Стивен Кинг - Нона

• Название: Нона
• Автор: Стивен Кинг
• Жанр: Научная Фантастика

---

Кинг Стивен Нона

Стивен Кинг

Нона

Любишь?

Я слышу ее голос, иногда я все еще слышу его. Но только в своих снах.

Любишь?

Да, - отвечаю я. Да. Настоящая любовь никогда не умрет.

А потом я просыпаюсь от своего собственного крика.

Я не знаю, как объяснить все это, не знаю даже сейчас. Я не могу сказать вам, почему я так поступал. И на суде я также не мог сказать этого. Не мог, не потому что не хотел, а потому что действительно не знал. Здесь также полно людей, которые спрашивают меня об этом. И психиатр чаще всех. Но я молчу. Мои губы запечатаны. И только здесь, в своей клетке... Здесь я не молчу. Здесь я просыпаюсь от своего собственного крика.

Во сне я вижу, как она подходит ко мне. На ней белое, почти прозрачное платье, а на лице у нее - смешанное выражение торжества и желания. Она идет ко мне через темную комнату с каменным полом, и я вдыхаю сухой запах октябрьских роз. Ее объятия раскрыты навстречу мне, и я раскрываю свои, чтобы обнять ее.

Я ощущаю ужас, отвращение и страстное желание. Ужас и отвращение, потому что я знаю, где мы находимся, страстное желание, потому что я люблю ее. Бывают времена, когда я сожалею, что в этом штате отменена смертная казнь. Короткая прогулка по тусклому коридору, стул с прямой спинкой, с металлическим колпаком, с ремнями... Один мгновенный разряд, и я снова оказался бы с ней.

Когда в моем сне мы подходим друг к другу, мой страх растет, но я не могу отстраниться от нее. Мои руки прижимаются к ее гладкой спине, и кожа кажется такой близкой под тонким слоем шелка. Она улыбается одними глубокими, черными глазами. Ее лицо приближается ко мне, и губы ее слегка приоткрываются для поцелуя.

И в этот момент она начинает меняться. Ее тело ссыхается и сморщивается. Ее волосы делаются грубыми и тусклыми, превращаясь из черных в отвратительно коричневые. Пряди змеятся по молочной белизне ее щек. Глаза уменьшаются в размере. Белки исчезают, и она смотрит на меня своими крошечными, черными, полированными бусинами. Рот превращается в ущелье, откуда торчат кривые желтые зубы.

Я пытаюсь закричать. Я пытаюсь проснуться.

Я не могу. Я опять попался. Я всегда попадаюсь.

Я в лапах у огромной, омерзительной крысы. Ее глаза маячат прямо перед моим лицом. Пахнет октябрьскими розами. Где-то звенит надтреснутый колокольчик.

"Любишь?" - шепчет эта тварь. "Любишь?" Запах розы исходит от ее дыхания, запах мертвых цветов в склепе.

"Да", - говорю я крысе. "Да. Настоящая любовь никогда не умрет". И в этот момент я вскрикиваю и просыпаюсь.

Они думают, что я сошел с ума оттого, что мы сделали вместе. Но мой ум худо ли бедно продолжает работать, и я никогда не перестану искать ответов на свои вопросы. Я все еще хочу знать, как это случилось и что это было.

Они разрешили мне пользоваться бумагой и фломастером, и я собираюсь написать обо всем. Может быть, я отвечу на некоторые их вопросы, и, может быть, пока я пишу, я сумею прояснить кое-что и для самого себя. А когда я закончу, у меня останется еще кое-что. Кое-что, о чем они не знают. Здесь, у меня под матрасом. Нож из тюремной столовой.

Я начну свой рассказ с Августы.

Я пишу ночью, прекрасной августовской ночью, пронзенной насквозь сверкающими точками звезд. Я вижу их сквозь решетку на моем окне. Из него открывается вид на внутренний двор и на кусочек неба, который я могу перекрыть двумя пальцами. Жарко, и на мне только шорты. Я слышу негромкие летние звуки: кваканье лягушек и треск сверчков. Но стоит мне закрыть глаза, и возвращается зима. Сильный мороз той ночи, равнинная местность и жесткие, враждебные огни города. Чужого мне города. Это было четырнадцатого февраля.

Видите, я помню все.

И посмотрите на мои руки, все в поту, покрытые мурашками.

Августа...

Когда я добрался до Августы, я был скорее мертв, чем жив, - такой стоял мороз. Хороший же я выбрал денек, чтобы распрощаться с колледжем и на попутных отправиться на запад. У меня было чувство, что я скорее замерзну, чем выберусь за пределы штата.

Полицейский согнал меня с заставы на границе двух штатов и пригрозил задержать меня, если еще раз заметит, что я ловлю попутку. У меня возникло большое искушение добиться того, чтобы он привел свое намерение в исполнение. Плоское полотно четырехрядного шоссе напоминало взлетную полосу, и ветер со снегом со свистом вились над бетоном. А для неизвестных мне людей за ветровыми стеклами любой человек, стоящий темным вечером на обочине, представлялся либо насильником, либо убийцей, а если у него к тому же были еще и длинные волосы, то можно было смело сбить этого растлителя малолетних и гомосексуалиста.

