ты, — хмыкнул Витька. — Вообще-то я тебе завидую.

— На твой век приключений хватит, — в тон ему отозвался Валька. — Ну что, всё, кажется, — он осмотрелся, ещё раз заглянул в рюкзак и спросил тихо: — Знаешь, сколько патрон беру? Триста.

— Ого. На войну, что ли? Завидую! — взгляд Витьки действительно стал завистливым.

— Виктор! — окликнул из коридора Михал Святославич. — Иди сюда, ключи и печать прими!

— Кто кому завидовать должен, — сказал ему вслед Валька. Подошёл к подрамнику, на котором стояла законченная вчера работа. Откинул пергамент.

Сейчас ворвутся, назвал Валька картину. Он помнил, что такое название уже было у Верещагина[53] в его «туркестанской» серии, но это, в сущности, не важно. Полутёмную захламлённую комнату освещала бензиновая лампа. Она бросала круг света на один из висящих на стене плакатов — с красивой машиной-«болидом» из «Формулы-1». Всё остальное было погружено в тревожный полумрак, из которого выступали неясные тени каких-то предметов. В углу две девчонки лет по 13–15 прикрывали, стоя на коленях и раскинув руки, нескольких маленьких ребятишек, девчонок и мальчишек. В глазах у старших был ужас, а вот на лице одного из пацанов, выглядывающего из-под девчоночьего локтя, было только любопытство. Между этой группкой и просевшей дверью, от которой летели щепки, стояли двое парнишек одного с девчонками возраста. Один, не глядя на дверь, что-то говорил через плечо прикрывающим младших девчонкам. В правой руке он сжимал длинный арматурный прут, в левой — обмотанный изолентой обломок стекла. Другой с очень спокойным лицом целился в дверь из самодельного «поджига». Тёмная прядь падала на висок, и в этой пряди горела платиновая искра отблеска. Под распахнутой старой джинсовкой за пояс был заткнут заточенный напильник с самодельной рукояткой.

— Виктор, пошли! — окликнул Михал Святославич.

— Иду! — Валька подхватил на плечи рюкзак.

И не стал закрывать картину.

Пусть её увидит Витька, когда он, Валька, будет уже не здесь…

17

Ледяной дождь. Плюс пять или шесть. Промозгло. Пасмурно. Тихо. Только капли в лесу шепчут и шепчут, ведут им одним понятный разговор.

Под могучей, разлапистой елью — как в шатре — горел костёр.

— Ring ross,[54] — задумчиво сказал Валька. Михал Святославич, добавлявший сушняка в костёр, поднял на мальчишку глаза:

— Что?

— Вы сколько языков знаете, кроме немецкого? — спросил Валька, устраиваясь поудобнее на постеленной на лапник ткани.

— Английский ещё… А это твой эльфийский? Вот скажи, — с интересом спросил Михал Святославич, скрещивая ноги и вскрывая банку консервов, — что за интерес был его учить? Ведь…

— Да всё я знаю, — улыбнулся Валька. — Никто не говорит… хотя на нём говорят, наверное, больше, чем на чеченском, например. Просто было интересно. Я всегда старался делать то, что мне интересно. По-моему те, кто живёт не так, просто убивают свою жизнь.

— Согласен, — кивнул лесник. — Раньше таких называли мещане. Сейчас это слово не в ходу, потому что мещане заполонили верха… Но всё-таки. Ты пытался бежать от действительности?

— Бежать от действительности? — Валька вскрыл консервную банку. — Не знаю… Нет. бегут от того, что знают. Я просто не знал этой действительности. Но мне было иногда скучно. Я искал что-то интересное. Романтичное. Чтобы не просто учёба-танцы-книжки-девочки. Чтобы был высокий смысл. Или хотя бы просто смысл… Вот я слушал группу «Високосный год»… там в одной песне есть такие слова:

Эй, верни моё!
Видишь — мне самому
мало!

Понимаете?

— Понимаю, — согласился Михал Святославич. И неожиданно спросил: — Ну и как сейчас? Вот сейчас в твоей жизни есть смысл. Ты доволен?

Валька вскинул голову. Провёл рукой по волосам, тронул повязку. Усмехнулся недобро. И вдруг ответил:

— Да. В целом — да. Как это ни смешно… или даже ни страшно звучит.

— Ого, — Михал Святославич покачал головой. — Дождь и холод, мы ночуем под ёлкой и уже пять дней не мылись. Мы едим консервы и даже в туалет сходить нормально проблема. Мы идём куда-то, чтобы отдать другим людям огромные деньги — за просто так. И ты доволен?

