Борис Житков - Виктор Вавич

• Название: Виктор Вавич
• Автор: Борис Житков
• Жанр: Классическая проза

Роман "Виктор Вавич" Борис Степанович Житков (1882-1938) считал книгой своей жизни. Работа над ней продолжалась больше пяти лет. При жизни писателя публиковались лишь отдельные части его "энциклопедии русской жизни" времен первой русской революции. В этом сочинении легко узнаваем любимый нами с детства Житков - остроумный, точный и цепкий в деталях, свободный и лаконичный в языке; вместе с тем перед нами книга неизвестного мастера, следующего традициям европейского авантюрного и русского психологического романа. Тираж полного издания "Виктора Вавича" был пущен под нож осенью 1941 года, после разгромной внутренней рецензии А. Фадеева. Экземпляр, по которому - спустя 60 лет после смерти автора - наконец издается одна из лучших русских книг XX века, был сохранен другом Житкова, исследователем его творчества Лидией Корнеевной Чуковской.

Ее памяти посвящается это издание.

---

- Зря денег я кидать не стану! - жиганул глазом полковник. - А теперь марш в камеру! Завтра ротмистр все объяснит. В его распоряжение.

Полковник встал из-за стола и простукал каблуками в боковую дверь.

Офицер встал.

- Отправляйтесь! - сказал он строгим голосом. - И пожалуйста мне без фокусов... - он постучал перстнем по столу, - без этих сеансов!

Офицер больше не взглянул на Башкина. Он свернул бумаги трубкой и вышел в коридор.

- В камеру! - крикнул жандарм с порога.

Башкин встрепенулся: "К себе, скорее к себе. Туда, в камеру, в камерку мою, скорей!" И он чуть не бежал по коридору впереди служителя.

- В камерку, в камерку, в мою камерку... приду, вот сейчас приду, - шептал Башкин, и ноги дергались в коленях и судорожными толчками кидали Башкина по коридору. Он не мог дождаться, пока отворили. В камере стояла койка. Новая солома зашуршала, запружинила. Башкин с любовью похлопал матрац и прижался лицом к подушке. Он стал смотреть в грязную стену. И вдруг - не мысль, а кровь вся сразу изнутри нажала в голову.

- Что же, что же, что же это? - сказал Башкин громко, вслух, и сам испугался своего голоса. Он прижал со всей силы рукой щеку, как будто зубы болели, хотел вскочить, дернулся и снова упал на подушку, - голодная, лохматая голова пошла кругом.

Башкин спал в полуобмороке. А за плечо его шатал, шатал кто-то. Открыл глаза - служитель.

- Вы вперед покушайте, а опосля опять спите на здоровье. И он помогал Башкину подняться на кровати.

- Да, да... Я покушаю, - говорил Башкин, сидя на койке. - Очень, очень... Да, я покушаю... Спасибо... Конечно... - и все ерошил пятерней свои густые, липкие волосы.

Башкин говорил мирным, дружелюбным голосом. Он, шатаясь, сел к столу. Он потянул носом, и запах настоящего борща всем аккордом ударил в ноздри, всей капустой, помидорами, луком, салом, и всех их сразу и в отдельности чуял Башкин, как живых, как родных, как радостную встречу. Ложка прыгала в руке, обжигались сладко губ��. Башкин тремя пальцами рвал мякиш ситного хлеба. Он ел и дурел от борща. Он опрокинул остатки в рот и обтер хлебом миску. Прожевал и обтер коркой насухо. Он сидел, как пьяный, и глядел в пустую миску.

Когда клякнул замок, Башкин перевел туманные глаза на дверь и глядел с тупой улыбкой. Тот же служитель вошел. На руке нес сложенную одежду.

- Вот, переоденьтесь в свое обратно же, - и он положил на койку одежду.

Башкин кивнул головой.

- Да, да... Очень.. Конечно...

А от живота теплота поднималась к груди, и в истоме тянулись ноги. Глаза слипались. Башкин повалился на койку.

"А что будет? - слабо толкнуло в голове. - А ничего не будет. Уж все было. - Он завернулся в одеяло. - И вообще ничего не бывает. Чепуха одна", - слабо бродила хмельная мысль.

И Башкин заснул. По-настоящему, плотным камнем, носом в стену.

- Ну, одевайтесь и пошли. Требуют господин ротмистр. - Служитель стоял над ним. - Одевайтесь в свое. А то так ведь стыдно. На что похоже? Вроде утопленник или, прямо сказать... обезьяна.

Он держал чистую рубаху, которую успел смять ногами Башкин.

- Живо одевайтеся, бо ждут. И воротничок цепляйте.

Башкин с тревогой одевался. Да, его одежда, наспех, кое-как починенная. Она потрескивала, когда надергивал ее как попало Башкин. Служитель помогал ему.

- А это куда же идти? - с одышкой спрашивал Башкин.

- Отведут. Там знают. Скорей надо. И пальто надевайте и все. Чтоб в полном виде.

Башкин пошел теперь за служителем. Лестница была освещена, и в окнах была чернота.

Внизу хлопнули двери, затопала человечья возня, и сдавленный голос крикнул:

- Поговори мне еще!

Башкина подстегнуло, он поддал ходу. Служитель привел его к тому же кабинету, где он первый раз говорил с офицером.

- Пальто здесь повесьте, - сказал жандарм, - доложу сейчас.

