Александр Кулешов - Голубые молнии

• Название: Голубые молнии
• Автор: Александр Кулешов
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1976

«Голубые молнии» — роман о десантниках. Десантник — особый воин, он должен уметь многое: быть и стрелком, и радистом, и шофером, и минером, и разведчиком.

Призывник Андрей Ручьев, став десантником, познал не только себя, но и истинные ценности. И себя, и окружающих, и свою Родину он увидел по-новому, нашел настоящих друзей и стал достоин большой любви.

Роман получил премию Министерства обороны СССР за 1974 год.

Издательство «Детская литература» печатает роман в сокращенном варианте.

---

И вдруг Ладейников нахмурился. Это никуда не годилось! То ли в спешке, то ли от невнимания Красин допустил ошибку: оставил без присмотра еще одно, хоть и неприметное, но вполне реальное направление, на котором мог появиться противник: зажатую между болотом и лесом железную дорогу.

Ладейников покосился на участкового посредника. Тот стоял рядом и внимательно разглядывал именно этот участок. Опустив бинокль, повернулся к Ладейникову, чуть заметно улыбнулся.

Они поняли друг друга.

Ладейников помрачнел еще больше. Вот черт. Уж кто-кто, а Красин не должен ошибаться. Эх, сказать бы ему пару теплых слов, не будь этой белой повязки на рукаве! Как дать понять? Никак! Пусть пеняет на себя. Нет, теперь я его не «убью», злорадно рассуждал Ладейников. Теперь пусть сам выходит из положения. А то будет за него комбат один расхлебывать. Заварил кашу...

Ладейников накручивал себя, потому что особенной «каши» никакой не было. Возможно, даже Красин отлично видел, что противник может атаковать вдоль железной дороги, но просто пренебрег этой опасностью, считая ее маловероятной. У него и так каждый человек на счету, в крайнем случае перебросит что-нибудь, залатает прореху. Но Ладейникова такое рассуждение не устраивало, и он продолжал ворчать про себя.

И... не выдержал.

— Доложите обстановку, товарищ полковник, — обратился он к Красину, не поворачивая головы.

«Товарищ полковник» мгновенно насторожило командира десанта. «Товарищ полковник» — значит, что-то не так. Однако, как всегда точно и кратко, он начал доклад.

В тот момент, когда он произнес: «...на возможных направлениях атаки противника произведено минирование и высланы дозоры...», Ладейников, дотоле молча слушавший, неожиданно перебил:

— На всех возможных направлениях?

Красин замолчал. Он был слишком опытный командир, чтобы принять вопрос за случайный. Тут что-то крылось. Но что? Минуту сосредоточенно морщился, потом просиял.

— На всех, товарищ генерал! — доложил он громко и тут же, повернувшись к телефону, тихо заговорил в трубку: командиру первого батальона диктовался приказ выслать на север, вдоль линии железной дороги, дозор с задачей устроить засаду и выделить одну роту в резерв для выдвижения ее в случае атаки противника в этом направлении.

Но настроение Ладейникова не улучшилось. Скорее, наоборот. Теперь он злился на себя: подсказал все-таки! Не удержался! Горе-посредник! А если б не твой полк был, тогда как, подсказал бы? Какая подсказка, защищал он сам себя, задать вопрос — в порядке вещей. Задавать вопросы и выяснять решение командира его обязанность. Он же не виноват, что командир в процессе ответа наталкивается на правильное решение. «В процессе ответа!» — набрасывался он на себя снова. А не заметь он огреха, задал бы вопрос? Наверняка не задал. Вот то-то и оно!

В это время к нему обратился пунктовой посредник на мосту молодой полковник Народной армии:

— Товарищ генерал, почему десантники первого батальона не минируют мост?

— А вы спрашивали командира батальона?

— Спрашивал. Он ответил, что минировать нет смысла, поскольку в разрушении моста заинтересован не он, а противник.

Ладейников задумался.

— По-моему, комбат прав, товарищ полковник, — сказал он наконец. — Ведь это «южные» стремятся разрушить переправу, чтобы не допустить «северных» на левый берег, А «северным» зачем мост разрушать? Не представляю себе такой ситуации.

Подошел участковый посредник, не вмешиваясь, он внимательно прислушивался к разговору.

— Но, товарищ генерал, — не сдавался полковник, — представьте, что «южные» решительной атакой уничтожают десант или хотя бы отсекают его главные силы от моста, переправляются по этому мосту на правый берег и двигаются навстречу прорыву «северных», выигрывая пространство?

— Это невозможно! — вырвалось у Ладейникова.

— Почему, товарищ генерал?

Ладейников не отвечал. Он смотрел в молодое лицо полковника, в его глаза, в которых, читал искренний, глубокий интерес... Вопрос был законный. Но как было объяснить, что ни ему, комдиву Ладейникову, ни полковнику Красину, ни любому солдату полка мысль пропустить через мост противника просто не пришла в голову?

