Геннадий Семенихин - Над Москвою небо чистое

• Название: Над Москвою небо чистое
• Автор: Геннадий Семенихин
• Издательство: Военное издательство Министерства Обороны СССР
• Жанр: О войне
• Год: 1962

«Над Москвою небо чистое» – это одно из произведений советской литературы, правдиво рисующих суровую военную осень 1941 года, драматические события первого периода Великой Отечественной войны. Герои Геннадия Семенихина – простые советские люди, красота души которых раскрывается в дни самых тяжелых испытаний. Летчики-истребители, защищавшие московское небо в грозном сорок первом году, – настоящие патриоты, вынесшие на своих плечах всю тяжесть оборонительных боев.

---

Когда он выбежал, гнетущая тишина установилась в землянке. Бублейников молча выключил радиоприемник, лейтенант Ипатьев чинил карандаш, и было слышно, как с шелестом срезает перочинный нож деревянную стружку. Внезапно Султан-хан ударом ноги опракннул табуретку с шахматной доской, скверно выругался и выбежал из землянки вслед за Воркуном.

– Вася! Шайтан тебя забери, Вася! – услышали все его яростный голос, потом дверь захлопнулась, и вновь стало тихо.

Султан-хан бежал по осенней земле, схваченной первым вечерним заморозком. В угасающем свете короткого дня пламенели стволы редкого березняка, и черная фигура Василия, метнувшаяся к «им, показалась горцу неестественно большой. Он увидел, как Боркун углубился в рощицу и там упал на землю, обхватив руками тонкий березовый ствол. Когда Султан-хан подбежал, тело Василия сотрясалось от глухих рыданий. Жесткой щекой он прижался к мокрой коре, будто ей, этой красивой, стройной березке, хотел выплакать свое огромное горе. Он слышал шаги, слышал шумное дыхание горца, опустившегося рядом на колени, он знал, что в минуту большой тоски и отчаяния только этот единственный человек мог оказаться рядом.

– Султан, меня сбили, – прошептал Василий, – сбили, Султан.

Горец нерешительно тронул его за широкое плечо, с мукой в голосе выдавил:

– Зачем так, Вася… Не надо так, Вася, Конь и тот может подвести в бою джигита.

– Ой, Султан, под корень меня срубили, – сдавленно выкрикнул Боркун, – как я ей верил, как верил! Да я бы за нее всю свою жизнь по кусочкам, без остатка… А она! Госпожа Боркун… госпожа! – выкрикнул он и поднял к осеннему низкому небу два огромных кулака, будто мог этим кого-то покарать.

Утром Демидов вместе с Петельниковым составлял боевой расчет на очередные вылеты. На белом ватманском листе он рисовал жирными линиями знаки, напоминающие отчасти букву «Т», отчасти самолет, и писал над ним фамилии летчиков. Был он мрачным и малоразговорчивым в это осеннее утро, даже прихрамывал гораздо заметнее.

Его угнетали фронтовые новости: из штаба фронта только что позвонили и передали, что под Дмитровом противнику удалось несколько продвинуться, а его подвижные группы ведут бои почти под самой Яхромой, и, кроме того, Демидова сильно опечалило известие, что жена командира эскадрильи Боркуна оказалась предательницей и вчера выступала по фашистскому радио. Демидов вспоминал тихую беленькую Валю, ее неторопливую, всегда спокойную речь, внимательный, изучающий взгляд светло-серых глаз, которые она никогда не отводила от собеседника. «Черт знает что! – думал Демидов. – Ведь комсомолкой была, до концов ногтей наша, советская, а вот… Запугали ее, что ли, немцы до такой степени?..»

Когда над одним из знаков, обозначающих на ватманском листе самолет, он выводил фамилию Боркуна, легкая тень легла на бумагу, и Демидов услышал ломкий испуганный голос:

– Товарищ полковник, неужели вы и его запланировали в полет?

– Кого «его»? – сердито переспросил Демидов и, подняв голову, увидел рядом с собой аккуратный пробор майора Стукалова.

– Боркуна, товарищ полковник.

– А почему бы и нет? – хмыкнул полковник. – На то Боркун и летчик, чтобы его в боевой полет планировать.

Стукалов сделал рукой вокруг своего гладко выбритого лица такое движение, словно хотел собрать в горсть несуществующую бороду.

– Но разве вы ничего не слышали?

– А что именно?

– Жена майора Боркуна – предательница. Она выступала вчера по одной из фашистских радиостанций, читала какие-то там куплеты.

– Не куплеты, а стихи Блока, хорошего поэта, – хмуро уточнил Демидов.

– Может, и Блока, – охотно согласился Стукалов, – какое это имеет значение. Важен сам по себе факт. Жена командира эскадрильи – предательница, а вы его планируете в полет. А что, если майор Боркун, как это любят говорить летчики, немножечко довернет и сядет на один из фашистских аэродромов в районе Волоколамска? Ведь он же безумно ее любит.

Демидов оглядел с ног до головы невысокую фигуру майора Стукалова, хотел заглянуть ему в глаза, но глаза следователя за выпуклыми стеклами роговых очков побежали куда-то в сторону. На рябоватом лице командира полка шевельнулась усмешка.

