Радко Пытлик - Гашек

• Название: Гашек
• Автор: Радко Пытлик
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1977

Книга Радко Пытлика основана на изучении большого числа документов, писем, воспоминаний, полицейских донесений, архивных и литературных источников. Автору удалось не только свести воедино большой материал о жизни Гашека, собранный зачастую по крупицам, но и прояснить многие факты его биографии.

Авторизованный перевод и примечания О.М. Малевича, научная редакция перевода и предисловие С.В.Никольского.

---

Гашек

Парадоксы сатирика

Ярослав Гашек издавал первоначально «Похождения бравого солдата Швейка» небольшими выпусками, которые печатались один за другим по мере продвижения работы. О предстоящем появлении первых выпусков автор оповестил вместе со своими друзьями в озорных буффонадных афишах, которые были расклеены весной 1921 года в плебейских районах Праги и выставлены в окнах городских трактиров. Текст, выдержанный в духе веселой мистификации и розыгрыша, помимо всего прочего, гласил:

«Одновременно с чешским изданием перевод книги на правах оригинала выходит во Франции, Англии, Америке.

Первая чешская книга, переведенная на мировые языки!

Лучшая юмористически-сатирическая книга мировой литературы!

Победа чешской книги за рубежом!

Первый тираж 100 000 экземпляров!»

Афиши призывали читателей «выбросить из своих библиотек „Тарзана в джунглях“ и разные дурацкие переводы уголовных романов» и «приобрести новаторский образец юмора и сатиры». Книга Гашека объявлялась «революцией в чешской литературе».

Едва ли в Чехословакии был тогда хоть один человек, который, читая такие афиши, мог предполагать, что эта шуточная реклама вскоре окажется не такой уж далекой от истины. Пройдет некоторое время, и Бертольд Брехт напишет: «Если бы кто-нибудь предложил мне выбрать из художественной литературы нашего века три произведения, которые, на мой взгляд, относятся к мировой литературе, то в качестве одного из таких произведений я выбрал бы „Похождения бравого солдата Швейка“ Я. Гашека».

Имя Гашека сейчас нередко ставят в один ряд с именами Аристофана, Рабле, Сервантеса. Понятие «швейковщина» стало нарицательным, подобно понятиям «донкихотство», «обломовщина» и т. д. Чешский писатель совершил крупное художественное открытие, создав новый комический тип. Иногда образ Швейка начинает даже жить как бы самостоятельной жизнью, отрываясь от романа Гашека и перекочевывая в произведения других писателей разных стран. Сохраняя основные черты созданного Гашеком типа и имя его героя, авторы таких произведений порой переносят его уже в иную эпоху и среду, в другую обстановку, включают в новые сюжеты. Так поступил, например, Брехт, изобразив находчивого и неуязвимого Швейка в столкновении с гитлеризмом. Такого же рода опыты были и в советской литературе и кино в период Великой Отечественной войны. Надо сказать, что в мировом искусстве не так уж много образов, имеющих подобное «бытование», подобную судьбу. Не случайно Швейк часто упоминается рядом с Санчо Пансой, Тилем Уленшпигелем и другими всемирно известными образами.

В традиционной новогодней передаче Московского телевидения, известной под названием «Голубой огонек», в этом году принимали участие два актера, загримированные под Швейка и Насреддина из Бухары. Герои чешского писателя и восточного фольклора (оба хорошо знакомые зрителям) вели шутливую беседу между собой. И невольно напрашивалось сравнение. Ведь Ходжа Насреддин — плод коллективного фольклорного творчества. Образ этого мудреца-острослова и находчивого комика на протяжении длительного времени создавался в народной среде. Накапливались, отбирались и оттачивались комические сюжеты и истории. Не одно поколение принимало участие в создании этого образа, гак же как, скажем, и в создании образа Тиля Уленшпигеля. Гашек аналогичную работу выполнил один, написав к тому же свой роман всего за два года. И при этом писал он сразу набело, почти без правки. Сохранилось свидетельство о том, как проходила работа над начальными страницами романа. Гашек писал их в присутствии своего друга Ф. Сауэра. Работа продвигалась так быстро, что порой у автора «уставала рука», и тогда за перо брался Сауэр, а Гашек диктовал.

В чем же секрет этого удивительного феномена?

По складу характера и образу жизни Гашек, казалось бы, мало походил на писателя. При слове «писатель» у нас невольно возникает представление о кропотливой повседневной работе за письменным столом в тиши кабинета, о напряженных и порой мучительных поисках выразительного слова и образа, о бесконечной правке и переписывании рукописей и т. д. С Гашеком все это как-то мало вяжется. Писал он легко и быстро, словно шутя, и как будто не особенно утруждая себя. Своего рабочего кабинета, да и письменного стола, как и квартиры, на протяжении большей части жизни он вообще не имел. Он мог писать в любой обстановке — на квартире у приятеля, в шумной редакционной комнате, в трамвае, в переполненном кафе. Создается впечатление, что он никогда не терзался муками слова и даже, пожалуй, иронически относился к этому понятию. Он способен был поспорить в кафе на пари, что в очередную фразу наполовину написанного рассказа вставит любое имя, которое предложат его собеседники, и при этом не нарушит логики и последовательности повествования.

