Борис Житков - Виктор Вавич

• Название: Виктор Вавич
• Автор: Борис Житков
• Жанр: Классическая проза

Роман "Виктор Вавич" Борис Степанович Житков (1882-1938) считал книгой своей жизни. Работа над ней продолжалась больше пяти лет. При жизни писателя публиковались лишь отдельные части его "энциклопедии русской жизни" времен первой русской революции. В этом сочинении легко узнаваем любимый нами с детства Житков - остроумный, точный и цепкий в деталях, свободный и лаконичный в языке; вместе с тем перед нами книга неизвестного мастера, следующего традициям европейского авантюрного и русского психологического романа. Тираж полного издания "Виктора Вавича" был пущен под нож осенью 1941 года, после разгромной внутренней рецензии А. Фадеева. Экземпляр, по которому - спустя 60 лет после смерти автора - наконец издается одна из лучших русских книг XX века, был сохранен другом Житкова, исследователем его творчества Лидией Корнеевной Чуковской.

Ее памяти посвящается это издание.

---

И вдруг свист в проходе, вскрики. Свист ударил дружней, свистело много, не один человек. Филипп тискался, вертелся средь струи людей, рвался туда. Он еле пробился туда, куда все смотрят, еле узнал, на кого смотрят, казалось - не на кого. И вдруг сразу наткнулся глазом на бледное лицо. Кто? Сразу не узнал. Игнатыч стоял среди толпы и, видно, ничего не говорил, а только шевелил ртом. Филипп видел, что людям сильней не свистнуть, что сейчас, сию минуту, перестанут свистеть, а начнут делать.

И кто-то рядом крикнул:

- Кати, кати, шаром кати пузатого! - И молодой парнишка сунулся вперед. - На пузо клади, кати!

Игнатыч поймал глазами Фильку, он моргал, как будто глотал глазами свет, и задыхался.

"Сейчас повалят - и пропало!" - подумал Филипп. Он стал рядом с Игнатычем и поднял, вытянул вверх руку.

- Дураки! - заорал Филипп. - Разве так? Тачку давай, тачку.

- Тачку! Тачку! - пошло по толпе. Где-то загремели, забрякали колеса, и вот раздались люди, и протиснулась железная тачка, на которой возили стружку, мусор.

- Полезай! - крикнул Филипп.

Игнатыч стоял. Он вдруг нахмурился, побагровел и, гребя рукой, сделал шаг, два, головой вперед, и вдруг стал. Стал, задыхаясь, кровь отлила от лица, и он поднимал и опускал брови. Руки обвисли.

- Грузи! - крикнули рядом. - Гой! Га! - И снова свист в три свиста, и руки схватили Игнатыча, подняли, и он неловко сполз спиной в пологий кузов тачки.

- Урра-а! - Игнатыча повезли.

Песня еще шагала над толпой, но уж перекрывали крики:

- За ворота! На весы кати! Ворота! Ворота!

Видно было через окна, как в конторе метались люди.

Игнатыч, лежа на спине, неловко согнув ноги, не шевелясь, глядел серым лицом в небо, в мутное, и, как по неживому лицу, била острая крупа.

У ворот шла возня. Отпирали.

Папиросы "Молочные"

ВИКТОР подходил к участку. Он нагнул лицо, чтоб не била по щекам холодная крупа. Она звонко стукала по козырьку фуражки, как по стеклам вагона.

И вдруг впереди гул - стадом затопали ноги. Виктор глянул: из ворот вывалились черным комом городовые, на быстром ходу строились на улице, вчерашний дежурный рысью догонял их, городовые зашагали, обгоняя ногой ногу.

Еще повалили бегом вдогонку. Виктор бросился рысью - сами понесли ноги.

- Когда являетесь, черт вас знает!

Пристав орал с крыльца, красный, в расстегнутой шинели. Виктор бросился по лестнице. В участке ходили городовые в шинелях, хлопали двери, и у телефона кричал помощник пристава. И из-под черных деревянных усов деревянные слова били в трубку:

- Да. Двинем рррезерв! Делаем... Рра-спа-рядился.

Он скосил черные глаза на Вавича. Дверь хлопнула с разлета. Запыхавшись, валил пристав. Он оттолкнул плечом Вавича, вырвал телефонную трубку у помощника. Помощник зло глянул на Виктора. Виктор стоял, не знал, что делать. Он не знал даже, в какую позу сейчас встать, и готовно вытянулся. Пристав досадливо, нетерпеливо работал телефонной ручкой.

- Восьмой донской! Восьмой! Черт тебя раздери, дура. - Он топал ногой и тряс старой головой. - Скорей!.. Ах, стерва!.. Передайте есаулу, чтоб на рысях... Давно?.. Передайте, что прошу, пошлите вестового, чтоб скорей. Прошу!.. Прошу!.. К чертовой матери - вы отвечаете!

Пристав бросил трубку, она закачалась, стукнула в стенку.

- А, сволочи! - он глянул на Вавича. - Торчит тут козлом! Стой у дверей, никого не пускать. Всех к черту!

Пристав завернул злую матерщину. Он стоял, запыхавшись, и водил глазами по пустой канцелярии. Помощник осторожно повесил трубку на крюк. И сейчас же раздался звонок.

- Вас! - крикнул помощник и пригласительно направил трубку на пристава.

- Кого еще, черт? Слушаю! - зло рявкнул пристав в телефон. И вдруг весь почтительно обтаял. Он заулыбался прокуренными усами. - Так точно, ваше превосходительство, маленькие неприятности. Кто-с?.. Так точно, Варвара Андреевна... Служит, служит, как же... Виктор... да-с, Виктор, - и вдруг пристав шагнул к Вавичу: - Как по батюшке? Вас, вас! Ну!