– Успокойтесь, товарищ майор. Действительно, Боркун любил ее. Что верно, то верно. Но едва ли на нашей советской земле найдется сейчас человек, который ненавидит эту предательницу больше, чем ее бывший муж летчик Боркун.

Стукалов с чувством превосходства передернул плечами.

– Вы думаете?

– Уверен, – сердито ответил Демидов.

– А я бы ему сейчас все-таки не доверил боевого задания, – настойчиво произнес Стукалов. Демидов нахмурился.

– Надо смотреть в душу советскому человеку, решая вопрос о доверии, а у него, у Василия, душа чистая.

– Смотрите, товарищ полковник, – закончил Стукалов, – не получилось бы осечки. Мой долг вас предупредить.

– За предупреждение спасибо, – сухо поблагодарил Демидов и погрузился в расчеты.

После завтрака летчики набились в штабную землянку и наполнили ее веселым взбудораженным говорком, в котором под внешней беззаботностью шуток и взаимных пикировок всегда тлеет то тревожное и смутное, что закрадывается в сердца и души перед началом боевой работы. Демидов дважды взглянул на хмурое, осунувшееся за ночь лицо Боркуна, на его мускулистую фигуру. Тени под глазами и печальный сосредоточенный взгляд насторожили командира полка. До начала предполетной подготовки Демидов, улучив момент, вывел майора из землянки. Взяв его за локоть, он отошел от КП, на ходу козыряя проходящим мимо техникам и механикам. Боркун молча ждал.

– Василий Николаевич, – тихо заговорил Демидов, стараясь на него не глядеть, – ты не сердись на меня, пожалуйста, понимаю, как тебе тяжело. Но может быть, тебе не надо сегодня лететь? Нервы у тебя перенапряжены, вот и глаза от бессонницы покраснели.

Боркун осторожным движением освободил свой локоть от руки командира, обернулся. Холодно и решительно взглянул на собеседника.

– Добить хотите, товарищ командир? Не доверяете, значит? Раз жена на оккупированной территории, да еще по немецкому радио выступает, выходит, и тебе, Боркун; веры нет? Так получается?

Демидов печально посмотрел на летчика.

– Что ты, что ты, Боркун, – возразил он, – за кого ты меня…

– Вот и я думаю, за кого, – грустно и напряженно подхватил Боркун. – За кого же я вас могу принимать? Вас весь полк «батей» зовет, товарищ полковник. Добровольно, не по какой-нибудь там статье устава. Вы везде с нами, и когда мы по колено в крови, и когда в славе. Так если вы «батя», а мы вам сыны, то как же вы можете этим сынам не доверять?

Демидов видел перед собой ясные глаза, лицо страдающее, затуманенное усталостью.

– Тебе не верить? – строго перебил полковник. – Загибаешь, Василий Николаевич. Покажи мне среди наших летчиков человека, который бы тебе не верил.

Боркун вскинул голову.

– Таких нет, товарищ командир. Честное слово, нет!

– Зачем же тогда ты говоришь о недоверии? Но все же я советовал бы тебе денек переждать. Завтра бы и пошел в бой.

Запахнув теплую летную куртку, полковник уже спокойно улыбался, острыми глазами глядя на Василия. Но Боркун умоляюще сложил на груди обе руки.

– Да не могу я, товарищ полковник. Мне сегодня в бой надо. Не думайте, что я там зазеваюсь и хвост «мессеру» подставлю. У меня ярость каменная. А с врагами посчитаться надо без всяких отсрочек. За все, что в жизни теперь испоганено. – Он схватил Демидова за плечи широкими сильными ладонями, с надеждой и болью всмотрелся в его рябоватое лицо: – Командир, «батя»... в бой пустишь?

– Пущу, – неохотно согласился Демидов.

Майор Стукалов на тряской полуторке мчался в Штаб фронта. Эту полуторку он не без нажима сумел выпросить у командира технического батальона Меньшикова, взяв с него твердое обещание не проговориться о том, куда понадобилось ехать. Полуторка была старая, с расслабленными тормозами. На поворотах она вздрагивала и дребезжала. Но это сейчас не имело решительно никакого значения. В полевой сумке у майора Стукалова лежало короткое, но весьма внушительное по содержанию донесение. Мысленно полемизируя со своим начальником отдела, Стукалов говорил: «Нет, мы еще посмотрим, товарищ генерал. Вы говорите, что другие работники военной прокуратуры в пехотных и артиллерийских частях делают гораздо больше моего. Ходят в атаки вместе с командирами батальонов, танки подрывают, парашютистов ловят. Но я не хуже их выполняю свой долг. Я везу вам весьма и весьма своевременный сигнал…»

Полуторка дребезжала, временами рявкала прерывистыми гудками, а широкая асфальтированная лента подмосковного шоссе все бежала и бежала навстречу.

Четверка «Яковлевых», которую повел к линии фронта майор Боркун, имела задание прикрыть поле боя в районе населенных пунктов Петушки – Плетнево – Васильевка, где целая стрелковая дивизия должна была контратаковать врага и захватить две господствующие высоты. Но в самую последнюю минуту, когда Боркун, Коля Воронов, старший лейтенант Красильников и его напарник Бублейников уже расходились по самолетам, Демидов получил из штаба фронта новую задачу. Генерал Комаров потребовал, чтобы полк всеми исправными самолетами прикрыл район Серпухов – Подольск от взявших туда курс бомбардировщиков противника.