Эдвард Уитмор - Шанхайский цирк Квина

• Название: Шанхайский цирк Квина
• Автор: Эдвард Уитмор
• Издательство: Эксмо, Домино
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2006
• ISBN: 5-699-14178-2

На пляже возле имения генерала японской секретной службы четыре человека устраивают пикник. Трое из них в противогазах.

Через десять лет эта встреча помогает разбить немцев под Москвой.

Через двадцать лет после окончания войны в Бруклин приплывает самая большая в мире коллекция японской порнографии. А старый клоун Герати отправляет мелкого бруклинского жулика Квина в Японию на поиск его родителей.

Последний раз их видели перед войной, на некоем легендарном цирковом представлении в Шанхае.

Впервые на русском — дебютный роман бывшего агента ЦРУ Эдварда Уитмора, уверенная проба пера перед культовым «Иерусалимским квартетом».

---

Как новенькая, прошептал Большой Гоби. Я вам обещаю.

В жопу твои обещания. Это рыба, а не камень.

Я споткнулся, прошептал Большой Гоби.

На жопу наебнулся. Эта рыба стоит денег; ты ее испортил, тебе за нее и платить. А ты что думал, можешь ходить тут и ломать все, что под ногу подвернется?

Ведро с ошметками Гоби по-прежнему держал в руке. Он издал невнятный горловой звук, и руки у него сошлись вместе. Металл хрустнул, лязгнул и — комком — упал на пол.

Я нечаянно, прошептал он.

Псих ненормальный! завопил бригадир.

Большой Гоби помнил, что в голове у него крутилась одна и та же фраза — «я никогда ничего не ломаю». Сначала он произнес ее шепотом, а потом прокричал что было сил — так громко, что в ушах все еще звенело, когда он открыл глаза и увидел у себя в руках голову бригадира: изо рта текла кровь, а сломанная шея бессильно поникла.

Большой Гоби бросил тело, выбежал из морозильной камеры и бежал, пока хватило сил, а потом вернулся в приют и зарылся в постель.

Бригадира нашли в морозилке в понедельник утром — со сломанной шеей и раздробленной грудной клеткой. Судя по всему, либо в субботу, либо в воскресенье он зашел в морозильную камеру, поскользнулся, ударился головой и потерял сознание. Дверь он оставил открытой, температура в камере поднялась, штабель покосился, и его засыпало тяжелыми пластами мороженой рыбы.

Вскоре после этого случая в приюте решили, что эксперимент с Большим Гоби не удался. Работа с чужими людьми его угнетала, машин на улице было слишком много, и это его удручало, а из-за шума он не мог спать по ночам. Привычное с детства деревенское одиночество подходило ему больше. Приютские святые отцы согласились с бостонскими, и его отправили обратно в Беркшир.

Палубу у него перед глазами заволокло туманом. Большой Гоби не поднимал головы, чтобы Квин не увидел, что он плачет.

Ты правда так считаешь, Квин?

Ну да, конечно. По-моему, по-другому и быть не может.

Конечно, прошептал Большой Гоби. Конечно, не может. Просто не может и все тут.

Он зажмурился и почувствовал, что слезы жгут ему глаза; он ужасно разозлился на себя за то, что так и не смог рассказать Квину о своей последней тайне, до самой Японии, мифической страны принцесс, дворцов и драконов, о которой как-то раз, зимой, весь день напролет, а потом до самой ночи с нежностью рассказывал ему неповоротливый гигант, клоун в отрепьях, самозванец, который в детстве был лучшим другом его отца.

Он злился на самого себя, и ему сделалось грустно. Ведь если он не смог сказать Квину, значит, не сможет сказать никому.

Вообще никому. Никогда. Ему, ему одному придется носить в душе тяжкий груз, эту ужасную тайну, которая не укладывается в голове.

* * *

Во время путешествия по Тихому океану Большой Гоби ничего не говорил по поводу японских матросов на корабле, потому что знал: матросы торгового флота — вообще люди дрянные, все, вне зависимости от национальности. Но в то утро, когда корабль бросил якорь в Иокогаме, он схватил Квина за руку.

В чем дело, Гобс?

Большой Гоби показал на чиновника, который как раз ставил штамп в его паспорте; это был низкорослый коротышка с узкими, припухшими глазками и нездоровой, тусклого цвета кожей. Чиновник с явным интересом осмотрел стеклянное пресс-папье, нефритовое, если верить Большому Гоби, и даже вежливо слушал Большого Гоби, пока тот описывал знаменитый изумрудный дворец, который Герати выстроил на дне моря, и пытался узнать, как туда попасть. Но когда чиновник открыл рот, Гоби не услышал ни единого связного слова. Ничего, кроме странного то ли визга, то ли писка.

Что случилось? спросил Квин.

Большой Гоби вцепился ему в руку и обвел взглядом людей, стоявших на причале. Они все издавали такие же странные звуки, и все они явно страдали одной и той же болезнью, судя по одинаково нездоровому цвету кожи, одинаково припухшим глазам.

Большой Гоби пришел в ужас.

Послушай, Квин, ты понял, что сделал Герати? Он нам соврал. Это не изумрудное королевство, это колония прокаженных.

