Иэн Бэнкс - «Империя!», или Крутые подступы к Гарбадейлу

• Название: «Империя!», или Крутые подступы к Гарбадейлу
• Автор: Иэн Бэнкс
• Издательство: Эксмо, Домино
• Жанр: Современная проза
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-699-44990-3

Впервые на русском — трагикомическая семейная сага от автора скандально знаменитой «Осиной Фабрики», головоломного «Моста» и рок-н-ролльной «Улицы отчаяния», своего рода «Воронья дорога» для новых времен!

Уже больше века состояние клана Уопулд зиждется на феноменально популярной игре «Империя!» — сперва настольной, затем и компьютерной. Но во времена кризиса им тоже пришлось нелегко, и удержаться на плаву помогла продажа части акций американской корпорации «Спрейнт». Теперь «Спрейнт» предлагает выкупить и основную часть портфеля. Обсудить это предложение — а заодно отметить юбилей главы клана, бабушки Уин, — собирается в замке Гарбадейл вся семья. И дауншифтер Олбан, давно променявший деловой костюм на бензопилу лесоруба, обнаруживает, что его голос может оказаться решающим, что скелетов в семейных шкафах спрятано куда больше, чем он способен вообразить, и что его детская любовь к кузине Софи, кажется, выдержала испытание временем…

---

— Вот как? Впрочем, ничего удивительного.

— Дело еще в подвешенном состоянии.

— Видимо, да, — задумчиво произнесла Уин.

— Ба, если ты считаешь, что наша семья должна сохранить фирму, так и скажи. Выступи перед всеми.

Улыбнувшись, она повернулась к нему. Даже в старости Уин сохраняла ясный ум. При свете камина ее морщинистая кожа казалась нежной.

— Что ж, могу и выступить.

— Уин, — решился он, откашливаясь, — ты ведь хранительница семейных архивов, фотографий и прочего, верно?

— В общем, да. А что такое?

— Я бы хотел кое-что посмотреть.

— Вот как? Что именно?

— Все, что относится к тому периоду, когда Ирэн и Энди только-только познакомились, когда все братья жили в Лондоне, да и ты тоже, — это был конец шестидесятых.

— А-а, — замялась Уин, на несколько мгновений отведя глаза. — По-моему, архив уже упакован. Ты уж извини. Вот обоснуюсь на новом месте, тогда милости прошу.

— Понятно, — сказал он. — Жаль.

Уин стала подзывать кого-то жестами. Подошла тетя Лорен и наклонилась к ней.

— Лорен, голубушка, я страшно устала, — пожаловалась Уин. — У камина так жарко. Я просто расплавилась. Ты не могла бы проводить меня наверх, в мою комнату?

— Конечно, Уин, — сказала Лорен.

— Извини, Олбан. — Уин приняла из его рук трость, выбравшись из кресла с помощью Лорен. — Спасибо, голубушка, — обратилась она к Лорен.

— Спокойной ночи, ба, — сказал он.

— Баюшки-баю, Олбан.

Перед ужином он успел побеседовать кое с кем из родственников. Он предусмотрительно остановил свой выбор на тех, кого рисковал не дозваться после обильного угощения. Теперь он принимался за ненавистное дело: вербовку умов. Отвратительное выражение, да и само занятие не из приятных, даже в лучшем варианте. Он пока не решил, поможет или помешает ему то обстоятельство, что вербовку предстояло вести среди членов одной семьи — его семьи. Выполняя задуманное, он постоянно сталкивался с тетей Лорен, которая, похоже, занималась чем-то аналогичным.

При виде Нила Макбрайда он решил ненадолго отвлечься от вопросов семейного бизнеса.

— Нил. Как там солнечный свет?

— Ты о чем?

Нил выглядел оживленным, в руках у него был большой стакан виски. Он пришел в выходном костюме и даже не ослабил галстук.

— Солнечный свет. Та занятная стеклянная штука, что показывает…

— А! Я был прав! Смотрел программу «Горизонт»? Про глобальное потускнение?

— Пропустил, к сожалению. А что, тебя по телику показывали?

— Еще чего! Не болтай ерунды. Однако я был прав. Не я первый это открыл — какой-то парень из Австралии меня обскакал, — но суть в том, что теперь это признано, это научный факт, а не бредни какого-то болвана в шерстяной шапочке из поместья в горной Шотландии. Вот так-то.

— Это явление следует назвать «эффектом Макбрайда».

— Пожалуй, это будет по справедливости. — Он отпил немного из своего стакана. — А ты-то как, все на лесоповале? Есть у меня на примете несколько сот елей, которые надо бы опилить, если у тебя бензопила при себе.

— Нет, Нил, меня списали по инвалидности. — Он поднимает вверх пальцы и объясняет: — «Белые пальцы», виброболезнь.

— Шутишь?

— Никак нет.

— Я-то думал, нынче всю работу делают огроменные грязные машины. Разве нет?

— Да, они многое умеют, но не все, а мы-то вкалывали на крутых склонах.

— Не иначе как выдавали вам всякий хлам вместо нормального инструмента. У меня вот завалялась старая пила «Хаски»: вибрирует, как сволочь, — извини за выражение, — но проблем от нее никаких. — Нил с преувеличенной озабоченностью осмотрел свою правую руку.

— Да, но ты ею не работаешь изо дня в день, месяцами. Я как-то подсчитал: в Киллере, было дело, мы вкалывали каждый день без передышки целых восемьдесят пять дней — двенадцать недель без единого выходного.

