Питер Хэйнинг - Они появляются в полночь

• Название: Они появляются в полночь
• Автор: Питер Хэйнинг
• Издательство: Издательство «Ренессанс». СП «ИВО — СиД»
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 1993
• ISBN: 5-8396-0041-5

Во всей зловещей литературе о потустороннем мире нет другого такого существа, которое вызывало бы больший ужас, отвращение и нездоровый интерес, чем Вампир. Ни один другой монстр не привлекал столь пристального внимания со стороны признанных мастеров этого жанра, и ни одно другое создание из власти тьмы не сумело вдохновить литераторов и стать героем столь многочисленных и выдающихся кошмарных историй.

В основу нашего сборника легла книга, составленная Питером Хейнингом, «Они появляются в полночь». Во второй части книги «Синдром Дракулы» — рассказы У. Тенна, Д. Келлера, Р. Блоха, Г. Каттнера и Р. Шпехта. Завершает повествование о Вампирах повесть А. К. Толстого «Упырь».

---

— Я, — сказал он, обращаясь к терзаемому порывами ветра тополю. — Я есть анахронизм. — И рассеянно улыбнулся шутке.

* * *

Он окинул взглядом кладбище. Оно было холодным и пустым. Все надгробия, снятые с разрытых могил, были составлены в аккуратные штабеля, одно поверх другого — ни дать ни взять, кирпичная кладка — в дальнем углу у кованой железной ограды. Этот нескончаемый болезненный процесс продолжался вот уже две недели. В глубине своего — нет, не сердца, а гроба — он лежал и прислушивался к тому, что бесцеремонные и грубые люди ковырялись бесчувственными холодными лопатами в земле, выковыривали древние гробы и уносили жалкие останки погребенных прочь, где несчастные и ни в чем не повинные покойники подлежали обязательному сожжению. Ворочаясь от страха в гробу, он все ждал, когда же дойдет очередь и до него.

Что ж, сегодня они добрались и до него. Но слишком поздно. До крышки гроба оставался всего лишь какой-то дюйм или около того, но пробило пять часов — конец трудового дня, всем домой и ужинать. И рабочие ушли прочь. Завтра они закончат работу, так они сказали, залезая в свои теплые куртки и поеживаясь от резкого осеннего ветра.

И на опустевшем, разоренном кладбище воцарилась могильная тишина.

Осторожно, тихо, только негромкое шевеление комьев земли нарушало тишину, крышка его гроба приподнялась.

И вот Уильям Лэнтри собственной персоной стоял теперь, весь дрожа от возбуждения, на последнем кладбище, оставшемся на Земле.

— Помнишь? — вопрошал он себя, глядя на сырую землю. — Помнишь те многочисленные истории о последнем человеке, оставшемся на Земле? Ну, все эти истории о том, как он бродит среди руин один-одинешенек? Так что, Уильям Лэнтри, ты вовсе не оригинален. Да только тут получилась та же история, но шиворот-навыворот. Это хоть ты осознаешь? Ты последний, самый последний мертвец во всем этом чертовом мире!

Не было больше здесь мертвецов. Не было — и все! Нигде ни одного нормального мертвеца! Что, невероятно? Невозможно? Этой шутке Лэнтри даже улыбаться не стал. Ничего подобного! Очень даже возможно в этом дурацком, неизобретательном и лишенном всяческого проблеска воображения, антисептическом веке дезинфектантов и научных подходов! Люди умирали — Боже праведный, да конечно же, умирали, как всегда. Но мертвецы? Трупы? Нет, они не существовали!

А что же с ними произошло? Куда они все подевались?

Кладбище располагалось на холме. Уильям Лэнтри шагал по нему под ночным небом, пока не достиг края и не взглянул на панораму раскинувшегося внизу нового города Сэлем, расцвеченного огнями. Над праздничной разноцветной иллюминацией то и дело взлетали ракетные корабли, направлявшиеся с пассажирами в самые отдаленные ракетные порты планеты, прочерчивая в небе яркие линии.

Еще там, в могиле, до Уильяма Лэнтри доносились отзвуки этого шумного и беспокойного мира будущего. Они тревожили его покой и мучили своей загадочностью многие годы. Но он угадывал о них из-под земли очень многое и, имея в своем распоряжении вечность для размышлений, в значительной мере успел подготовить себя к этому зрелищу, заранее возненавидеть этот мир суетливых и беспардонных живых людей.

И самое главное, он точно знал, что эти идиоты творят с телами покойников.

Он поднял глаза. В центре города высился к звездам огромный каменный палец: триста футов высотой и пятьдесят в поперечнике — воистину исполинское в своей неподражаемой глупости сооружение. У основания трубы имелся широкий вход, перед ним большая площадка для транспорта, к которой вели многочисленные подъездные пути.

Представим себе, думал Уильям Лэнтри, что вы живете в городе и в вашем доме лежит умирающий человек, который вот-вот отдаст Богу душу. И что же происходит? Покойник еще не успел остыть, как для вас изготовляется надлежащими службами свидетельство о смерти, присылается, вручается родственникам, которые без промедления загружают несчастного в машину-фургончик и быстро-быстро привозят его в…

В Крематорий!

Этот функциональный каменный палец, этот Огненный Столб, уткнувшийся в звездное небо, — это он, Крематорий. Какое ужасное, по-идиотски функциональное название. Но в этом мире будущего все называется функционально, без всяких тебе благозвучных эвфемизмов.[6]

И вот, подобно какому-то полешку, щепочке, вы, мистер Покойник, отправляетесь в печку, идете, так сказать, на растопку этого монстра.

Пых — и нету вас, мистер Покойник!