- Всеволодыч! - крикнул Виктор.

- Виктор Всеволодович, да, да-с... Очень, очень... Слушаю!.. Честь имею!..

Пристав повесил трубку и еще с той же улыбкой обратился к помощнику:

- Патроны выданы? - сказал все так же ласково. И вдруг перевел дух, широко открыл веки: - Вплоть до применения. Если флаг, черти, выкинут, - к дьяволу, чтоб никуда! Хождений... Я говорю, - а ни в зуб!

- Конечно, если уж хождения, - сказал обиженно черный помощник и даже головой повел в правый угол.

- И если флаг, флаг выкинут, - значит это что? Что это значит? - И пристав, красный, поворачивался то к помощнику, то к Вавичу: - Что это значит? Ну? Ну?

Виктор сочувственно мигал, не знал, как выразить, что понимает натугу пристава.

- Д�� что значит, - сказал помощник, - тут уж донцы.

- Значит, значит, вызов, вызов это значит. Значит, сами вызывают. Боевой флаг. А уж бой так бой. Я уж не знаю... коли бой... - Он вдруг устало перевел дух. - Дай папироску, черт с тобой, дай, - протянул руку помощнику.

Виктор мигом завернул рукой в карман и без слов протянул открытый портсигар приставу.

- Дрянь у тебя, должно быть, - страдальчески сморщился пристав и остановил пальцы над папиросами.

- Пожалуйте-с, "Молочные", - помощник щелкнул крышкой массивного серебряного портсигара. Портсигар - как ларец, и синим шелковым хвостом опускался фитиль с узлом и кистью.

Пристав взял у помощника. Виктор потянул свой назад.

- Дай, я и твоих возьму, Бог с тобой, - и пристав толстыми пальцами скреб в Викторовом портсигаре: то захватывал десяток, то оставлял в пальцах пару.

Телефон позвонил, и помощник уж слушал. А пристав еще рылся в маленьком портсигаре Вавича: набирал и пускал.

- Началось! - бросил помощник от телефона. Пристав, схватив десяток папирос, замер, подняв тяжелую грудь. У Виктора дрогнул портсигар в руке.

- Все во дворе... - говорил полушепотом помощник, - агитаторов слушают... похоже - выйдут... Меры приняты! - крикнул в трубку, как деревянным молотком стукнул, помощник.

- Голубчик, туда! - со стоном крикнул пристав.

- Вплоть до применения? - спросил помощник и твердо упер черные большие глаза в пристава.

- Где же эта сволочь? - кинулся к окну пристав.

- Если казаков не будет, - сказал помощник,- то применять?

- Что хотите, - крикнул пристав, - но чтоб хождений и флагов этих ни-ни!

- Слушаю, - сказал помощник.

- Этого тоже возьмите. В засаду, что ли, возьмите. Он хорош, ей-богу, хорош, - и пристав толкал Вавича в лопатку, толкал дружески, бережно: - Возьмите!

Вавич побежал по лестнице вслед за помощником пристава, а сам старик с лестницы кричал вслед:

- Мои санки берите! Пролетку! То бишь санки! Да, да! - санки.

Когда свернули за угол, - с раскатом, с лётом, - помощник сказал Вавичу в ухо, деревянно, как в телефон:

- У Суматохиной во дворе двадцать из резерва, в засаде. Кто бежит с площади - врываться в цепь и гнать к Суматохиной во двор. Потом в часть. Карасей отсеем, осетров на стол.

- Слушаю, - сказал Вавич, нахмурился для серьезу и вдруг оглянулся. Оглянулся на шум. Шум частых, острых ног, легких и звонких. Серым табунчиком шла в улице полусотня казаков. Легонькие лошадки семенили ножками. Над ними из-под синих фуражек, из-под красных околышей торчали лихие чубы русым загибом. Казаки шли рысью. У ворот стояли бабы, глядели на казаков, выпучив испуганные глаза. Некоторые крестились.

Какой-то мальчишка завыл и бросился бегом вдоль по улице. Хлопали калитки, и в окнах мутно белели бледные лица.

Помощник дернул за пояс кучера. Санки стали. Впереди казаков офицер поднялся на стременах и винтом вывернулся назад, поднял вверх руку с нагайкой. Казаки остановились. Бойкой рысью хорунжий подъехал к санкам, нагнулся. Помощник встал.

- Направо в переулке станьте. Я пошлю,и тогда уж действие ваше.

Санки тронули.

Налету помощник обернулся назад и махнул рукой в переулок.

Уже видна стала огромная площадь перед заводом, белая, снежная, и заводская труба на сером небе, без дыма, и, казалось, криво неслась в небе на хмурых облаках. За два дома до площади помощник кивнул на ворота и сказал:

- Здесь, и не зевать!

Виктор выскочил. Сердце билось. Он стукнул в калитку. Оторвалась щелка, в ней, прищурясь, стоял городовой, - увидал и распахнул.

И опять на Виктора глянули из окон бледные лица, испуг бродил по ним: полуоткрытые рты и зыбкие брови высоко на белом лбу.

Виктор огляделся. Двор был пуст, и только в дверях дальнего флигеля Виктор заметил черную шинель.

- Двадцать вас? - спросил Виктор городового. - Старшего ко мне!

И грудь высоко задышала.

В заводском дворе все еще возились около ворот. Толпа напирала.

- Зубило, давай зубило! Кувалдой бей!