Гашек словно насмехался над самой серьезностью литературного творчества. Даже в самом начале своего писательского пути он был удивительно равнодушен к спорам своих литературных коллег о проблемах литературы, о современных художественных формах, которые все тогда искали, о секретах искусства писателя и т. д. Он явно предпочитал этим спорам путешествия в нецивилизованные края Словакии и общение с пастухами и цыганами.

Означало все это облегченное отношение к литературному творчеству?

Были случаи, когда Гашек действительно превращал в шутку свои литературные занятия. Известно также, что часть своих рассказов он писал для заработка и действительно не придавал им особого значения. Но если бы к этому все и сводилось, то мировая литература, вероятно, не обогатилась бы таким произведением, как роман о Швейке. Определяющим было другое.

Дело в том, что главным в писательском труде была для Гашека не работа за письменным столом, а наблюдение жизни. Когда, казалось бы, с легкостью импровизатора он набрасывал страницы своих произведений, это была лишь заключительная стадия творческого процесса. Основная же творческая работа совершалась непосредственно в процессе наблюдения жизни.

В чешской литературе нет другого писателя, который, подобно Гашеку, так много общался бы с людьми. Мало найдется таких писателей и в других литературах. Почти всю жизнь он провел на людях. Он жил среди них, жил их жизнью, жил не только в смысле сопереживания, но и в самом прямом смысле слова.

Началось это еще в детстве, когда мальчик из необеспеченной семьи, а затем подросток, прислуживающий в москательной лавке, вращался среди мелкого пражского люда и люмпен-пролетариев. Уже тогда он познал жизнь улицы, многое переняв от ее образа мыслей и настроений, в частности от ее насмешливо-неприязненного отношения к солидной, респектабельной публике, богачам, полиции (впоследствии это скажется на общей атмосфере его произведений). Затем пришла полоса странствий молодого писателя, к которым его влекло, по-видимому, не только желание бежать на вольный простор из застойного мещанского и чиновничьего мира, но и сознательное стремление основывать литературное творчество на собственном наблюдении жизни. («Мы хотели досконально познать жизнь и писать о ней так, как мы сами ее познали», — вспоминал друг Гашека Ладислав Гаек.) В обществе таких же, как он, студентов, случайных знакомых, нищих, бродяг, иногда нанимаясь на поденную работу, ночуя в стогах сена или у пастушеского костра, а порой и в местных полицейских участках, Гашек в течение нескольких лет исходил пешком всю Австро-Венгерскую империю, а отчасти и соседние страны. Уже из этих странствий он вынес богатейший запас знаний о жизни и людях, о чем свидетельствуют и его многочисленные рассказы тех лет, по большей части возникшие на материале путешествий.

Далее — длившееся несколько лет участие в политическом движении чешских анархистов, агитационная деятельность среди рабочих и знакомство еще с одной стороной жизни и новой средой. Несомненно, огромный запас наблюдений, особенно о жизни плебса и богемы, дало Гашеку и постоянное посещение пражских кафе и трактиров, где не только встречались самые разнообразные люди, но и велись оживленные беседы, обсуждались всевозможные темы, рассказывались бесчисленные истории, случаи и т. д.

Затем служба в австро-венгерской армии в годы первой мировой войны, когда писатель очутился в гуще солдатской массы, лагеря для военнопленных в России, пребывание в чехословацких воинских частях на Украине. Наконец, участие в гражданской войне в России, служба в Пятой Красной Армии. Здесь он проделал боевой поход в несколько тысяч километров, который уже сам по себе — целая эпопея.

Жизненных впечатлений Гашека хватило бы, наверное, на десяток писателей. Перед его глазами прошли тысячи и тысячи людей, человеческих типов, характеров, судеб. Он был свидетелем множества событий, эпизодов, ситуаций, поступков. А к этому еще надо прибавить, наверное, не менее богатый поток наблюдений, почерпнутых из разговоров и рассказов его бесчисленных собеседников. И все это совершалось в переломную эпоху, в годы общественного брожения начала века, в годы мировой войны, революции и гражданской войны в России, когда все было сдвинуто с привычных мест, когда пришли в движение целые страны, народы, классы, миллионы людей. И Гашек был не просто современником и очевидцем, но и активным участником этих процессов и событий. Если принять все это во внимание, то станет окончательно ясным, с каким необъятным морем жизненного материала постоянно соприкасался чешский писатель, какой гигантский объем информации перерабатывало его сознание. Все это и кристаллизовалось в его памяти, чтобы переплавиться затем в его произведения.