Уильям Лэнтри пригляделся к дулу этого гигантского револьвера, нацеленного на звезды. Из отверстия наверху вырвалось небольшое облачко дыма. Вот так!

Вот куда деваются все мертвецы.

— Будь осторожен, Уильям Лэнтри, береги себя, не рискуй попусту, — пробормотал он. — Ты ведь последний, ты редкая диковинка, последний на Земле покойник. Все, до единого, кладбища на планете перелопатили и взорвали к чертовой матери. Это кладбище самое последнее, а ты — последний за столетия мертвец, появившийся из земли. А эта публика не любит покойников, тем более таких, что бродят на свободе. Все, что им не годится в дело, идет на растопку и сгорает как спичка. Суеверия, между прочим, тоже!

Он смотрел вниз, на город, и думал: ладно же, погоди! Я тебя ненавижу, и ты меня тоже. Или, вернее, ты возненавидел бы меня, если бы знал, что я существую. Ты не веришь в такие вещи, как Вампиры и привидения. Ярлыки, не соответствующие самому наличествующему продукту, говоришь? Ты презрительно фыркаешь и хохочешь? Ну ладно, смейся, смейся! Если быть честным, я тоже не могу поверить в твое существование, ясно? Ты мне не по душе, не нравишься, и все! Ни ты, ни твои Крематории!

Он вздрогнул. Нет, он и вправду был на волосок от физического уничтожения. День за днем эти гробокопатели выдергивали из земли других покойников, одного за другим, бесстрастно и методично отправляя их в печку как поленья. По радио, видите ли, объявили такой указ — он слышал, как рабочие переговаривались.

— А я думаю, неплохая это все-таки мысль — все кладбища под гребенку подчистить, — говорил один из рабочих.

— Н-да, эт-точно, — откликался другой.

— Поганая, между нами, манера. Нет, представляешь? Чтоб тебя взяли и в землю закопали! Жуть! А главное, нездоровые у них тогда обычаи были — полное отсутствие стерильности. А микробы!

— Даже стыдно за них становится. Нет, не за тех, я про начальство. Тоже мне, романтики вшивые! Оставили одно-единственное кладбище — больше уже несколько веков подряд нигде нет, а это вот оставили. Эй, Джим, в каком это году они там закончили расчистку всех погостов?

— Кажись, году этак к 2260. Ага, точно к 2260, почти сто лет уже прошло. Но где-то я слышал, нашелся здесь, в Сэлеме, какой-то комитет, так они там завыпендривались, поганцы: оставьте, говорят, одно-единственное кладбище, чтобы оно, видите ли, напоминало всем нам об обычаях, говорят, варварских времен. А правит-с-ство, оно что? Оно и есть правит-с-ство. Они там башку почесали, помозговали, да и отвечают тому, значит, комитету:

— А-а, ладно, хрен с вами. В Сэлеме так в Сэлеме. Но чтоб все остальные кладбища убрать подчистую — ни одного не оставить, понятно? Чтоб все под нуль! Да-а.

— Ага, все под нуль и вычистили.

— Ну да, сначала все перерыли, потом, эта, огнем, значит, прошлись, паром — дезинфекция такая. Но это все больше техникой. А ежели, положим, знают, что на коровьем, значит, выпасе какой одиночка похоронен, так его вручную эвакуировать приходилось. Жестокий, между нами, труд. Ну прям как у нас.

— Да и вообще не по душе мне эта морока. Я, понятное дело, не желал бы прослыть консерватором каким старомодным, но ведь сюда какой всегда наплыв туристов-то был. Съезжался народ толпами поглядеть, полюбоваться, как, значит, настоящее-то кладбище выглядит.

— Точно. За последние три года чуть не три миллиона туристов было. А чего? Нормальное времяпрепровождение. Пришел, посмотрел культурно, дальше поехал. Но раз правительство сказало надо — значит, надо. Начальству виднее. Нечего тут, говорят, антисанитарию да меланхолию разводить! Они приказали — мы сделали. Подай-ка мне сюда лопату, Билл.

* * *

Уильям Лэнтри стоял на осеннем ветру на холме. Нет, все-таки здорово снова ходить по земле, ощущать дуновение ветерка, слышать, как шуршат впереди на дороге листья, прямо как мыши. Здорово задрать голову к небу и наблюдать за холодными звездами, которые того и гляди сдует прочь ветром.

Приятно снова испытывать эмоции, даже такие, как страх.

Потому что страх овладевал постепенно всем его существом, и никуда от него он подеваться не мог. И ведь никто не утешит, не придет на помощь, некому протянуть дружескую руку собрата-покойника. Ни одного нормального мертвеца не оставили, мерзавцы, на всем белом свете. Теперь он один, Уильям Лэнтри, должен противостоять в своей мелодраматической схватке с целым миром живых людей. Всей этой не верящей в Вампиров, сжигающей останки умерших, уничтожающей с лица земли кладбища, трезвой до тошноты братии. Он, человек в темном костюме, стоящий на сумрачном осеннем холме. Он протянул бледные холодные руки к освещенному яркой иллюминацией городу. Так вы вытаскиваете надгробия на кладбищах подобно тому, как дантист рвет у пациентов зубы, бесстрастно и со знанием дела? Ладно же, тогда я превращу ваши идиотские Крематории в груды бесформенных камней. И тоже бесстрастно, тоже со знанием дела. Я создам новых мертвецов и обзаведусь новыми друзьями и собратьями по ходу дела. Но чем быстрее я начну, тем лучше. Я ненавижу этот мир, обрекший меня на полное одиночество. Но я недолго буду скучать. Я начну сегодня же ночью.