* * *

Квин не знал, зачем Герати разыскал его тогда, зимой, в Бронксе. Он не понимал, откуда этот старый бычара узнал, в который бар ему идти; он зашел в первый попавшийся и очутился именно в том, куда Квин и его друзья приходили выпить. И еще того интересней: как он вообще узнал, что Квин живет и именно в этих краях. Но больше всего его мучил вопрос, зачем этот толстый, вечно бормочущий что-то себе под нос великан так беспардонно врал об отце Ламеро, о себе самом, о родителях Квина — обо всех и обо всем на свете.

Квин ни на грош не доверял старому клоуну, но единственное, что ему сейчас оставалось, — это найти его и попытаться выудить из него хоть каплю правды — или какую-нибудь ниточку, которая сможет вывести к правде.

В Токио, в том баре, куда Герати раньше частенько захаживал, его не видели уже полгода, но Квину сказали, что есть одно место, где стоит поискать, — заброшенный склад в трущобах на окраине города. В прошлом Герати не раз пропадал где-то там на несколько дней, или недель, или даже месяцев, но не дольше. Он утверждал, что исчезает для того, чтобы предаться самосозерцанию, чему, конечно же, никто не верил. Все прекрасно понимали, что причины, по которым Герати покидал приличное общество, были связаны с общим его состоянием: старость не за горами, плюс алкоголизм, расстройство всех жизненных функций и беспросветная бедность.

Почему Герати был настолько привязан именно к этому старому складу и по какой такой причине ему нравилось там прятаться, никто не знал. Что это был за склад — тоже никто толком не мог объяснить. Просто никому не нужный участок земли, обнесенный стенами, без крыши, в трущобах на окраине города. Но поскольку Герати пропадал там на довольно-таки продолжительные промежутки времени, можно было предположить, что он выстроил себе возле склада какую-никакую лачугу. Именно эту лачугу Квину и нужно будет отыскать. Таксиста позвали в бар и объяснили, куда ехать.

Склад оказался маленьким, и они потратили на поиски примерно час, изъездив перед этим вдоль и поперек все окрестные переулки и закоулки. Как только они подъехали к нужному месту, Квин возле склада увидел то, что искал, — лачужку из прессованных канистр из-под бензина, оставшихся после американской оккупации.

В этой лачуге Квину пришлось бы стоять согнувшись. Вход занавешивала мешковина. Квин подошел и громко постучал по крыше.

Минуту или две из недр лачуги не доносилось ни звука. Потом кто-то тяжело застонал, чихнул и отчаянно закашлялся. Квин отодвинул мешковину и увидел сидящего на земле огромного толстого человека. Он укутался в шинель как в одеяло и сидел, подогнув под себя ноги, точно гигантский неподвижный Будда. В страшной тесноте Герати не мог ни лечь, ни вытянуть ноги, но даже и в этаком скрюченном положении его тело занимало всю лачугу.

Квину ударила в лицо волна нестерпимого смрада: пот с хреном пополам. Он отвернулся. Герати выругался на нескольких языках, под конец перейдя на английский.

Это Америка? Я что, умер и попал в ад? Зачем вы тревожите отшельника в его пещере?

Вставай, бычара. Вылезай. Нам нужно кое о чем поговорить.

Герати почесал живот. И застонал.

Если это и правда ты, братишка, то мог бы и догадаться, что я не могу пошевелиться. Я пришел сюда, чтобы умереть, и я никуда отсюда не уйду. И ниспослал Всевышний мне великие дары.

Чего?

Собрал все известные человечеству болезни и ниспослал их мне. Свалил меня с ног в конце жизни моей, и поразил меня, и вверг в беспросветную скорбь, сокрушив дух мой. Другими словами, со мной все кончено. Я больше никогда не покину этой пещеры. Так что опусти занавеску и оставь меня наедине со святыми, которые служили мне опорой в годы мучений; опусти и прощай.

Выпьем, бычара?

Руки-ноги у Герати зашевелились. Через мгновение гигант уже стоял снаружи, приводя себя в порядок и отколупывая комья грязи, покрывшие его с головы до пят. Несмотря на теплую погоду, он был укутан в ту же одежду, что и тогда, в Нью-Йорке. Когда он стал наматывать на шею кусок красной фланели, глаза у него забегали.

Слаб человек и немощен, братишка. Приходится принимать меры, прежде чем выйти ночью на улицу, даже летом. Ты приехал сюда в кости играть?

Но Герати не улыбнулся, Квин тоже. Квин размахнулся и ткнул толстяка в бок. Герати икнул.

Что там насчет священника, а, бычара? Говорят, он умер.

Даже не надейся.

Так что, Большой Гоби его сын, или как?

У него? Сын? Ты сбрендил? Человек, который мог тебе напеть такой вздор, — полный псих.

Квин кивнул. Он снова размахнулся. Идея насчет отца Ламеро была его собственная, а он уже начинал понимать, что с Герати лучше вообще не иметь собственных идей.

Правду, бычара. На сей раз я хочу знать правду.

И наполнил Он страждущих благом. Где мои документы?