Кодзиро Сэридзава - Умереть в Париже. Избранные произведения

• Название: Умереть в Париже. Избранные произведения
• Автор: Кодзиро Сэридзава
• Издательство: Иностранка
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2005
• ISBN: 5-94145-282-9

Кодзиро Сэридзава (1897–1993) — крупнейший японский писатель, в творчестве которого переплелись культурные традиции Востока и Запада. Его литературное наследие чрезвычайно разнообразно: рассказы, романы, эссе, философские размышления о мироустройстве и вере. Президент японского ПЕН-клуба, он активно участвовал в деятельности Нобелевского комитета. Произведения Кодзиро Сэридзавы переведены на многие языки мира и получили заслуженное признание как на Востоке, так и на Западе.

Его творчество — это грандиозная панорама XX века в восприятии остро чувствующего, глубоко переживающего человека, волею судеб ставшего очевидцем великих свершений и страшных потрясений современного ему мира. В японской поэтике бытует термин "послечувствование". Глубокий отзвук, рождённый великолепной прозой Кодзиро Сэридзавы, затихает не сразу. На русском языке издаётся впервые.

Составитель — Фумико Сэридзава

содержание книги:

МУЖСКАЯ ЖИЗНЬ

УМЕРЕТЬ В ПАРИЖЕ

Храм Наньсы

Таинство

Разговор С Ушедшим

---

Отправляясь туда, где должно было открыться совещание, я по дороге остановился в довольно убогом курорте с горячими источниками под названием Хигасинэ. Там я встретился с временно исполнявшим обязанности начальника департамента. Он попал в буран и прибыл уже затемно. Пригласили гейш. Две молодые гейши в деревенских шароварах пришли, отряхивая снег. У них были мозолистые руки, пудра не держалась на щеках, скорее всего, это были крестьянские девушки, подрабатывавшие в зимнее время гейшами. Слушая их доморощенное пение, невозможно было удержаться от смеха.

Таким вот образом, на протяжении двух недель путешествуя и проводя исследования в заснеженной глуши, я на себе прочувствовал, какую отчаянную борьбу за существование приходится вести задавленным нуждой крестьянам в северных районах нашей страны (когда я работал в департаменте сельского хозяйства, то знал об этом из отчётов). Возвратившись в Акиту и поразмыслив в спокойной обстановке, я решил приложить все усилия к тому, чтобы, работая в департаменте лесного хозяйства, хоть как-то облегчить их участь. Короче, я вернулся из командировки окрылённый, пускай и смутной, но всё-таки надеждой. Особенно я приободрился после того, как, посовещавшись с временно исполняющим обязанности, добился разрешения открыть краткосрочные курсы для лесничих, получив возможность более тесно общаться с этими людьми.

Однако по моём возвращении меня ждало несчастливое известие, сразу же лишившее меня бодрости. Это было письмо от одной милой дамы Ф., проживавшей в Нумадзу, в котором она сообщала, что М. вернулась в Японию и, если я хочу с нею встретиться, она постарается это устроить.

Мадам Ф. дружила с семьёй М. и втайне всегда сочувствовала моим с М. отношениям, поэтому я был благодарен ей за участие. Я отбил телеграмму, что хотел бы немедленно переговорить с ней. Я решил взять отгулы на ближайшие субботу и понедельник и съездить в Нумадзу. Когда К. специально приезжал в столицу, чтобы поговорить со мной о М., он обещал, если она вернётся в Японию, непременно устроить мне с нею личную встречу, и мне показалось странным, что от него нет никаких известий. В телеграмме мадам Ф. я сообщал, что мы можем встретиться в субботу во второй половине дня или в воскресенье. Тотчас же от неё пришло подтверждение, чтобы я приезжал. Поэтому в пятницу вечером я покинул Акиту. Я не заметил, как проехал мимо Токио, но как бы там ни было, после полудня уже выходил на станции Нумадзу.

Мой рассказ, наверное, покажется выдумкой, но, держа в руках купленного в качестве сувенира власозуба — рыбу, которая считается в Аките местной достопримечательностью, я уже проходил мимо контролёра, как вдруг увидел прямо передо собой М., одетую в пальто из чёрного каракуля. У меня пресеклось дыхание. Задушевно разговаривая со стоящим рядом мужчиной, она спускалась вниз по эскалатору, ведущему на платформу, с которой отправлялись поезда в сторону Токио. Я не мог ошибиться, это была М. Я не мог ошибиться, так глубоко в меня запал образ её удаляющейся фигуры, когда я глядел ей вслед, расставшись с нею после лицейского юбилея. Потеряв голову, я хотел броситься за ней. Но остался стоять. Дул сильный холодный ветер, и она, и её спутник подняли воротники пальто. Кто был этот мужчина? Я даже не заметил, был ли он в шляпе или простоволос, ничего не осталось в памяти, кроме коричневого пальто. Я сразу же вообразил, что это тот пресловутый "человек, изучающий медицину". Немного поколебавшись, я поспешно спустился по эскалатору на платформу. Но поезд на Токио уже стоял на путях, и М. нигде не было видно. Я вернулся с таким чувством, точно у меня перед глазами мелькнул призрак. Прямо с вокзала я поехал с визитом к мадам Ф. Она с обычной любезностью провела меня в гостиную и сказала вместо приветствия:

— Как М. похорошела! Моя дочка и та сказала, что, мол, не зря вы в неё так влюблены, вы уж простите её за такую вольность…

Говоря, она точно прощупывала моё лицо глазами.

