Александр Анянов - Рожденные ползать

• Название: Рожденные ползать
• Автор: Александр Анянов
• Жанр: Современная проза

Когда-то очень давно, миллионы лет назад по берегу моря шли динозавры и их следы со временем окаменели. Теперь археологи спорят о том, куда и зачем они шли и скептически утверждают, что оставленные следы какие то невнятные. И вообще наши пращуры ходили не туда, куда следовало, и вели неправильный образ жизни. Иначе бы они не вымерли.

А динозавры просто жили и совершенно не заботились, что о них будут думать потомки!

---

И начался мой отпуск, где жизнь казалась бесконечным праздником. Мы с Полиной почти не вылезали из гостей, стараясь навестить максимальное количество друзей. Мужчины, в основном выпускники гражданских вузов, осторожно интересовались об условиях выживания в армии для офицеров-двухгодичников. Женщины, в свою очередь, удивлялись, откуда у меня такой превосходный загар уже в январе месяце.

Я сыпал направо и налево армейскими шутками и анекдотами, над которыми, сам же долго потом смеялся в полном одиночестве. Потом поднимал тосты за тех, кто нас защищает, пока мы водку пьем. И уже порядком приняв на грудь, клялся, что любимый город может спать спокойно — авиационные техники геройского 666-го полка начеку и готовы сражаться до последней капли крови. До самой последней капли крови самого последнего летчика.

Однако все хорошее когда-нибудь заканчивается. Быстро пролетело время, подошел к концу и мой отпуск. Сидя на жестком сиденье автобуса, увозившего меня назад в Таллин, я всю ночь не мог заснуть, то ли от неудобства, то ли от чего-то совсем другого. Справа от меня ворочался Бармин, вероятно по той же самой причине.

Через несколько часов мы, наконец, выгрузились возле родного КПП. На часах было 6:45 утра. Дул сильный ледяной ветер, пронизывающий до костей, отвыкшее от холода тело. Скрипел под ногами снег. В утреннем полумраке, слева от дороги, светлело пятно офицерской гостиницы.

Внезапно, волна смеси страха, гнева, отчаяния и еще чего-то непонятного, охватила меня так сильно, что я даже остановился. Каким же я был идиотом, что поехал в этот отпуск. Привык к технарской доле, тянул потихоньку свою лямку, и все было нормально. Насколько легче служить, если не знаешь, что где-то есть другая жизнь. Еще хуже, если той, другой жизни не существует вовсе. Она просто приснилась тебе в темном рейсовом автобусе, но теперь причиняет невероятную боль. На самом деле, единственная реальность в мире — эта заснеженная дорога, ледяная пороша, режущая лицо и могильный пронизывающий холод…

— Шура, не спи — замерзнешь! Давай пошли быстрее, через час построение.

Голос Алика вывел меня из задумчивости и, очнувшись, я, наконец, сдвинулся с места. Далее, все происходило, как на автопилоте: приход в гостиницу, переодевание в военную форму, завтрак. И, вот, наконец, родная эскадрилья, стоящая в ожидании утреннего построения.

Я потихоньку становлюсь в строй, здороваясь с технарями. Через какое-то время, меня замечает командир звена и удивленно интересуется:

— Анютов, ты, что там стоишь скромно, как красна девица? Давай бегом к комэску представляться!

— Чего делать?

— Ты что, не знаешь? Ну, прямо беда с вами, двухгодичниками. Когда прибываешь из отпуска, командировки, болезни, словом любого длительного отсутствия, положено представляться своему командиру. То есть, докладывать, что ты прибыл, все в порядке и так далее. Чтобы он знал, что ты снова поступил в его распоряжение. Понял?

— Так точно.

Я подошел к командиру эскадрильи и доложил о моем прибытии. Паханов мрачно оглядел меня с головы до ног и слегка кивнул. Занимая свое место, я увидел, как подбежал, задержавшийся в столовой Алик и тоже встал в строй. Так как вторая и первая эскадрильи стояли на плацу рядом, мы с Барминым находились буквально в нескольких метрах друг от друга.

— Ты чего стоишь Алик? — начал я издалека.

— Мне что, лечь? — мой друг был явно не в духе.

— Иди к комэске представляться! — перешел я к сути дела.

— Это еще зачем?

— Дубина! Ты что, порядка не знаешь? — произнес я голосом знатока армейских уставов. — Когда возвращаются из отпуска или еще, откуда, всегда представляются своему командиру.

— А не врешь? Что, прямо каждый раз, когда из отпуска? — Алик выглядел озадаченным.

— Точно говорю. Я сам только что представился.

— Правда, без балды?

— Да, клянусь тебе.

Бармин отбросил последние сомнения и стал пробираться вперед, где перед строем первой эскадрильи, стояли что-то обсуждая, комэск и один из летчиков. Со своего места мне было хорошо видно, как за несколько шагов до командира, Алик изобразил переход на строевой шаг и, подойдя вплотную, вскинул ладонь к козырьку фуражки. Подполковник Долгих отвлекся от разговора и повернулся к Бармину.

— Товарищ подполковник, разрешите представиться, — громко, на весь плац, отчеканил Алик. — Я — лейтенант Бармин!

