Мюриэл Спарк - На публику

• Название: На публику
• Автор: Мюриэл Спарк
• Издательство: "Молодая гвардия"
• Жанр: Проза
• Год: 1971

История актрисы, рассказанная Спарк, — это история мучительного преодоления человеком психологии «среднего класса»: ведь Аннабел и на гребне успеха остается все той же мещаночкой, какой начинала свою головокружительную карьеру. Это история постепенного становления морали и освобождения живой человеческой души из цепкой хватки бульварного мифа и социальных условностей. Это повесть о победе истинной нравственности над ее новомодными суррогатами, повесть о банкротстве «зловредной видимости».

---

— Зачем она к тебе пришла?

— Наверно, Фредерик послал. Может быть, он сам и напичкал ее наркотиками.

— Теперь можно не волноваться, она цела и невредима, хотя врачи говорят, что это просто чудо. Она проглотила целую пригоршню таблеток. Покушение на самоубийство. Конечно, это попадет в газеты, тут уж ничего не поделаешь. Но ты не беспокойся, — заключил он с не очень-то спокойным видом.

— Что у нее случилось? Почему она это сделала?

— Говорят, она была влюблена во Фредерика.

Сценарий вывалился из рук Аннабел и упал на пол. Вся подобравшись, она уставилась на Луиджи своими темно-желтыми глазами.

— Стоит ли удивляться, что он покончил с собой? Эти женщины замучили его своими преследованиями.

Она вонзала в него фразы, как острие иглы, и смотрела, действует ли. У Луиджи появилось ощущение, что она пытается привить ему какую-то свою идею, совсем как это делала его пресс-секретарша.

Потом он понял, что она нащупывает линию обороны.

— Эти женщины довели его до сумасшествия, — сказала Аннабел. — Они за ним гонялись. Под конец он совершенно запутался, потерял голову и преступил предел... Возможно, он считал, что я устраиваю оргии...

— Ты скажешь все это на следствии? — спросил Луиджи.

Понаторевший в оценке актерских данных, он восхищался бережливостью, с которой Аннабел использовала свои — богатейшие, по его мнению, — возможности. «Вот так и в жизни, — думал он, — бережливы лишь очень богатые люди, бедняк же тотчас растранжирит все на пустяки». Он поглядывал на Аннабел с легкой улыбкой, в глубине души довольный тем, что его жена совсем другая. Аннабел обдумала последний вопрос.

— Там будет видно, — сказала она.

Луиджи пришло в голову, что, пожалуй, с ней уже сейчас можно начать разговор, который он пока откладывал.

— Да, кстати, тебе, может быть, придется на некоторое время уехать. Отдохнешь в какой-нибудь приятной стране, например, в Мексике. Отправишься туда с ребенком, так сказать, всем домом.

— Но мне нужно делать новый фильм. Как будет с фильмом?

Он ответил:

— Ты не сможешь в нем участвовать, если начнутся эти разговоры насчет оргий. Кто тогда примет всерьез твою Дафну, особенно в той сцене, где она отказывается от Ламонта, потому что он женат. Или в конце, где он слишком поздно приезжает в аэропорт. Ничего, кроме смеха, эти сцены не вызовут, если газеты сообщат, что ты устраиваешь оргии. И потом, если мы вырежем те сцены, где Дафна и Ламонт наталкиваются в горах на контрабандистов, везущих наркотики, и, рискуя жизнью, пытаются помешать им совращать молодежь, то вылетит полфильма. А если мы эти сцены оставим, публика будет кататься от хохота. Видишь ли, Аннабел, стоит только пустить слух, что ты принимаешь участие в каких-то оргиях, и роли в фильмах такого плана будут звучать в твоем исполнении как насмешка, как издевательство. А ведь эту картину, скажу тебе по секрету, частично финансирует Ватикан. Я убежден, что газетчики раздуют слухи насчет оргий до крайних пределов. Сплетни о новых звездах для журналистов — хлеб насущный, и самое рискованное время в жизни кинозвезды — как раз первые два-три года. Кинозвезда всегда в опасности, но в первые два-три года риск особенно велик.

Он поднял с полу рукопись и бегло полистал ее, как перелистывают пачку банкнотов, когда пытаются определить на глазок ее стоимость.

Потом заговорил на своем правильном английском, с неожиданным американским привкусом в итальянском акценте.

— Мы тебя заново представим публике, подберем новый типаж. Вернувшись из путешествия, ты будешь играть таких отчаянных, распутных баб. И фильмы пойдут новые.

Она сказала:

— У меня есть и другие предложения.

— Тебе рано еще так говорить, — ответил он, — года через два-три ты смогла бы говорить о других предложениях и вступать в переговоры с другими продюсерами и другими кинокомпаниями. Но пока что ты сделала только первые шаги. А в Америке и того еще не успела. Ты могла бы продвинуться, и со временем, может быть, и продвинешься, но...

Он сбивал ей цену, будто торговался на рынке.

— Отчего ты так уверен, что эти слухи обязательно распространятся? — выпалила она скороговоркой, расстегивая и затягивая потуже пояс на платье.

Не отвечая на ее вопрос, он сказал:

— Твой муж был помешанный. Тихий помешанный. Он ревновал тебя ко мне?

