Сергей Плеханов - Писемский

• Название: Писемский
• Автор: Сергей Плеханов
• Издательство: «Молодая гвардия»
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1986

Жизнь и творчество Писемского, автора таких этапных произведений русской литературы, как романы «Тысяча душ», «Люди сороковых годов» и др., тесная дружба со многими корифеями отечественной литературы и выдающимися представителями русской сцены, его общественная деятельность – все это дало возможность воссоздать судьбу писателя-демократа на широком фоне важнейших литературных, общественных и политических событий середины XIX века.

---

После занятий в присутствии Писемский нередко отправлялся в кофейню Печкина. Знакомое со студенческой поры место сбора московских литераторов и актеров привлекало начинающего писателя возможностью общения с пишущим людом, кое-кому можно было и почитать отрывки из своего романа. Не исключено, что в глубине души Алексей Феофилактович ожидал не замечаний, а восторгов, за тем и шел на шумное литературное торжище.

Матвей Попов, также заглядывавший к Печкину, раз появился в компании полного молодого человека с широким татароватым лицом. Он представил приятеля Писемскому: «Александр Николаевич Островский, товарищ мой по гимназии». Когда выяснилось, что новый знакомый не просто рядовой служитель коммерческого суда, но еще и пописывает пьесы, что он знаком с Тертием Филипповым и некоторыми другими университетскими однокашниками Алексея, беседа оживилась. Вскоре стало ясно, что литераторов объединяет сходство взглядов на жизнь. Решено было собраться для прочтения друг другу своих вещей. Так вышло, что Писемский одним из первых услышал комедию, несколькими годами спустя сделавшую имя Островского известным всей читающей России. Начинающий драматург жил в замоскворецком доме своего отца. Именно здесь Алексей Феофилактович познакомился с еще не напечатанным «Банкрутом» (это название было впоследствии заменено на «Свои люди – сочтемся»). Пьеса, хотя еще и неокончательно отделанная, произвела на гостя-костромича большое впечатление – сочный народный язык, мягкий русский юмор выгодно отличали сочинение двадцатитрехлетнего драматурга от тех водевилей и пьесок, что заполняли тогдашнюю сцену.

Около полутора лет прожил на этот раз в Москве Алексей Писемский, но как сильно отличался его образ жизни от студенческого! Прежде его существование было каким-то безалаберным – модные лекции, беседы за полночь, пирушки, карты, театр, сердечные увлечения занимали главное место в жизни; мысли о высоком предназначении, конечно, тоже иногда тревожили молодого жуира, но осуществление великих замыслов все откладывалось до будущих времен. Теперь, узнав чиновничью стезю, он уже не предается маниловским мечтаниям. Надо трудиться, надо писать – успех не придет сам по себе...

В январе 1847 года, выйдя в отставку, Писемский уехал на родину. Мотивы его решения не совсем ясны. Думается, не последнюю роль сыграло намерение всерьез посвятить себя писательству. Уже полтора месяца спустя после приезда из Москвы Алексей выслал Шевыреву свой новый рассказ «Нина» и, кроме того, сообщил профессору, что роман переделан в соответствии с его указаниями: «Смягчил и облагородил, по возможности, многие сцены; а главное, обратил внимание на характер Ваньковского (мужа моей героини) и, если можно так выразиться, очеловечил его». Развязавшись со службой, Писемский лихорадочно работал, явно надеясь наконец опубликоваться – у него уже почти не было сомнений в своем истинном назначении. Впрочем, он еще не дерзал открыто объявлять об этом: «Примите, Степан Петрович, по доброте вашей участие почти в судьбе моей... я прошу вас об этом не столько как автор, сколько как человек: я пишу давно, пишу, манкируя моими практическими обязанностями, но труды мои были келейные и ни разу не венчались успехом, и потому я еще не знаю, есть ли это мое истинное призвание, хоть почти всем для этого жертвую».

Шевырев исполнил просьбу Писемского и помог определить «Нину» в петербургский журнал, но не в солидные «Отечественные записки», «Современник» или «Библиотеку для чтения», указанные автором, а в дышавший на ладан «Сын Отечества», где печатались всякие случайные сочинения, немало постранствовавшие по другим редакциям. Но и то минуло почти полтора года, пока безбожно искромсанный, местами до неузнаваемости переписанный рассказ наконец появился на страницах журнала. Понятно, что истомившийся от ожидания автор был только раздосадован таким дебютом.

После существенной переработки своего первого романа Писемский долго сомневался, отправлять ли его Шевыреву. Неловко, казалось автору, заставлять почтенного профессора во второй раз быть ходатаем по его литературным делам. Но тут представилась оказия – в Москву ехал земляк – студент Колюпанов, учившийся на выпускном курсе университета. Он взялся доставить сочинение Степану Петровичу для передачи в какой-нибудь солидный журнал.