Здравствуй Армия! Твои блудные дети-двухгодичники вернулись.

* * *

Звук повторился. Теперь он сделался еще настойчивее. Мое сознание упорно не хотело возвращаться в реальный мир из глубокой пропасти сновидений. Однако в дверь уже стучали ногой:

— Шура, вставай! Через полчаса полковое построение.

Я узнал голос Алика. Раздражению моему не было предела:

— Какое еще на хрен построение? Сегодня — воскресенье! У меня может быть хоть какая-нибудь личная жизнь?

— Вставай, давай! Это ты с Нечипоренко обсудишь.

Мои глаза, наконец, открылись и, уже более миролюбиво я поинтересовался:

— Что случилось?

— Откуда я знаю, — стало слышно, как Бармин хлопнул дверью своей комнаты.

Я попытался сесть на кровати и тут же упал назад на подушку. Голова раскалывалась на части. В теле была такая слабость, что даже пошевелить мизинцем казалось героическим усилием. Вчера бурно отмечали уход на дембель — трое наших друзей-двухгодичников стали гражданскими людьми. Если бы я только знал, что сегодня на службу, уж конечно не стал бы пить. Но что выпито — то выпито, обратно в бутылку не зальешь.

Нужно было вставать и собираться, пусть даже через силу. Прежде всего, хотя бы сесть на кровати. После третьей попытки мне это удалось. В глазах прыгали кровавые мальчики, сердце пыталось выскочить из грудной клетки. Восстанавливая взбесившийся пульс, я зафиксировал свое положение, упершись лбом в холодную металлическую раму койки.

Кровать напротив, принадлежащая Ване, пустовала. Он еще вчера укатил в очередную командировку. В окно сквозь неплотно закрытые занавески глядело серое февральское утро. Пару дней назад снег полностью растаял и, от этого оно казалось еще мрачнее.

Я пришел в себя от громкого стона: «Пить! Пить!». Это стонал мой внутренний голос, душа, весь организм. Я с трудом поднялся и зашарил по углам в поисках какой-нибудь жидкости. По закону подлости, все имеющиеся в комнате бутылки были пусты. В надежде, я постучал в стенку и крикнул:

— Слышь, отцы! Чего-нибудь попить есть?

— Сами бы не отказались, — до меня донесся ответ из соседней комнаты.

— Черт! — выругался я и поплелся в туалет.

Здесь меня ждало новое потрясение. Открытый кран пустил короткую ржавую струйку, потом в нем что-то забулькало и, он замолчал. Нет воды! Что за невезенье! Придется терпеть до завтрака. Я стал одеваться. С брюками удалось справиться довольно быстро, но застегнуть трясущимися руками пуговицы на форменной рубашке, оказалось сущей мукой.

Наконец, и этот рубеж героически преодолен. Я подошел к зеркалу, поплевал на ладони и пригладил вздыбленные волосы. В целом, оставшись доволен своим видом, я вспомнил, что нужно побриться. Точнее, это необходимо было сделать еще в пятницу. В субботу, ради парко-хозяйственного дня бриться — значит, не уважать себя. Я, естественно, не стал этого делать, за что получил замечание от инженера. Сегодня, в воскресение, на меня из зеркала смотрела страшная трехдневная щетина. Пойти на построение в таком виде представлялось совершенно немыслимым.

Ну что ж, побреемся. Я воткнул в розетку вилку электробритвы, но она и не подумала отзываться привычным жужжанием. Еще не до конца веря в свою «удачу», я щелкнул выключателем света. Так и есть, электричество тоже закончилось! Ладно, воспользуемся станком. Отыскивая в тумбочке безопасную бритву, я внезапно вспомнил, что для нее необходима все та же вода. Мои зубы заскрипели от злости — круг замкнулся!

Нужно было что-то предпринимать. Я окинул взглядом комнату в поисках спасения. Стол, кровати, шкаф, пустые бутылки в углу… Стоп! Отмотать кадр назад. На столе — большая молочная бутылка с засохшими цветами, которыми встречал Полину, еще до отпуска. А в ней — вода! Много воды! Хватит и попить и побриться.

В то же мгновение трупики цветов полетели в мусорное ведро, я поднес бутылку к лицу и, чуть было не потерял сознание от исходящего оттуда гнилостного запаха. Нет, не годится, нужно искать что-то другое. Едва сдерживая тошноту от сильнейшей головной боли, я обшарил все углы, заглянул к соседям, но так и не нашел даже грамма воды или какой-нибудь другой подходящей жидкости.

После возвращения в комнату, мой взгляд, как магнитом притянула, стоящая на столе, злосчастная молочная бутылка. Выпить это — равносильно самоубийству, а вот побриться… Может, стоит попробовать? Зажимая нос одной рукой и, смочив бритву и щеки другой, я начал скоблить себя, молясь богу, чтобы не порезаться (заражение крови, в этом случае, можно было бы считать практически решенным делом). Чтобы меня не стошнило прямо посередине процесса, приходилось заниматься самовнушением, будто бы я только что, намазался дорогущим французским одеколоном. В самом деле, если говорят, хороший французский коньяк должен пахнуть клопами, то почему бы хорошему одеколону ни пахнуть плесенью?