Башкин на скорую руку подбирал речь, какую он скажет офицеру. "Прежде всего, во-первых, самое первое, - задыхалась мысль, - я не хочу служить. Я не нуждаюсь в службе, мне не надо службы. - Башкин загнул уж три пальца. - Почему полковник беспокоится, что я буду даром деньги брать? Я не буду денег брать ни даром, никак. Это - в-пятых, - и Башкин судорожно зажал кулак. - И потом, пусть я сочувствую, но я не способен, просто знаю, что не способен, наверное, подлинно знаю, как свои пять пальцев, - и Башкин растопырил перед лицом свободную руку. - И поэтому я ничем быть полезным не берусь и считаю нечестным, да! именно бесчестным что-либо обещать. И это все надо сейчас же и сразу и категорически отчитать - и все! Прямо с порога". Башкин боялся забыть аргументы и со страхом, чтоб какой-нибудь не выпал, как перед экзаменом, задыхаясь, твердил в голове, шепча губами:

- Раз... во-вторых... а в общем... И прямо с порога. В коридоре коротко трынкнул электрический звонок.

- А вот пожалуйте, - сказал жандарм и кивнул головой на дверь.

Башкин сделал четыре огромных шага и осторожно открыл дверь: а вдруг не туда?

Комнату он не узнавал, - она вся была в сонной полутьме. Под низким абажуром лампа на письменном столе. Стоял офицер, - освещены были только синие брюки.

- Что же? Входите... гаспа-адин висельник, - крутым голосом сказал офицер.

Башкин запер за собой дверь.

- Я хотел вам объяснить, - начал Башкин, глотнув воздуха. Но офицер резким голосом перебил:

- Что там объяснять? Гадость! Бабья гадость! Еще уксусом травился бы... Маруся какая.

- Я не то... - начал снова Башкин.

- Что не то? - крикнул офицер, подступил на шаг. - То самое! Пошло и гнусно! - И он ступил, широко расправляя ноги, еще два шага.

Башкин задыхался, стоял у двери и глядел, как наступал на него из полутьмы красный жгучий огонек папиросы на этих двух ногах со шпорами.

- Вы мне предлагаете, - заспешил Башкин, пока не надвинулся вплотную огонек, - вы предлагаете мне...

- Кто вам предлагает? Что вам предлагают? - Огонек пыхнул и еще двинулся.

- Господин полковник предлагает, - размеренным голосом начал Башкин, собрал голос, - полковник думает...

- Ничего полковник не думает, а думают дураки и философы! Кто это вам предлагает? А если вы тут опять вздор молоть собрались, то, может быть, прекратим разговор?.. Что?

Башкин молчал.

- Не угодно? - Огонек вспыхнул сильнее и блеснули в свету глаза. - Ну-с? Так слушать, и без истерик и фокусов. - Огонек зашатался в воздухе огненной дугой. - А то разговоры могут выйти очень короткие.

"Пусть скажет, потом я, потом все скажу: ровно и уверенно, все, все!" - думал Башкин и кивал в темноте головою.

- Так садитесь и извольте слушать, - ротмистр круто повернулся и пошел к столу, ставя каждую ногу плотно на ковер. "А я не сяду!" - думал Башкин. Ротмистр сел в кресло, ткнул в пепельницу окурок.

- Во-первых, у нас есть, - ротмистр не спеша полез в карман и достал перламутровый ножичек, - у нас, я говорю, останутся эти... ваши... упражнения, что ли, - ротмистр взял со стола карандаш и весь перегнулся к лампе и на ярком свете стал чинить карандаш. Он совсем спиной повернулся к Башкину. - Да-с! Ну и этот, как его, черт! - Ротмистр внимательно стругал тонкие стружки. - Этот... протокол... Ничего, потом подпишете... А затем, вот что... шутить мы не любим, - сказал тихо, будто про себя, ротмистр, не отрываясь от работы. - Да и не до шуток, а вот дело. Месяц мы вам даем оглядеться, даже... ах, черт, сломал, кажется!.. Да, даже можете побалдить с месяц, - говорил неторопливо ротмистр. - Можете побаловаться. Дамами, кажется, интересуетесь? Вкус у вас, однако, как у тверского цирюльника. Ну, это дело ваше. И зарубите на своем носу - места, кажется, хватит? - Ротмистр глянул на Башкина, осторожно скобля острие графита, прищуря глаза. - Зарубите покрепче: нам ведь все будет из-вестно-с, каждый ваш крендель, - ротмистр бросил на стол карандаш и резко крикнул Башкину: - Каждая петля!! А через месяц явиться сюда. И послать мне доложить, что Эс-Эсов, -- у нас вы Эс-Эсов, - и если проболтаете кличку, попадет от них и лоб... а от нас полбу! А потом являться каждую неделю. С глупостями не соваться. - Ротмистр встал. - А смотреть в оба!

- Я не могу! Я не способен! - хриплым шепотом дохнул Башкин. Он сделал шаг от двери, сел на кресло и замотал головой. - Я не могу! не умею.

- Надо учиться, - обрезал ротмистр. - Ато научим. - И он зашагал к Башкину.- Что? Опять истерики? Не отучили? У нас, голубчик мой, такие места есть, что тараканы не сыщут. Па-а-нятно? - расставил ноги и, избочась, нагнулся вперед. - Сейчас домой, или... так просто, батенька, отсюда не выходят!

"Я удеру, удеру, - думал Башкин, - только выйти отсюда... все, всю жизнь положу, и я зароюсь, закопаюсь в Сибири, в горах. У! Я знаю теперь, - и он смело глянул на ротмистра. - Каждую секунду использую для цели, остро, тонко и... как сталь!"

Башкин сжал зубы.

- Па-а-нятно? - спросил ротмистр и еще подался вперед.