— Боже милостивый! Зато уж, наверное, за сверхурочную работу и отвалили вам не слабо.

— Это точно. А вдобавок уже на второй вечер нам запретили появляться в единственном пабе в радиусе двадцати миль.

Нил рассмеялся.

— И куда ты теперь денешься?

— Еще не решил. Я, между прочим, собирал скульптуры из бензопил и даже продал несколько штук, но на этом можно поставить крест.

— Полно тебе, Олбан, разве этим на жизнь заработаешь?

— Наверно, нет.

— Вернешься в семейную фирму?

— Мы, кажется, собираемся продать ее этим выскочкам из «Спрейнта».

— Но тебе-то, может, предложат остаться.

— Сомневаюсь; впрочем, меня это совершенно не колышет. Я сыт по горло такой жизнью, которая требует ежедневного ношения костюма.

— Вижу, — кивнул Нил, — ты даже сегодня без галстука.

— При галстуке хожу только на похороны.

— Думаешь, они… вернее, вы — согласитесь на продажу, а?

— Мне кажется, дело пойдет не так гладко, как некоторые ожидали, но… Я ничему не удивлюсь. А ты как настроен? Остаешься в имении?

— Там видно будет. Как новые хозяева скажут.

— Но ты не пропадешь? Я хочу сказать, если они наймут кого-то другого?

— У меня все путем. На всякий пожарный получу рекомендацию от старой хозяйки; дом в Слое никуда не денется — он не служебный, а мой собственный. Кстати, свободная комната всегда найдется, если надумаешь в гости приехать.

— Спасибо. Может, когда-нибудь поймаю тебя на слове. Добрый ты человек. Удивительно, что тебя не попросили взять к себе кого-нибудь из гостей на эти выходные.

— Нужды в этом нет. В любой момент можно открыть северное крыло.

— А разве оно не используется?

Олбан еще до этого подумал: хотя на уик-энд в Гарбадейл собирается приехать, можно сказать, полмира, старинный дом такой величины мог бы поглотить всех, не заставляя Гайдна корпеть над списком комнат. Тут он сообразил, что никогда, даже в детстве, не бывал в северном крыле.

— Сыровато там, — поморщился Нил. — Центрального отопления нет. По ночам грызуны бегают, лапками топочут, неровен час разбудят. Придется мышеловки ставить, камины разводить, а поди знай, какая труба птичьими гнездами забита. Так недолго и огорчить кого-нибудь. Кстати, о птичках: это твоя? — кивнул Нил в сторону смеющейся Верушки, болтающей с тетей Кэтлин.

— Близкая знакомая.

— Стало быть, твоя птичка, — сказал Нил.

— Хорошо, пусть будет моя птичка.

— Конфетка! Я б за такую держался.

— Не сомневаюсь!

— Хо-хо.

— Все равно спасибо за совет.

— Всегда пожалуйста.

— За торговлю и благотворительность, но не за благотворительность в торговле.

Уин подняла фужер с шампанским. Он засиял под люстрой круглого банкетного зала. Олбан осмотрел блестящие грани резного хрусталя, обхваченные старческими пальцами, и стал вглядываться сквозь высокие, от пола до потолка, окна в теплый мрак йоганнесбургской ночи и далекие скопления золотистых огней — слепящие гроздья рвущихся вверх небоскребов и стремительные, извилистые полосы шоссе вокруг новостроек, громоздящихся на отдаленном холме, очерченном беспорядочными унылыми точками фонарей.

За центральным столом послышались возгласы и перезвоны хрусталя. Выпив за свой тост, Уин покосилась в его сторону:

— Олбан. Ты не пьешь?

— В горло не лезет, ба. Тебе придется меня простить.

— Придется? — с ледяной улыбкой переспросила она. — Что ж, если тебе нездоровится…

Она кивнула, и Олбан понял, что его долее не задерживают. Он предположил, что Уин восприняла его «простить» как «отпустить». А может быть, изгоняла его за инакомыслие — за то, что не примкнул к единому фронту. Впрочем, это не играло роли. Какая разница? Ему, так или иначе, не терпелось покинуть сборище этих назойливых горлопанов. А тут подвернулся случай.

Поднимаясь из-за стола, Олбан похлопал себя по животу и положил льняную салфетку на стол.

— Небольшое недомогание. Нужно пораньше лечь. — Он кивнул хозяину вечера, члену правления «Спрейнта» по фамилии Хурш. — Благодарю за ужин.

На следующее утро ему настойчиво предложили явиться к завтраку в номер люкс Уин. Окна выходили на Сэндтон-сквер и россыпь чистых, сверкающих зданий; за ними открывался вид на отдаленные городки, сгруппированные вдоль шоссейных дорог, ведущих из Большого Йоганнесбурга, едва различимых в дымке теплого раннего утра. Двое официантов отеля бесшумно накрывали стол для завтрака. Олбан занял место и улыбнулся прислуге.

Как только официанты ушли, из спальни появилась Уин в безупречном деловом костюме и шелковой блузке. Свежая укладка, волосок к волоску, была под стать голливудскому макияжу. Остановившись у стола, она пристально посмотрела на Олбана, который виновато пробормотал что-то себе под нос, вскочил и выдвинул для нее стул. Уин села и щелкнула крахмальной салфеткой так, будто хотела смести все вокруг ударной волной. Олбан вернулся на свое место.