— Итак, когда я смогу с ней встретиться?

— Видите ли, в чём дело, тот, с кем она помолвлена, сейчас находится в усадьбе. Не то чтобы встреча была невозможной… Но и супруга господина С. не хотела бы, чтобы вы встречались с М. до того дня, когда её счастье упрочится, и она сама, как мне изволили передать, сейчас не хочет вас видеть…

Мадам Ф. ещё продолжала что-то лопотать, но я стоял молча, точно окаменев. Во мне боролись разные чувства. Мне хотелось посмеяться над тем, как я опрометью рванул сюда из Акиты. Мне хотелось разозлиться на обманувшую меня Ф. Только что при мысли о том, что М. может прийти в этот дом вместе со своим женихом, я испытывал мучительную зависть к счастливому сопернику, а теперь уже унывал, вообразив, что М. намеренно отослали отсюда в связи с моим приездом. Богатые люди не стыдятся растаптывать человеческое достоинство. А я — сгорал от стыда. Ф. предложила мне спокойно отдохнуть у неё, но я сразу же, откланявшись, подавленный, уехал в Ганюдо.

Дом, в котором не стало бабушки, уже ничем не напоминал мне того дома, в котором я родился и провёл своё детство, в нём было холодно, точно по его комнатам гулял ветер. Две дочери тётушки О-Тига работали на почте в городе Нумадзу телефонистками, но, видимо притесняемые мачехой, ни разу не улыбнулись мне приветливо. А ведь когда они были маленькими, я носил их на закорках, нянчился с ними. Когда они учились в младшей школе, у них в волосах завелись вши, они беспрестанно чесались, а мачеха даже пальцем не пошевелила. Не в силах этого вынести, я, учившийся тогда в средней школе, используя полученные на уроках химии знания, приготовил отвар (помню, что там была сера, но другие компоненты забыл), заставил их обеих прополоскать в нём волосы и обмотал полотенцами. Крошечные белые вошки, задыхаясь от запаха отвара и не находя укрытия на коже, поспешно высыпали на полотенце, яйца вшей вспухли и застревали в зубьях расчёски. Таким образом все вши были истреблены. (Узнав об успешном истреблении, к нам стали приходить девочки из соседних домов, прося, чтобы и на них испробовали моё снадобье.) И вот теперь мы, которые росли вместе, стыдясь близости, общались так, как будто были друг другу чужие.

Я вышел на берег Каногавы. В школьные годы всякий раз, когда мне становилось грустно, я спешил на берег реки. Из-за близости к устью вода в реке всегда высоко поднималась, прежде чем устремиться в залив Суруга. На противоположном берегу, над сосновыми купами возвышалась Фудзияма. День был погожий, дул сильный западный ветер. Фудзияма в лучах заката, в ореоле взметаемого ветром снега представляла мрачное зрелище. К берегу был пришвартован моторный катер "Ямамия-мару". Молодые люди, когда-то устроившие мне проводы, теперь, с огрубевшими, возмужавшими лицами, поприветствовали меня и, перекрикивая друг друга, рассказали о случившемся с ними несколько дней назад бедствии. Они ловили рыбу возле островов Хатидзё и уже направлялись назад, но не успели дойти до острова Миякэ, как забарахлил мотор, и, несмотря на все их совместные усилия, починить им его не удалось. Катер оказался во власти течения. Проплывавшие мимо катера видели издалека "Ямамия-мару", но думали, что рыбаки преследуют стаю, и, несмотря на все призывы, не приходили на помощь. Так их носило четыре дня. В Ганюдо заподозрили что-то неладное, поднялась суматоха. На катере кончились съестные запасы, рыбаки начали впадать в отчаяние, когда их наконец обнаружил катер, шедший из Яидзу, отбуксировал до Яидзу и тем самым спас от верной гибели. Если бы они попали в течение Куросио, беды было бы не миновать.

Их рассказ я слушал отстраненно, остро чувствуя, как я отдалился от своих земляков. С тех пор как умерла бабушка, мой дом стал обычным бедняцким домом, и мысль о том, что мне придётся в нём заночевать, была для меня невыносимой, да к тому же ещё богатые родственники, когда-то воротившие от меня нос, теперь осыпали меня лицемерными комплиментами. По этой причине я в тот же вечер покинул Ганюдо. Родительский дом был мне совершенно чужим, поэтому у меня даже мысли не было туда заезжать. Не умея совладать со своими мрачными чувствами, я решил попроситься на ночлег в усадьбе И., расположенной у подножия горы Кацура. Управляющий усадьбой, мой родственник, встретил меня радушно и даже согрел для меня ванну. Но в ту ночь, слушая завывания ветра в соснах, я не мог уснуть. Мою грудь сжимала тоска. Я понял, что в этом мире я — один-одинёшенек.

И несмотря на всё это, я удивительным образом не испытывал по отношению к М. ни обиды, ни злобы. Более того, мне было её жалко (так, во всяком случае, записано в моём дневнике). Казня себя, я признавал свою вину в том, что принёс ей одно расстройство, возомнив, что могу сделать её счастливой, и оказавшись её недостойным. Но может быть, из-за того, что в моей душе так долго теплилась любовь, я был просто ошеломлён и раздавлен тем, что М., достигнув, по моим представлениям, своего полного развития, неожиданно от меня отвернулась. Мне оставалось лишь сокрушённо смириться, постаравшись достойно перенести своё горе и одиночество. Только по прошествии многих лет я в полной мере осознал, что М. унесла с собой всё счастье моей жизни.