Борис Житков - Виктор Вавич

• Название: Виктор Вавич
• Автор: Борис Житков
• Жанр: Классическая проза

Роман "Виктор Вавич" Борис Степанович Житков (1882-1938) считал книгой своей жизни. Работа над ней продолжалась больше пяти лет. При жизни писателя публиковались лишь отдельные части его "энциклопедии русской жизни" времен первой русской революции. В этом сочинении легко узнаваем любимый нами с детства Житков - остроумный, точный и цепкий в деталях, свободный и лаконичный в языке; вместе с тем перед нами книга неизвестного мастера, следующего традициям европейского авантюрного и русского психологического романа. Тираж полного издания "Виктора Вавича" был пущен под нож осенью 1941 года, после разгромной внутренней рецензии А. Фадеева. Экземпляр, по которому - спустя 60 лет после смерти автора - наконец издается одна из лучших русских книг XX века, был сохранен другом Житкова, исследователем его творчества Лидией Корнеевной Чуковской.

Ее памяти посвящается это издание.

---

- Идем, идем, - говорил Алешка, - или лучше я один пойду. Тут ведь шпиков тоже насажено. Здесь, понимаешь, не тронут, а дорогой. Ты иди...

- Нет, нет, вместе непременно. Ни за что, Алешенька, - говорил Санька, с жаром, с болью, чуть не плача. Алешка сверху глянул на него заботливо.

- Ну, пошли, пошли. У тебя есть на извозчика?

На улице уже дернуло первым морозцем, и лужи трещали и булькали под ногами. У Саньки было в кармане двадцать рублей - те, что он отложил: долг портному. Но теперь было важней всего забыть, залить рану.

- Гони прямо, - сказал он лихачу - одни лихачи и стояли глянцевым рядом вдоль освещенной панели.

Гордо зацокали подковы по мерзлым камням. Алешка оглядывался. Санька ерзал и жался к Подгорному.

- Сколько времени?

Было всего половина одиннадцатого.

- Куда-нибудь, куда хочешь, только бы выпить, выпить скорей, - просил Санька и ежился на морозном ветру, прятался за толстый зад кучера, он шаром вздувался перед носом седоков.

Они свернули в людную улицу, и Алешка дернул кучера за пояс:

- Стой!

Санька сунул трешку. Подгорный быстро шагал.

- Сейчас, сейчас. - Он рядил простого ваньку, - Санька не знал таких улиц.

На извозчике, под треск колес, Санька говорил:

- Положила руки и качает, и глядит, понимаешь, так глядит, дрянь...

Алешка кивал головой. Он не все слышал, но не переспрашивал.

- Нет... Хорошая баба, - говорил Санька, ободрившись.

- Да знаешь ты: заведись скандал с полицией, с околоточными, меня, брат, в участке б и оставили, - сказал Подгорный в ухо Саньке. - А не это, можно лихо было б этого офицюруса разыграть. Я ведь, знаешь, не отстану, раз уж такое дело...

- Да черт с ним... Не офицер меня... Э, все равно. Куда мы? Скорей бы!

Алешка привел Саньку в "Слон". "Слон" торговал до двенадцати. Была суббота, и не только в пьяном низу, но и во втором этаже было полно народа. Слободка пропивала получку.

Около тихой "музыки" сидело двое почтовых чиновников, и один, маленький и бледный, сидя на стуле, прислонился ухом к ее полированной стенке. Он обнял угол руками и, закрыв глаза, слушал. За шумом не слышно было тихих капель "музыки", и казалось - нелепо спит чиновничек, обнявши деревянный шкаф. Кудлатый дядя бил себя в грудь и в чем-то божился своему соседу, а тот тянул из кружки пиво и смеялся, глядя вбок.

Но и за другими столами шел всюду жаркий, до пота, разговор, спор, будто кто-то всем задал задачу, крепкую, путаную, и всякий наперебой тужился высказать, вытрясти наружу ее томящий смысл. Мелькали руки, кулаки стучали по столу - утверждали, требовали, и с треском стреляли по соседству бильярды, как беспокойная пальба.

Алешка огляделся. Ни одного свободного столика. Но он был тут свой и сразу нашел два пустых места у стола. За этим столом сидел солидный рабочий, в усах и с бородкой клинышком. Из-под пиджака выглядывала синяя рубаха с отложным воротником, со шнурочком-галстуком. Он сидел один и пил пиво не спеша.

- Можно присесть? - спросил Алешка. Рабочий с усмешкой глянул, секунду повременил и сказал с расстановкой:

- Покамест присядьте, тут двое еще в бильярдной, - он кивнул на дверь, - а придут...

- Ладно, мы пустим, - сказал Санька.

- Да уж придется, - рабочий снова усмехнулся и округлым жестом поднес кружку ко рту.

Саньке хотелось скорей войти в тот хмель, от которого он ждал, что разрешится боль, - как будто Мирская задрала кусок живой кожи и теперь надо или отодрать его прочь, или приклеить на место. Он жадно глотал пиво, как будто он бегом за версту прибежал сюда, в этот кабак. Рабочий поглядывал насмешливо; он был широкий, с широким лицом, и Саньке даже казалось, что он покачивается от напряженной важности. Санька допивал наспех третью бутылку. Алешка пошел потолкаться в бильярдную, и Санька остался один на один с рабочим. Саньку стало раздражать - с чего это такое презрительное величие: глядит иронически и молчит. Санька поглядел, куда б пересесть. Но сейчас же спохватился: "Ни за что! Подумает, что не выдержал, удрал. Надо спокойно. Спрошу что-нибудь. Просто".

У Саньки мутилось в душе от хмеля, от обиды. Он, глядя рабочему в глаза, сказал:

- Вы на заводе работаете?

