Борис Житков - Виктор Вавич

• Название: Виктор Вавич
• Автор: Борис Житков
• Жанр: Классическая проза

Роман "Виктор Вавич" Борис Степанович Житков (1882-1938) считал книгой своей жизни. Работа над ней продолжалась больше пяти лет. При жизни писателя публиковались лишь отдельные части его "энциклопедии русской жизни" времен первой русской революции. В этом сочинении легко узнаваем любимый нами с детства Житков - остроумный, точный и цепкий в деталях, свободный и лаконичный в языке; вместе с тем перед нами книга неизвестного мастера, следующего традициям европейского авантюрного и русского психологического романа. Тираж полного издания "Виктора Вавича" был пущен под нож осенью 1941 года, после разгромной внутренней рецензии А. Фадеева. Экземпляр, по которому - спустя 60 лет после смерти автора - наконец издается одна из лучших русских книг XX века, был сохранен другом Житкова, исследователем его творчества Лидией Корнеевной Чуковской.

Ее памяти посвящается это издание.

---

Все смотрели на Филиппа.

- А что, - продолжал громко Филипп. - Возьми мастера. Да недалеко ходить, нашего хотя бы. Это тебе не косвенный, а прямо можно сказать - заноза и паразит трудящего человека.

- Да что ты "мастер, мастер", - сказал пожилой; он откинулся на стуле и прямо глянул на Филиппа. Он перестал улыбаться. - Мастер, ты говоришь. Это уж его дело такое. Убери ты этого мастера, пойдет, знаешь... да что говорить...

- Что говорить? - кричал Филипп. - А то, что зачем из человека кровь пить? Дом он себе построит из наших копеек-то?

- Копейки не ему, - сказал рыжий; он сосал с блюдечка стакан за стаканом.

- Да я тебе скажу, - начал снова пожилой, - ты, Филька, брось. Тебя мастером поставить, так не похуже Игнатыча шило бы из тебя вышло. Это уж небеспременно.

- Да мне это не надо вовсе, мастерство это. Я и не тянусь. Больно надобно, - обиделся Филипп.

- Оно там надобно тебе, ай нет, а вот я тебе скажу: ты был в солдатах? - И старик подался вперед. - Был - говори, нет? Вот и оно. А там знаешь как? Солдат солдатом, как и все, кряхтит да жмется, а нашили ему лычко - одно! - вот тебе и начальство, - тебе же в морду сапоги тычет: чисти ему! А вчера сам взводному шаркал, аж потел. Да.

- Я говорю, - начал громко Филипп и глянул на Наденьку: что, мол, она?

- Говоришь ты, - сказал старик и нагнулся к чаю.

- Нет! - сказала Наденька; она чувствовала, что непременно надо сказать, и не один Филипп ждет. Ей хотелось поддержать Филиппа. - Нет! Товарищ Филипп, мне кажется, отчасти прав.

- Наш литейный мастер, - сказал рыжий, - так, ничего, на него нельзя обижаться. - Рыжий потихоньку расстегивал воротник.

- Дело не в том, какой попался человек. А вот товарищ Филипп даже не хочет стать мастером. Филипп закивал поспешно головой.

- Потому что само положение мастера, очевидно, таково, что... оно уж вырабатывает определенный тип.

- Вот именно - тип! - подхватил Филипп. - Самая сволочь вырабатывается.

- Какой бы человек ни был, но...

- Хоть самый рассвятой, - махал руками Филипп. Он встал и стал шагать по комнате - два шага туда, два обратно.

- Он должен смотреть, чтоб хозяйская копейка...- говорила уже смелее Наденька.

- Рубли дерет! - Филипп остановился над Наденькой, над ее головой ходили его руки. - Рубли, стерва, вымолачивает из человека, из своего же брата. И на людей, ирод, не глядит: боится, чтоб прибавку не спросил кто.

- Человек, который идет в мастера, - продолжала Наденька, - конечно, знает, на что идет. Он выходит из своего класса сознательно.

- И уж ни черта больше не сознает, - подговаривал Филипп на ходу.

- Он, конечно, является уж отщепенцем. Есть профессии, которые вполне определяют, - говорила Наденька; она разгоралась. - Есть такие профессии, товарищи...

Наденька встала, держась за спинку своего стула. Все на нее глядели. Глядел и Филипп горячими глазами.

- Есть профессии, которые сразу же определяют отношение человека ко всему обществу. В старой Германии палач...

- Вот именно что палач, форменно палач, - и Филипп хлопнул ладошами.

- Палач... даже кружка у него была своя, на цепи, в пивном погребе... чтоб никто из нее случайно не выпил, и с ним никто не говорил.

- И говорить с ними, сволочами, нечего. Какой может быть с ними разговор? Ты ему одно, а он все...

- На цепи, сказываете? - Рыжий литейщик впился глазами в Наденьку.

Все загудели.

В это время дверь приотворилась, и в комнату тихонько втиснулся человек в серой тужурке и в русских сапогах. На вид лет сорока. Он молча остановился у двери, оглядывая собрание. Филипп не сразу его заметил. Но, взглянув, он вдруг метнулся:

- А, Кузьма Егорыч!

- Ну, ну, продолжайте.

Но все стихли. Самовар пел задумчивую ноту, как ни в чем не бывало.

Филипп вполголоса шептался у двери с Кузьмою.

- А, про косвенные налоги, - расслышала за спиной Наденька.

- Уж кончили, можно сказать... Да, да, вместо Петра... И они вышли в коридор.

