Мюриэл Спарк - Умышленная задержка

• Название: Умышленная задержка
• Автор: Мюриэл Спарк
• Издательство: Радуга
• Жанр: Проза
• Год: 1984

Повествуя об «Обществе автобиографов», Спарк затрагивает одну из самых больных и злободневных проблем современного буржуазного общества. Новоявленный психологический Джек Потрошитель сэр Квентин пытается подчинить себе группу слабых и, в сущности, жалких людей, потчуя их какими-то таблетками. Реальной социальной опасностью стало на Западе моделирование сознания и манипулирование им. Именно этим на своем достаточно примитивном уровне и пытается заниматься сэр Квентин.

---

Я не знаю ни одного художника-творца, кто на своем жизненном пути хотя бы раз не столкнулся с абсолютным злом, воплотившимся в форме болезни, несправедливости, страха, угнетения или любой другой напасти из тех, что могут обрушиться на живого человека. Обратной закономерности не существует: я хочу сказать, что страдают и постигают зло не одни художники. Но мне представляется истиной, что не жил еще такой художник, который бы не испытал, а затем и не признал нечто, сперва до того невероятно злое, что усомнился в его существовании, впоследствии же настолько неоспоримо сущее, что убедился в его истинности. Мне до смерти хотелось поскорее заглянуть в Пандорин ящик сэр-квентиновских биографий. Но сначала требовалось позаботиться о распечатке на машинке «Уоррендера Ловита». Этим нужно было заняться немедленно — я решила не спускать глаз с романа, пока не обзаведусь достаточным количеством копий, чтобы послать издателю. За дело я принялась в то же воскресенье, едва успев вернуться к себе. По дороге домой, как мне помнится, я позвонила Солли.

— Рукопись снова у меня, — сообщила я. — Все гранки и машинописные экземпляры уничтожены. — И описала налет на Доттину квартиру.

Я поведала ему обо всем, как на духу. Он отнесся к моему рассказу очень серьезно, призвав пару-другую проклятий на головы Ревиссона Ланни, Дотти и сэра Квентина Оливера. Затем сказал, что уж нового-то издателя он мне как минимум добудет. Солли неизменно возлагал на «Уоррендера Ловита» большие надежды. Я же со своей стороны знала только одно — это моя, моя собственная, моя книга, и все равно считала «День поминовения», над которым начала работать, куда лучшим романом.

— Сообщи, когда подготовишь экземпляр для издательства, — сказал Солли.

Поэтому я продолжала печатать «Уоррендера Ловита». Текста я почти не правила, так что все сводилось к чисто механической работе. Я еще раз остановилась — позвонить на Халлам-стрит — справиться об Эдвине.

— У нее сегодня тяжелый день, — ответила миссис Тимc. — А сейчас я бегу, до свидания. — И повесила трубку.

Я выпила виски с содовой, съела яйцо-пашот и вернулась к своим трудам. В полночь я все еще печатала. Время от времени мне приходилось мыть руки — их постоянно грязнила копирка, поскольку я заложила три экземпляра. Где-то в районе двенадцати Дотти запела под окнами «За счастье прежних дней». Ее голос показался мне непривычно высоким.

Меня обуяло большое искушение вылить ей на голову кувшин воды, но желание поговорить с ней пересилило. Мне хотелось узнать, как она провела день с Эдвиной. Хотелось узнать про интрижку с Ревиссоном Ланни и что она может сказать о своей новой службе у сэра Квентина. Ко всему еще мне не терпелось выяснить, обнаружила ли она, что я вернула моего «Уоррендера Ловита».

Я ее впустила.

— Я вчера приходила, — заявила она, — но тебя не было.

В ее голосе прозвучал упрек, и это меня рассмешило.

— Не вижу тут ничего смешного, — заметила Дотти, снимая пальто и усаживаясь в мое плетеное кресло. Рукопись «Уоррендера Ловита» лежала на виду на письменном столе, а отпечатанные страницы, текстом вниз, образовывали стопку по другую сторону машинки. Я не собиралась прятать от нее рукопись, но в ту минуту она ее просто не заметила.

— Ну и задала же мне жару эта мерзкая старуха, — пожаловалась Дотти.

— Что ж, придется тебе к этому привыкать, — сказала я. — В каком-то смысле Эдвина тоже часть твоих служебных обязанностей.

Я видела, что Дотти возбуждена и встревожена. Ее била дрожь. Мне даже стало ее немножечко жалко.

— Я не об обязанностях пришла разговаривать, — ответила Дотти. — Я еще вчера вечером приходила. Приходила сказать, что сэр Квентин требует вернуть биографии. Мне предстоит с ними работать. Отдай мне их, будь добра.

— И ты явилась сюда среди ночи, чтобы их получить? Ты что, не видишь, что я занята?

— Налей мне выпить, — попросила Дотти. — Я пришла попросить писчей бумаги. У меня кончилась, а я перепечатываю роман Лесли. Готова поклясться, что была непочатая стопа, но найти не могу. Должно быть, оставила в магазине. А с перепечаткой нельзя тянуть — Лесли завтра вечером возвращается из Ирландии. Он собирался пробыть там три недели, но ты же его знаешь. Завтра мне будет недосуг покупать бумагу — я с утра приступаю к работе. Да, книгу Лесли, вероятно, будут печатать «Парк и Ревиссон Ланни».