— Вовсе нет, — ответила она. — С какой стати?

Луиджи улыбнулся и сказал:

— Ты выше подозрений.

— Откуда мне знать, ревновал или нет? — сказала Аннабел. — Может, и ревновал. Да ведь зря.

— Ну полно, — произнес Луиджи, — ты так кипятишься оттого, что тебе кажется, будто я (в какой-то мере) распоряжаюсь твоей карьерой. По-моему, он к карьере-то тебя и ревновал.

— Он ревновал к ребенку, — сказала Аннабел.

— Ну нет. К карьере, только к ней. Он завидовал и злился.

— Нет, он сперва огорчался, потом привык. А ревновал к ребенку.

— Но почему?

— Не знаю. Спроси его. Никто не поверит, правда?

Луиджи задумался и на мгновение забыл, что он принадлежит к миру кино.

Аннабел сказала:

— В пять часов пойду в больницу навестить эту девушку. Как ее? Сандра... забыла фамилию.

— Данайя Лайтенс. Ее родители сегодня прилетают из Соединенных Штатов.

— А где они живут в Штатах?

— Не знаю. Не все ли тебе равно, где они там живут?

Но она уже думала о другом.

— Мне нужно заказать цветы, которые я понесу в больницу. Я пойду к ней вся в черном. Почему она говорит, что была на оргии?

— Наверно, она так считает.

— Я думаю, это Фредерик ей сказал, что он с ней встретится на оргии, на ОРГИИ! Конечно, он. Ему ничего не стоило как бы невзначай вбить ей в голову это слово.

— Ну, ты уже принялась сочинять целый сценарий. Твой муж был нездоров. Ты должна его простить. Будь умницей, скажи себе, что ты его прощаешь.

— Это мое дело, прощать или нет, — сказала Аннабел. — Даже когда живого человека прощаешь, ему нельзя прямо в глаза сказать: «Я тебя прощаю». Получается как бы назло: мол, знай, что я выше тебя. А тем более об умершем: Фредерик такое выкинул, а я вдруг брякну: «Я его прощаю!», ведь это будет значить, что на самом деле я его никогда не прощу. Самое лучшее — ничего не говорить и вести себя как обычно, это и будет настоящее прощение. Идти своей дорогой как ни в чем не бывало.

— Когда я был ребенком, нас учили говорить: «Я прощаю тебя» тем, кто нас обидел. И каждый был доволен, услышав, что его простили. Нам еще и так велели говорить: «Я помолюсь богу, чтобы он простил твои грехи».

— А у нас совсем иначе. У нас слова «Я тебя прощаю» звучат оскорбительно. И не так-то уж это приглядно — молиться богу, чтобы он кого-то там простил, да еще сообщать тому человеку, что ты за него помолишься. Это лицемерие.

Луиджи сказал:

— Мать заставляла нас просить прощения даже у братишек и сестренок. Мы так и делали.

— Я знаю у нас в Англии одну девушку, которую так воспитывали, — сказала Аннабел. — Ей достались по наследству деньги, и она их вложила в концерн, выпускающий производственную одежду. Через месяц с небольшим она осталась на мели. И вся ее родня разорилась, кто раньше, кто позже. Не знаю, как это вышло, но только они были сперва ужас как богаты, а под конец сидели без гроша.

— Потому что в детстве говорили: «Я тебя прощаю»? Но ведь это вздор, — сказал Луиджи, очень довольный, что Аннабел так разговорилась.

— Ах, да не знаю я. Но в церковь они больше не ходят. Отец умер, а мать и думать забыла о воскресной службе и всяких таких вещах. Завтра утром к Карлу приедет из Англии новая няня. Была бы она здесь сейчас, я бы смогла ей поручить и свои собственные дела: заказать цветы и все такое. Уверена, что она все сделала бы. Да, вот еще: поговори с Франческой. Что это она со мной так сухо держится? Мне кажется, она всегда была на стороне Фредерика.

Передышка кончилась; Аннабел снова заговорила о деле...

Луиджи поднялся, потом опять уселся и сказал:

— Вот что, Аннабел: эта английская няня вчера телеграфировала, что решила не приезжать. Наверное, боится, что ее впутают в скандал.

— Ну и черт с ней. Возьму секретаршу.

— Я поговорю с Франческой. Все, что тебе нужно, будет сделано. Послушай, Аннабел, дочка твоего врача сказала полицейским, что, когда она с родителями была у тебя, она видела в ванной ту девушку. Девочка говорит, что у тебя везде валялось битое стекло, а на полу в ванной, где спала молодая дама, стояло множество бутылок.

— Что же она не сказала вовремя? Мы что-нибудь предприняли бы еще тогда. Дрянь девчонка. Она все врет. Я не впускала к себе в квартиру эту Санайю... Данайю...

— Но вечеринка у тебя была?

— Была. Но я в этом не признаюсь.

— И Данайю ты не видела?

— В том-то и дело, что видела. Но забыла о ней начисто. Я увидела ее во время вечеринки, когда со мной творилось бог знает что. Она лежала на полу и, очевидно, так и пролежала там всю ночь, но у меня все словно ветром выдуло из головы, когда явился доктор со своей супругой и этой кошмарной девчонкой.