— Да, — ответил Валька. — Потому что в этом есть смысл. Высший смысл. Ведь так? — испытующе уточнил он. Михал Святославич кивнул, не сводя глаз с мальчишки. — Тогда я получил, что хотел. Тот, кто жалуется, когда получает, что хотел — или дурак, или трус. Мой отец не хотел бы, чтобы я был дураком или трусом. И де ла Рош учил меня не так. А эти двое мужчин сделали меня тем, кто я есть.

— Браво, — кивнул лесник. — Послушай… Расскажи мне об этом де ла Роше. Он меня заинтересовал по твоим обмолвкам. Или хочешь спать?

— Высплюсь, — фыркнул Валька. — Ну что ж. Слушайте. Это будет повесть о человеке, который остался рыцарем в мире ростовщиков…

… — Значит, де ла Рош был неправ, — Валька плотнее прижался спиной к дереву и задумчиво смотрел на то, как цедятся снаружи с полуголых осенних веток струйки дождя. — Жаль. Мне нравилось то, что он говорил…

— Ну почему неправ? — возразил Михал Святославич. — Очень быстро ты выводы делаешь… Я, конечно, твоего учителя не знаю и судить о нём не могу. Но тут понимаешь какое дело… Если смотреть по твоим рассказам — он как раз типичнейший европейский воин. Профессионал и рыцарь. На таких держались их государства — в смысле, западные… И воины это были великолепные, уж мы-то это хорошо знаем — сколько с ними воевали! Но такие люди — элитаристы. Понимаешь это слово?

— Конечно, — невольно улыбнулся Валька. И, протянув ладонь, поймал на неё струйку.

— Во-от… Но они в глубине души всё равно считают, что все остальные — только придаток к ним. Великим и непобедимым.

— Де ла Рош учил нас работать в поле. И уважать крестьянина и мастерового, — возразил Валька. Михал Святославич покивал:

— Да-да… И можешь не сердиться ни на меня, ни на него — он делал это совершенно искренне. И всё-таки видел мир, как место, где все стоят на пьедесталах разной высоты, а самый высокий, конечно — таким, как он. По заслугам, несомненно, но — обязательно.

Валька стряхнул с ладони воду и сухо ответил:

— Простите, дядя Михал. Но он был мой учитель. Он научил меня всему, что помогло мне не сломаться. И я не хочу слышать в его адрес такие слова. Его честь — моя честь, я вступлюсь за неё хоть словами, хоть оружием.

— Не обижайся, — лесник уважительно посмотрел на мальчишку и покачал головой. — Леший вот как раз такой. И я был такой в своё время. Пока не понял одну очень важную вещь… Ты тоже попробуй понять. Когда речь идёт о серьёзной борьбе — победить могут только все. Всем миром. Когда речь идёт о серьёзной борьбе — не до пьедесталов и медалей, пусть и самых заслуженных. Когда речь идёт о серьёзной борьбе — не до старой славы и вызовов на бой. Просто мужчина должен защищать свой дом. И не ждать, когда за него это сделают «те, кому за это платят» или «те, кого к этому готовили». Так жили наши предки. Так жили и предки твоего маэстро, просто у них это раньше кончилось. Я вот тоже — я был таким. А потом увидел, что не мог защитить свой народ. Не смог спасти страну, в верности которой клялся. А всё потому, что страна и народ надеялись на меня. Только на меня. А меня оказалось слишком мало…В результате — не больше страны, которой я приносил присягу, а я спрятался в лесу, чтобы было не так стыдно смотреть людям в глаза. И разве с твоим де ла Рошем произошла не та же история? Только он до такого мозга костей плод касты, что даже помыслить не смог об общей неправильности такого пути. Есть не касты. А все люди. МИР, как говорили в России. Вот роман Толстого. Он ведь называется не «Война и мир», как обычно читают. А «Война и Мир» — то есть, русское общество. Кто как войну принял, кто как к ней отнёсся, кто как себя вёл… Если мы снова начнём так жить — мы снова будем непобедимы. Всем Миром.

Валька молчал. Его лицо — сначала гневное — становилось задумчивым и самоуглублённым. А Михал Святославич продолжал спокойно говорить:

— За такими воинами, как твой де ла Рош — отличная подготовка, воинская гордость, слава предков, приказ Отечества и Короля… Так почему же они проигрывали нам? Зачастую сражавшимся безо всякого приказа, а то и вопреки приказу струсивших властей? Потому что за нами была наша земля. И вера в то, что наше дело — правое от Неба, а не по приказу. И от этой веры в каждом просыпались такие силы, что перед ними в ничто превращались и многократное численное превосходство диких орд Востока — и воинский профессионализм элитных отрядов Запада… Может быть, ты скажешь, что я неправ?