Лай собачий

НАДЕНЬКА чинно встала. Она уже натянула один рукав своего салопа, как вскочил в комнату Филипп и бросился помогать. Лицо у него было красное, он улыбался, он признательно суетился, отыскивая Наденькину косынку. Два раза переложил из руки в руку и подал. Он кивнул товарищам:

- Я - проводить, а вы потом выкатывайся по одному.

Наденька пошла деловой походкой, как будто ей еще в два места надо поспеть. Филипп шел рядом, наклоняясь и поворачиваясь к Наденьке. Теперь они шли прямо по Второй Слободской.

- Вот я вам говорил, товарищ, - наклонялся Филипп, - что про мастеров, вот оно, видали? Я вам говорю, я уж знаю. Здорово мы с вами как, а?

- Да, - сказала Наденька сухо. - Но я думаю...

- Насчет спичек думаете? Это тоже здорово. Я ведь знаю. Я уж видал. А то я, сказать, боялся, уж не сердитесь, женщина - думал, по-нашему сказать, извините, - баба. Пойдет, думаю: в тысяча шестьсот сорок тридцатом году в Америке, у черта на хвосте... А теперь я знаю: побей меня Господь, они сидят там и говорят: вот Филька бабу привел - это да. Верно вам говорю.

Наденька глянула на Филиппа.

- Свернемте, здесь тише.

Они вошли в пустой переулок. Сквозь закрытые ставни кой-где светлыми кантами виднелся свет.

Филипп легонько взял Наденьку за локоть.

- Идите серединой, а то вдруг собака.

- А вы учились где-нибудь? - спросила Наденька. Спросила участливым, ласковым голосом.

- Какое же ученье? Все сам, знаете. Вот сейчас хожу... - И Васильев рассказал, как он ходит в тот самый университет, который устроил знакомый Тиктиных старичок. - Астрономию, как земля получилась. А то, знаете, что же, не про Адама же с Евой - раз, два - и кружева.

В это время из темноты, со сдавленным воем, пулей понесся пес - черным пятном на серой дороге.

Филипп быстро рукой отодвинул Наденьку и сунулся на собаку.

- А, ты, стерва! - Филипп нагнулся за камнем. Собака осадила, проехала в пыли на четырех лапах, повернула и, отскочив на два шага, стала бешено лаять. Филипп шарил на земле камень.

- Не пугайтесь, - кричал он через лай Наденьке, - я ее сейчас.

Со всех дворов тревожным лаем всполошились собаки.

Филипп нашарил большой булыжник и, размахнувшись, бросил: слышно было, как об твердое ляпнул камень, и собака отчаянно завизжала. Во дворах на минуту лай примолк и снова рванул с новой силой.

- Ах, зачем же так, - сказала Наденька. В это время звякнула щеколда, и грубый мужской голос из темноты заорал на весь переулок:

- Ты что же это, сукин ты сын, озоруешь? Морду тебе набить надо.

- Тебя б с собакой твоей на цепь посадить. Проходу нет, - кричал Филипп с улицы.

Белое пятно отделилось от черного забора - человек шагал, глухо ступая по пыли.

- Давно вам рыла не били, - сказал он, подойдя на шаг к Васильеву, - шляетесь с девками тута.

Наденька плохо слышала среди собачьего лая, она только видела, как Филипп весь махнулся вбок и хрястнула затрещина и следом ��ругой, глухой удар. Белая рубаха свалилась в пыль.

- Пошли, пошли теперя, - сказал Васильев, запыхавшись. Он взял Наденьку под руку, крепко, как никто раньше не брал, он почти поднимал ее сбоку, и она толчками скакала рядом с его широкими шагами.

- А-а! - хрипел сзади плачущий голос, и камень полетел и прокатился в стороне.

Филипп дернулся, оглянулся. Остановил шаг.

- Идемте, идемте, - шептала, запыхавшись, Наденька.

- Камнями еще, сволочь... - шипел Филипп. - Совершенно же несознательный народ, - сказал Филипп, когда они свернули в освещенную улицу. - Дикари и туземцы, можно назвать.

Они входили в город. Филипп отпустил Наденькину руку, и немного стало жалко. Он шел рядом, глядя под ноги.

- А вы не пробовали заниматься сами? - спросила Наденька. Спросила уважительно и бережно.

- Один коллега начал со мной по-русски... "Коллега, коллега, - думала наспех Наденька. - Ага, студент! Хорошо и смешно".

- ...дошли до уменьшительных, ласкательных, и ему не стало времени. Так оно и... - говорил Филипп в землю.

- Да, без руководства трудно, - сказала Наденька. - Мы как-нибудь об этом...

Наденька уж подходила к дому, где она у подруги переодевалась.

Наденька остановилась.

- Ну, большое вам спасибо, - сказал Филипп и крепко тряс Наденькину ручку. Наденьке было больно и приятно, что ее ручка тонула в плотной, горячей Филипповой ладони.

Как на доске

АНДРЕЙ Степанович собирался на службу. Он чистил в передней свою серую фетровую шляпу мягкой щеткой. Чистил внимательно - в полях, в закоулках. В гостиной горничная Дуня бесшумно возила щеткой по глянцевому паркету. Дуня бросилась на звонок. Башкин стоял на пороге со свертком под мышкой и, улыбаясь, кланялся Андрею Степановичу. Раскачивался, улыбался и не входил. Андрей Степанович сделал официальное лицо.

- Прошу! Пожалуйста! - и пригласительно махнул округло щеткой в воздухе. Башкин вступил.