Я пытался поймать попутку, но ничего из этого не выходило. И около четверти восьмого я понял, что если в самое ближайшее время я не окажусь в каком-нибудь теплом месте, то мне крышка.

Я прошел мили полторы и увидел столовую для водителей грузовиков, на самом выезде из Августы. "Хорошая Еда для Джо", - сообщала неоновая вывеска. На засыпанной щебенкой стоянке было три больших грузовика и один новый седан. На двери висел пожухлый рождественский венок, который никто не позаботился снять. Мои уши были защищены только волосами. Кончики пальцев онемели.

Я открыл дверь и вошел.

Первое, что поразило меня внутри, это тепло. А потом уже песенка из музыкального автомата, безошибочно узнаваемый голос Мерля Хагтарда: "Мы не отращиваем длинные лохмы, как хиппи из Сан-Франциско".

Третьей вещью, поразившей меня, был обращенный ко мне взгляд. Вам следует ожидать этого, если вы позволяете волосам закрыть ваши уши. Именно в этот момент люди начинают понимать, что вы не такой, как все. И вы ожидаете взглядов, но никак не можете привыкнуть к ним.

В тот момент на меня пристально смотрели четверо водителей, сидящих за одним столиком, еще двое за стойкой, пара пожилых женщин в дешевых меховых шубах и с подсиненными волосами, повар и неуклюжий парень с руками в мыльной пене. В самом конце стойки сидела девушка, но она смотрела не на меня, а на дно своей кофейной чашки.

Ее присутствие было четвертой поразившей меня вещью.

Мне уже достаточно лет, чтобы знать, что никакой любви с первого взгляда не существует. Это все выдумано поэтами для восторженных подростков, так?

Но когда я увидел ее, я почувствовал что-то странное. Вы посмеетесь надо мной, но вы не стали бы, если б видели ее. Она была почти непереносимо прекрасной. Без сомнения, все вокруг тоже об этом знали. И пристальный взгляд, обращенный на меня, когда я вошел, наверняка раньше был обращен к ней. У нее были волосы цвета антрацита, такие черные, что казались почти синими под лампами дневного света. Они свободно ниспадали на потрепанные плечи ее желто-коричневого пальто. Кожа ее была молочно белой и лишь слегка была подсвечена пульсирующей под ней жаркой кровью. Черные, бархатные ресницы. Серьезные, совсем чуть-чуть косящие глаза. Большой, подвижный рот. Прямой патрицианский нос. Не могу сказать, как выглядела ее фигура. Меня это не интересовало. И вас бы не заинтересовало тоже. Все, что было нужно для ее облика, - это лицо и волосы. Она была совершенна. Это единственное подходящее для нее слово в английском языке. Нона.

Я сел через два стульчика от нее, и повар, исполнявший по совместительству обязанности официанта, подошел ко мне и спросил: "Что угодно?"

"Черный кофе, пожалуйста".

Он отправился за кофе. Кто-то у меня за спиной проговорил: "Ну вот, наконец-то Христос вернулся на землю, как мне всегда обещала моя мамочка".

Неуклюжий мойщик посуды рассмеялся. Водители за стойкой присоединились к нему.

Повар принес кофе, небрежно поставил его на стойку, пролив несколько капель на оттаивающее мясо моей руки. Я отдернул руку.

"Извините", - сказал он равнодушно.

"Сейчас он сам исцелит свою руку", - сказал один из водителей за столиком своему соседу.

Выкрашенные в синий цвет дамочки заплатили по счету и быстро смылись. Один из водителей прогулялся к автомату и опустил в него еще один десятицентовик. Джонно Кэш запел "Парень по имени Сью". Я подул на кофе.

Кто-то тронул меня за рукав. Я обернулся - это была она, она пересела на соседний стульчик. Вид ее лица так близко от меня был почти ослепляющим. Я пролил еще немного кофе.

"Извините", - ее голос был низким, почти хриплым.

"Я сам виноват. Руки никак не отойдут".

"Я..."

Она остановилась, словно растерявшись. Внезапно я понял, что она чего-то боится. Я почувствовал, что испытанное мною в первый момент ощущение вновь нахлынуло на меня. Мне хотелось защитить ее, заботиться о ней, сделать так, чтобы она ничего не боялась. "Мне нужно, чтобы меня подвезли", выдохнула она. "Я не решаюсь попросить кого-нибудь из них". Она едва заметно кивнула в направлении сидящих за столиком водителей.

Как мне объяснить вам, что я отдал бы все - буквально все - за возможность сказать ей: Разумеется, допивайте свой кофе. Моя машина в вашем распоряжении. Кажется невероятным, особенно, если учесть, что мы обменялись едва ли дюжиной слов, но тем не менее это так. Смотреть на нее было все равно, что видеть перед собой живую Мону Лизу или Венеру Милосскую. И еще одно чувство родилось во мне. Как будто в беспорядочной темноте моего сознания кто-то внезапно включил сильный, яркий свет. Мне было бы гораздо проще, если бы я мог сказать, что она была обычной шлюшкой, а я был завзятым бабником с набором шуточек и веселой болтовней, но это было не так. Все, что я знал, сводилось к тому, что у меня нет возможности помочь ей и это разрывает мне сердце.