Однако «Виновата ли она?» попала к другому профессору – совсем молодому тогда М.Н.Каткову. Он-то и отнес ее московскому представителю редакции «Отечественных записок» А.Д.Галахову. Уже в конце марта издатель журнала А.А.Краевский получил от своего поверенного письмо, в котором говорилось: «Принес мне Катков повесть какого-то Писемского, под названием: „Виновата ли она?“. Прочту и перешлю вам, если она того стоит, с моим мнением».

Как выяснилось, произведение неведомого автора «того стоило», ибо вскоре оно уже было в Петербурге и, как одобренное редакцией, представлено в цензуру. Содержание романа, по внешности безобидное, возмутило стража благонамеренности – в ту пору, после европейских событий 1848 года, вообще боялись всего, везде видели потрясателей основ.

«Виновата ли она?» – да одно название настораживало: не слишком ли полемично, милостивый государь? А кто виноват? Тэ-э-эк-с... зверовидный деспот законный супруг... между прочим, таинство браковенчания совершалось, господин сочинитель – это что для вас, баран чихнул?.. петербургский сановник тоже сладострастник редкий... а между прочим, с министрами дружен... ну вот, и договорились бог знает до чего: уж и губернатор не властен... благодарим покорнейше, все поняли: общество виновато. Лучшие и виднейшие его представители! Высочайшими милостями и наградами взысканные. Вот кто виноват! А эта ваша дамочка, эта севрюга снулая, видите ли, умучена скверным обществом... Нет, милейший, коли у вас столь угрюмый взгляд на вещи, ворчите там у себя в Чухломе, а молодое поколение смущать, к высшим чинам непочтение сеять – не позволим...

Неудача с печатанием романа в «Отечественных записках» немало опечалит автора. Впрочем, это будет несколько позже. А пока он живет в родительском доме ожиданием лучшего. До него не скоро доходят известия из большого мира, но если и доползают, то все какие-то грозные, устрашающие.

В ночь на 6 сентября в центре губернского города вспыхнул пожар. Перед тем стояла продолжительная жара, деревянные кровли (а таких было большинство) иссохли, и сильный ветер с Волги стал подхватывать головни от загоревшегося строения, пламя быстро распространилось вдоль всей Никольской улицы. Пожарные, суматошно носившиеся от дома к дому со своими зелеными бочками и холщовыми рукавами, не могли совладать с огнем. К утру сгорело 118 домов и старинный Богоявленский монастырь. Гигантское пожарище чадило еще два дня, пока наконец все тлеющие остатки жилищ не были залиты командой.

Но на следующий же вечер занялся еще один дом неподалеку. Караульщики на этот раз оказались расторопнее и не дали разлиться бедствию.

Однако прошел еще день, и измученные горожане увидели новое зарево над засыпающим городом. На этот раз стихия разгулялась вовсю – сильнейший ветер погнал пламя по Русиновой улице, и оно слизнуло около сотни зданий.

Легко представить себе, что значило бедствие для города с населением в 15 тысяч человек. Выгорел почти весь центр с самыми красивыми и крупными строениями. Народ роптал, искал поджигателей. Неумелые, нераспорядительные действия администрации во время пожара и после, когда стали устраивать погорельцев, вызвали широкое недовольство. Запахло бунтом.

Обо всем этом стало известно в Петербурге, и с целью успокоить разгоревшиеся страсти в Кострому был назначен военным губернатором светлейший князь А.А.Суворов, внук прославленного полководца. Новый глава администрации не стал по старой традиции пускать в ход силу, а действовал мерами убеждения. Толковал с простолюдинами, уговаривал их смягчить гнев на неправедных чиновников и полицейских. И в самое короткое время достиг полного успеха. Суворов пробыл в губернии мало – уже в январе 1848 года его отозвали к месту новой службы. Но память о себе князь оставил надолго. Когда осенью 1848 года Алексей Феофилактович приехал в Кострому, он только и слышал что восторженные рассказы чиновников о человеколюбивом губернаторе.

Писемский, вероятно, и раньше вернулся бы на службу. Но помешала холера. Как раз весной этого года эпидемия, уже давно опустошавшая южные губернии, добралась и до северной России. Суеверные тетки Писемского считали, что редкостное знамение, бывшее в Чухломском озере, предвестило мор. 11 мая во время сильного ветра над водной гладью поднялся гигантский крутящийся столб. Смерч с огромной скоростью ринулся к городу, но, не дойдя какой-то сотни метров, разбился о крутой берег. Клокочущая масса воды обрушилась на прибрежное мелководье и потопила несколько лодок в Рыбной слободе. А уже через неделю пришли «Губернские ведомости», извещавшие о начале эпидемии. Холерный комитет, созданный в Костроме, распорядился учредить в уездных центрах и больших торговых селах больничные дома на случай появления страшной гостьи. Помещики сидели по своим усадьбам, не решаясь носа высунуть, и питались самыми дикими слухами о ходе холерного нашествия. С мая по июль умерло несколько сот человек, многие тысячи переболели. Только в августе было объявлено, что опасность миновала.