- Да, работаем, - сказал, не спеша, рабочий, - не баклуши бьем.

- А кто же баклуши бьет? - Санька нагнулся через стол.

- А те, кто не работает, - с расстановочкой ответил рабочий и солидно чмокнул из кружки пиво. Он все насмешливо глядел Саньке в глаза. Глаза говорили: "Эх, вы, свистунчики!"

- По-вашему, студенты не работают? - спешил Санька. - Нет? Иной студент бедней вашего. По урокам весь день легко, думаете, зарабатывать... и учиться?

- Как мы учились, так одни подзатыльники и зарабатывали, - и он назидательно помотал головой, - вот-с как! Три рубля зря не дадут. Мозуоли. - И рабочий сунул через стол обе ладони к самому носу Саньки. Он подержал их так с минуту.

- Студент тоже, - начал Санька - ...вы ведь не знаете... В это время подошел молодой с кием в руке. Он налил себе в стакан пива и залпом выпил.

- Да-с, мозуоли, - сунул снова ладонь рабочий Саньке.

- Ты что, - спросил что был с кием, - форсишь или плачешься? Они тебе все одно не пособят. - Он налил еще стакан. - Дай ты мне еще двугривенный - продулся, понимаешь? Да дай, что тебе - жалко? Я ж тебе в получку отдам... сколько за мной? Шесть гривен?

Но солидный глядел в стол и мотал головой.

- Черт с тобой, - сказал игрок. - На кий, не играю, - он передал кий, и какая-то рука схватила, унесла. Он стал переворачивать себе в стакан остатки из бутылок.

Санька долил из своей.

- Чего ты человеку мозолями тыкал? - заговорил игрок. - Студент только и есть, кто за нашего брата. Тоже высылают, не надо лучше.

- Тебе пива налили, ты и пошел заливать, - сказал солидный.

- Да плевал я на все и на тебя вместе.

Он допил стакан и сорвался к бильярду. Алешка не шел, и Санька не мог сидеть один с этим человеком, - он опять стал с усмешкой нажимать на Саньку глазами. Санька не мог собрать в себе сил, он не знал - заплакать ему или ударить бутылкой по голове этого человека. Санька вскочил, чтобы идти в бильярдную.

- А за пиво ваше мне, что ли, платить? Бутылки подкинут и гайда! - сказал рабочий. - Маменькины сынки!

У Саньки уж были слезы на глазах; он, что было силы, стучал о стол, звал полового.

Санька втиснулся в бильярдную. Народ густо стоял вокруг игры, гудели, подкрякивали шарам:

- А ну-ну. Ну, еще! Ах, черт! Ну, что скажешь?

Игрок прицеливался в рискованный шар, все на секунду стихали, мерили глазами ход, шар с треском бил в лузу, - и опять гам.

- Так его! Теперь туза, туза режь.

- Не учи!

Санька искал Алешкину шинель. Алешка в углу, в табачном дыму, еле был виден за толпой. Он горячо говорил с каким-то рабочим в черной тужурке. Рабочий смотрел вниз, улыбался весело и лукаво и одобрительно тряс головой - круглой, стриженой. Алешка ткнул рабочего в плечо и протиснулся к Саньке:

- Идем, идем, сейчас пойдем, - встревоженно-заботливо сказал Алешка.

- Выпить, выпить бы... совсем, - со злой болью сказал Санька; он обиженно, хмуро глядел вокруг.

Алешка кивнул рабочему, который не сводил с него глаз, взял Саньку под руку и потащил вниз. На лестнице рабочий догнал их.

- Знакомься - Карнаух, - сказал Алешка.

Карнаух дружески улыбнулся Саньке, и улыбнулся весело, глянул живыми, умными глазами, будто хотел сказать: "Вот сейчас штуку отдерем, никто не знает, мы одни".

- Выпить хотите? Насовсем? Простое дело: у стойки сотку столбыхнуть, пятак всего, а вино на пиво - диво.

Он распахнул дверь вниз. Внизу стоял такой густой рев, что Саньке показалось, что не пробраться через это орево, будто забит весь воздух криком, и больше места нет. Тут были все в поту, в жару, красные, все орали хриплыми голосами, чтоб расслышать друг друга. Кто-то с��ватил Саньку за шинель и кричал:

- Нет, пусть студент вот скажет, справедливо это или нет. Господин студент! - Пьяный встал, качнулся, сосед толкнул его на стул.

В конце трактира сквозь дым и пар было видно, как человек стоял во весь рост - взлохмаченный. Размахивал шапкой, разевал рот - песни не было слышно за стеной крика.

Карнаух впереди пробивал путь к стойке, и, когда Санька дотянулся до мокрой скатерти с объедками огурцов и колбасы, там уж стоял бокал с водкой - "большая", как звалась эта мерка в трактире.

- Вали и пошли, - сказал Карнаух.

Он следил, как Санька неумело, глотками, пил водку, будто лимонад.

- Огурца пососите, - ткнул пальцем Карнаух. Но Саньке было противно лезть в эту тарелку, где грязными кружочками были навалены резаные соленые огурцы.

У дверей саженного роста швейцар, в пиджаке и фуражке с темным галуном, стоял, лениво прислонясь к притолоке, и сплевывал на пол семечки.

На улице показалось тихо, как в могиле, даже уши тишиной заложило, а свежий воздух холодной водой какой-то чудился Саньке. Алешка вел его под руку и о чем-то говорил вполголоса с Карнаухом. Хмель грузно наседал на Саньку, подкашивал ему ноги. Он уж начинал спотыкаться, и Карнаух взял Саньку с другой стороны.