Я дала ей виски с водой и сказала:

— Ты уверена, что тебе следует пить? Ты не заболела?

Она не ответила — ее взгляд был прикован к «Уоррендеру Ловиту».

— Что это? — спросила Дотти.

— Распечатываю свой роман: от старых экземпляров ничего не осталось.

— Какой роман?

— Да все тот же — «Уоррендер Ловит».

— Откуда он у тебя? — спросила Дотти.

— Дотти, — сказала я, — не сходи с ума. Как то есть — откуда у меня мой роман?

— Ты сколько сделала рукописных копий?

— Умоляю, — сказала я, — не будь занудой. Лучше расскажи о своих делишках с Ревиссоном Ланни.

Она поставила стакан на пол, расплескав виски.

— Ты не понимаешь, — сказала она, — чем порой приходится жертвовать женщине ради мужчины. Ты жестокая. Злая. Сходила бы ты к священнику.

Что ж, сходить к священнику — хорошее дело, когда на душе грех. Но в жизни писателя очень редко бывают такие положения, о которых хоть с какой-то пользой можно поведать священнику. К священнику обращаешься, когда страшишься за собственную бессмертную душу, а не тогда, когда тебе угрожают чужие грехи. Я заявила Дотти:

— Мне идти к священнику из-за тебя или, к примеру, из-за сэра Квентина, — то же самое, что обращаться к врачу по поводу твоих легких или его почек. Тебе бы самой сходить к священнику.

— И схожу, когда все это кончится, — ответила Дотти. — Лесли нужен издатель.

Ее здорово трясло.

— К врачу бы тебе сходить, — сказала я.

Она выплеснула остатки виски на мои отпечатанные страницы. Я промокнула их тряпкой, как смогла, и сказала:

— Это сэр Квентин присоветовал тебе спутаться со стариком, правда?

— Сэр Квентин, — возразила она, — гений и прирожденный вождь. А теперь отдай биографии, и я пойду.

— Ты-то пойдешь, — сказала я, — но биографии останутся, пока я не выберу времени основательно их изучить. Мой «Уоррендер Ловит» перекочевал в эти биографии целыми кусками. Сперва я извлеку из них то, что мое, а уж потом верну остальное.

— Ну и стерва же ты, — заявила Дотти.

Тут меня что-то подтолкнуло спросить:

— Ты принимаешь пилюли?

— Какие пилюли? — переспросила Дотти.

— Наркотические.

— Только чтобы согнать вес, — ответила Дотти.

— По назначению врача?

— Нет, знакомые снабжают.

Я аккуратно сложила полстопы писчей бумаги и отдала Дотти. И сказала ей, что она дура.

— Ты бесишься, потому что я заняла твое место, — ответила она.

Я сказала, что это только справедливо, все, что она сделала, только справедливо, потому что я в свое время заняла у нее мужа. Но она дура, если не развяжется с «Обществом автобиографов».

— А кто первый меня к ним привел? — спросила Дотти.

— Я, и очень об этом жалею. Но я порвала твою биографию, как только поняла, что дело нечисто.

— Мне нравится спать с Ревиссоном Ланни, — сообщила Дотти.

— Уходи, мне еще много нужно сделать. Время позднее.

— У тебя не найдется чашки какао?

Я приготовила ей какао. Я отдала ей вышитый футляр для носовых платков, который не пришлось оставлять у нее в квартире.

— Ну почему тебя так и тянет в писательницы? — спросила Английская Роза. — Мы же прекрасно ладили, и Лесли тоже был твоим другом. Но из-за этого твоего бредового романа — сэр Квентин утверждает…

— Вон! — сказала я шепотом, чтобы не будить весь дом. На этот раз она ушла.

11

Дотти очень скоро обнаружила, что рукопись «Уоррендера Ловита», которую она видела у меня в эту ночь, и рукопись, что она у меня украла, одна и та же; в сумке под вязанием она нашла стопу писчей бумаги. Дотти позвонила, на другой день ближе к вечеру.

— Как ты проникла ко мне в квартиру? — спросила она.

Я уже вернула ключи Сержу Леммингу. На ее вопрос я отвечать не стала, я даже не спросила, каким образом мой роман очутился в ее квартире. Я просто повесила трубку.

Через час она снова позвонила.

— Послушай, Флёр, сэр Квентин очень хочет с тобой побеседовать.

— Откуда ты говоришь?

— Из дома. Боюсь, мне оказалось не под силу справляться со службой.

— Ты вышла из доверия у сэра Квентина.

— Ну, не совсем так, но…

— Он взбешен, что ты не уничтожила моей рукописи.

— Ну, рукопись того заслуживала.

В этот вечер я завершила перепечатку «Уоррендера Ловита». Я просидела, не разгибаясь, весь день; у меня ломило плечи, когда я лежа вычитывала опечатки. От меня не укрылись его недостатки как романа, но устранить их можно было, только устранив само существо произведения. С романами и рассказами такое не редкость. Замечаешь ошибку или недочет, допустим, в портрете какого-нибудь персонажа, но косметикой тут не поможешь; если же менять обстановку места действия, то это нарушит гармонию всего художественного целого. Так что я ничего не стала менять в «Уоррендере Ловите».