Им надлежало держаться сутки. И они продержатся эти сутки, черт возьми! А если надо, и двое. Потому что, пока главные силы не придут на левый берег, десантники будут сражаться вопреки всем смертям. Вопреки всем схемам и предвидениям. Они остановят противника, дождутся своих, а вот тогда можно и помирать. «Да, — размышлял Ладейников, — вот в этом уязвимость любых учений. В них можно рассчитать все: силу огня, мощь брони, скорости и расстояния. Хитроумные военные теории, толстые учебники, уставы и наставления, казалось бы, предусматривают все случаи, все неожиданности на поле боя. По где уставы и учебники, что предусмотрели рядового, закрывающего телом амбразуру? Или двадцать восемь солдат, остановивших танковую лавину? В каких наставлениях описан раненый, взрывающий последней гранатой себя и дюжину врагов?»

...Ладейников вспомнил 1945 год. Будапештскую операцию, бои у Замоя.

Он был тогда лейтенант, командир роты. Тяжелейшие атаки отражала его 5-я гвардейская дивизия. Эх, разве учитывалось в каких-либо наставлениях то, что происходило тогда?

Рядовой Авдеев был окружен, но уничтожил двадцать врагов и прорвался к своим. Вся рота лейтенанта Коробейникова, товарища и однокашника Ладейникова, погибла во главе со своим командиром, вся до последнего человека, но не пропустила атакующих танков. А младший техник-лейтенант Ермолаев, красавец, со смелым, решительным лицом? Ладейников и сейчас прекрасно помнил его. Его артиллерийский взвод подбил уже несколько «тигров». Были убиты все люди, израсходованы все снаряды. Ермолаев остался один, раненый. Он даже не мог метнуть гранату. И тогда, держа гранаты в руках, он бросился под танк, взорвал его. А сам погиб... В том же бою был ранен и он, Ладейников.

От его роты в живых оставалось человек десять. Они держались отчаянно и безнадежно за каменный подвал под давно взлетевшим на воздух домом, который стоял на пути наступающих танков врага. Дом разрушили сразу, но как только танки приближались к подвалу, гранаты и бронебойные пули останавливали их.

Ладейников продержался в этом подвале два часа, но танки так и не пропустил, пока не подоспели свои. Впрочем, этого он уже не помнил. Раненного в грудь, потерявшего сознание, его вынесли в тыл санитарки.

В каких наставлениях написано о таком?

Об атом можно прочесть лишь в истории страны, которая, быть может, и проигрывала битвы, но никогда не проигрывала войн...

Да, конечно, то была война, а здесь учения. Но Ладейников готов был прозакладывать жизнь, что, перенеси сегодняшний день в 1945 год, окажись его десантники у Замоя, перед лицом пятикратно превосходящего врага, они так же стояли бы насмерть, как давно погибшие десантники сорок пятого года.

Да и полковник Народной армии со своими солдатами, эти граждане новой Германии, разве они не сражались бы сегодня за свою обновленную родину?

Ладейников очнулся от своих мыслей.

Как объяснить все это молодому полковнику, который и помнить не мог, к своему счастью, тех страшных лет?

— Вероятно, — заговорил наконец Ладейников, — командир батальона учитывает моральный фактор.

— Моральный фактор?

— Да, товарищ полковник, моральный фактор. Он не представляет себе положения, при котором его солдаты могли бы пропустить противника к мосту.

Полковник задумался.

— Но командир обязан учесть все ситуации, товарищ генерал, — возразил он упрямо.

— Все, кроме невозможной, — неожиданно произнес генерал Народной армии, — а такая ситуация кажется ему невозможной. Командир батальона действует правильно, — добавил участковый посредник уже тоном приказа.

А тем временем машина Ручьева тряслась по кочковатому полю, продолжая свой безостановочный, но осторожный путь от куста к кусту, от пригорка к пригорку, вперед, навстречу грозному, невидимому противнику.

— Первачи катят себе по шоссе, отдыхают, — ворчал Щукин («первачами» он называл первое отделение), — а мы трясись тут по кочкам, зады отбивай.

— Зато какие пейзажи, — восхищался Дойников, прильнувший к щели и потому то и дело стукавшийся толовой о стенки.

— Ну, вы слышали! — фыркал Щукин. — «Пейзажи»! Может, остановимся, зарисуешь кое-что, эскизик набросаешь для будущей картины. А? Верещагин!

Но Дойников игнорировал недостойную иронию.

— Сейчас нельзя остановиться — задание, — нравоучительно заметил он побагровевшему от возмущения Щукину. — Может, на обратном пути удастся...

— Давай-ка к той роще, — сказал Сосновский, — что-то дальше я, кроме поля, ничего не вижу. Остановимся здесь, будем наблюдать.